Ревность

Ревность    Хозяин адвокатской конторы «Пролозов и компаньоны» вызвал Диму Радченко в свой кабинет, закурил трубку и спросил, чем в данный момент занимается подчиненный. Выслушав ответ, махнул рукой и сказал, что все эти дела не первой срочности и не первой важности. И задал другой вопрос: какое отношение к творчеству известного писателя Павла Наумова. Ответом шеф был разочарован, выяснилось, что Радченко прочитал только одну книгу этого автора, да и не то, чтобы прочитал, просмотрел по диагонали и в восторг не пришел. Книжка попалась в руки, потому что жена увлекается такой литературой, читает все подряд, без разбора.
    - Наумов наш старый клиент, - сказал Юрий Полозов. – Он со дня на день уезжает в Америку, в Северную Каролину. Запланировано несколько лекций в университетах на Восточном побережье. И еще, это важнее, – отец находится при смерти. У старика в Америке собственность и большие деньги. Ты поедешь вмести с Наумовым. Он хочет, чтобы в этой поездке его сопровождал хороший юрист.
    - Как юрист я бесполезен в Америке. У меня же нет тамошней лицензии.
    - Не имеет значения. Думаю, что юридической практикой тебе заниматься не придется. Наумов человек мнительный. А эта поездка очень важна для него. Лекции русского писателя в американских университетах – это престижно. А умирающий папочка может оставить круглую сумму, которая исцелит горечь от потери близкого человека. Короче, ты все понял. Наумову нужен не столько юрист, сколько советчик, человек на которого можно положиться. Он боится осложнений с отцом, у старика трудный характер. Короче, он сам тебе расскажет обо всех своих страхах. Просто будь рядом с ним – вот и вся работа. И давай дельные советы.
    - Но я мало смыслю в делах о наследстве.
    - Наследством занимается американский адвокат. А тебе остается просто наблюдать за происходящим. Ты свободно говоришь по-английски. И вообще… Симпатичный компанейский парень. Ты мне самому нравишься, когда не зазнаешься и носишь фирменные костюмы, а не дешевые тряпки, купленные на рынке у китайцев. Ты служил в специальных частях морской пехоты. Участвовал в локальных конфликтах и убивал людей голыми руками. Мне не нравятся убийцы, даже если они проливали чужую кровь во имя высших интересов государства. Тем не менее, я рекомендовал именно тебя, а Наумов верит мне на слово. Надеюсь, навыки, полученные в армии, тебе не понадобятся. Во всяком случае, на пляже в Северной Каролине.
    - Это надолго, ну, наша поездка?
    - Какая разница? Неделя, две недели, месяц… Итак, у одра умирающего отца соберутся все дети: два сына и дочь. Наш клиент Павел Наумов с молодой женой Розой. Кстати, его жена - женщина неземной красоты. У тебя появится шанс на любовную интрижку. Даже не интрижку – шикарное любовное приключение. Последнее «прости» хочет сказать умирающему отцу дочь Ольга. Она давно живет в Штатах, замужем за американцем, у них с мужем фирма по продаже антиквариата. Прилетит из России Вадим Наумов, младший сын, директор какого-то крупного оборонного завода. Вадим неродной сын, Наумовы усыновила мальчишку, когда тот в детстве лишился отца и матери. Все члены семьи приятные интеллигентные люди.
    - Да, да, - Радченко выглядел расстроенным и не мог этого скрыть. – Еще кто-то будет из родственников?
    - Больше никого. Дима, тебе дают приятную легкую работу, даже не работу, а шикарный отпуск за счет фирмы, а ты задаешь странные вопросы и не испытываешь энтузиазма. Отец Наумова живет в Северной Каролине, от его дома до океанского пляжа, фантастически красивого, всего сто метров. Я бы сам туда съездил вместо тебя. Но кто-то должен делами заниматься.
    - Мы с женой и ребенком хотели в отпуск съездить. Уже за путевки заплатили. Галя очень расстроится.
    - Ее настроение поднимется, когда ты вернешься. И получишь хорошую премию. Я не женат. Поэтому капризы женщин не мешают работе. А у тебя, как я понимаю, все наоборот. Говорят, ты очень чуткий к капризам жены.
    Полозов свел брови, значит, начал закипать, сердиться. Радченко вздохнул и ответил, что готов лететь хоть на край света, раз так надо, а в самолете прочитает последний роман Наумова. Через пару дней Радченко вместе с писателем и его женой вылетел в Америку.

*   *   *   *

    Майор полиции Юрий Девяткин пнул ногой приоткрытую дверь и стал спускаться вниз по ступенькам. Подвал особняка оказался довольно просторным. Здесь были включено верхнее освещение, несколько люминесцентных ламп с отражателями, кроме того, из окошек под потолком проникал дневной свет. Девяткин поморщился от тяжелого запаха разложения и тлена. Цементная пыль плавала в воздухе и щекотала нос, хотелось чихнуть. Недавно здесь вскрыли бетонный пол, вытаскивали труп, поэтому пыль столбом.
    В нескольких шагах от лестницы на низком раскладном стульчике без спинки сидел немолодой дядька эксперт-криминалист Василий Усов, для своих просто дядя Вася. Он наклонился над ямой в полу, светил туда фонариком и ковырял палкой землю, будто что-то искал.
    - Привет, как дела? – сказал Девяткин.
    - Неплохо. А я думал, вместо тебя кого другого пришлют.
    - Это с чего же так думал?
    - Говорят, Юра, у тебя неприятности.
    Девяткин нахмурился. У дурных вестей длинные ноги, вот уже и дядя Вася знает. Значит, в управлении уголовного розыска всю неделю только об этом и будут сплетничать: Девяткин во время допроса до смерти забил подозреваемого. Да что там… Об этом и так говорят все, кому не лень, он сам слышал разговоры. Мол, по-человечески понять Девяткина можно, подозреваемый – матерый рецидивист, бандит и убийца.
    - Значить, от работы пока тебя не отстранили? – спросил дядя Вася.
    - Да за что же меня от работы отстранять, господи? – Девяткин, чтобы спастись от подвальной вони, закурил. – Я уже десять раз написал объяснения об обстоятельствах той истории. Несчастного случая. Этого мужика я пальцем не тронул. Его привели из нашего следственного изолятора. Он сел на стул. Еще и допрос не начинали. Он плохо выглядел, лицо бледно, губы серые. Я спросил: как со здоровьем? А он вместо ответа стал медленно оседать, сполз со стула. И грохнулся на пол, ударился головой. Я вызвал врача. Но пока то да се, мужик умер. У него сердце слабое было.
    - Понятно. Значит, умер естественной смертью?
    - Почему бы и нет. У него на теле никаких повреждений. Точнее, синяки есть. При задержании его оперативники пару раз приложили. Простые синяки и ссадины. От них не умирают. А он здоровый такой бугай, килограмм сто двадцать, не меньше. Ну, был здоровый…
    Возле стены на пластиковых ящиках из-под минеральной воды, переговариваясь шепотом, ждали фотограф и два оперативника в штатском из ГУВД Москвы. При появлении Девяткина они поднялись и поздоровались. А теперь с интересом прислушивались к разговору.
    - Идите наверх, парни, - сказал им Девяткин. – Приведите понятых. Опросите соседей и администратора из конторы. Затем начинайте обыск. Надо бы до темноты управиться.
    - Управимся, Юрий Иванович, - сказал один из оперативников. – Полдень на дворе.
    - Дом огромный. Тут работы полно.
    Девяткин огляделся по сторонам. Подвал был разделен перегородкой на две половины. Здесь, возле лестницы, стоял отопительный котел и устройства вентиляции воздуха. Наверх уходили короба из оцинкованного железа. Дальше через открытую дверь видна другая часть подвала, пустая и серая.
    В нескольких шагах наискосок от лестницы, где устроился дядя Вася, темнел провал в бетонном полу, широкий и длинный. Края неровные, только что здесь оперативники поработали молотком и ломом, освобождая из бетонного плена страшную находку. Возле стены был разложен палас, заскорузлый и потемневший, будто присыпанный толстым слоем пыли.
    Девяткин подошел ближе, наклонился. На ковре женское тело, покрытое коркой засохшего раствора. Местами корка потрескалась и отвалилась. Женщина была одета в темно синий брючный костюм и светлую сорочку, на шее бордовый шелковый шарфик, обуви нет. Лицо сильно изуродовано, левый глаз вытек, расплющен нос, выбиты передние зубы, широко открытый рот набит засохшим раствором. На глаз трудно определить, сколько жертве лет, может, двадцать с небольшим, может, все шестьдесят.
    - Что скажешь, дядя Вася? – Девяткин присел на корточки. – Приблизительное время убийства?
    - Явных гнилостных изменений на женском теле не видно. Значит, неделя или дней десять. Посмотри в углу, за отопительным котлом. Там второй труп. Мы его пока не вытаскивали.
    Девяткин прошел в темный угол, включил фонарик. Здесь тоже был провал в бетонном полу, рядом лежал лом, топор и пара лопат. Оперативники начала вскрывать пол, но бросили это занятие, дядя Вася приказал ничего не трогать, пока он не закончит с первым телом. Девяткин посвятил фонарем вниз. Труп лежал ничком. В круге света была хорошо видна левая нога мужчины и еще кисть левой руки, пальцы, сжаты в кулак. Это тело не потрудились завернуть в палас или одеяло, просто бросили здесь и кое-как залили бетоном.
    - Убийства совершены здесь же, в доме, - сказал Дядя Вася. – Скорее всего, в кухне. Там на стенах, я видел мелкие кровавые пятна. Трупы столкнули по лестнице в подвал, - на ступеньках брызги крови. Коттедж построили три года назад, но в подвале остались строительные недоделки. Видимо, здесь хотели установить какое-то оборудование, но так и не установили. Остались пустые ниши в полу, каждая шириной в метр и длиной два метра. В одну из ниш бросили женское тело, завернутое в палас. И наскоро залили бетоном.
    - Еще что-нибудь?
    - Женщина была еще жива, когда тело заливали бетоном. Поэтому дыхательные пути наполнены затвердевшим раствором. На женское тело наткнулись случайно. Месяц назад дом был заложен банку. Хозяин нуждался в наличных. Он оставил особняк в качестве залогового обеспечения по кредиту. Недавно хозяин с женой уехали за границу, вниз спустился представитель банка, котором оставили ключи. Хотел посмотреть, что и как. Пол под ним буквально провалился. Да, могила получилась неглубокой. И палас мягкий. Бетонный пол рассыпался под ногами. Этот парень почувствовал ужасный запах, испугался до обморока. Ну, и позвонил в полицию. Остальное будет известно после вскрытия.
    - Не слышал, чей это особняк?
    - Есть такой писатель Павел Наумов, он хозяин.

*   *   *   *

    Ранним утром, когда солнце еще не поднялось, а за окном брезжили предрассветные сумерки, Диму Радченко разбудили телефонный звонок. Он сел на кровати, нашарил трубку мобильника. Звонил врач Сергея Марковича Наумова. Мужчина сказал, что со вчерашнего вечера у старика острые боли в области сердца, он не спал всю ночь. Временами впадал в забытье и снова приходил в себя. Наумов, человек деликатный, запретил звонить сыну Павлу среди ночи. У сына скоро выступление перед читателями в местном университете, надо оставаться свежим и выглядеть на миллион долларов. Сейчас старик попросит разбудить Павла, чтобы тот приехал, машин у выслали.
    Радченко поблагодарил врача, надел полосатый халат, отдернул шторы. С высоты двенадцатого этажа открывался вид на уходящую к горизонту автомобильную стоянку, забитую машинами отдыхающих. Он сунул ноги в резиновые шлепанцы, вышел в коридор, лифтом спустился на четвертый этаж и стучал в дверь, пока ее не открыли.
    - А, это ты, - жена Павла красавица Роза отошла в сторону, и сморщила носик, будто ждала в гости важную особу, а явился Радченко. – Что случилось?
    - Старик…
    - Умер? – в глазах Розы блеснул огонек.
    - Он жив, - Радченко оторвал взгляд от соблазнительных выпуклостей женского тела. – Ночью был приступ. Но, слава богу, обошлось. Нас ждут. Машина скоро будет.
    На Розе была полупрозрачная короткая рубашка цвета морской волны, державшаяся на узких бретельках, с огромным вырезом на груди. Она не стеснялась наготы, напротив, выставляла ее напоказ. Роза повернулась к гостю спиной и, отступив к кофейному столику, медленно наклонилась. Рубашка поползла вверх, обнажая розовые ягодицы. Радченко проглотил слюну и сделал волевое усилие, чтобы отвести взгляд. Роза подняла пачку сигарет, села в кожаное красное кресло, закинула ногу на ногу и прикурила от настольной зажигалки. Даже после бурной ночи, проведенной в гостиничном баре, она выглядела свежей, чувственной и настолько соблазнительной, что за ней пошел бы на край света целый полк мужчин. Возможно, целая армия.
    - Время не ждет, - Радченко не уходил. – Мне Павла самому разбудить?
    Дверь в спальню приоткрылась, высунулась всклокоченная голова Павла.
    - Я уже встал, - он бросил гневный взгляд на жену. – Собирайся, Роза. Или ты прямо так поедешь, голяком?
    - Мне обязательно ехать? Башка раскалывается. Может быть, сегодня ты без меня навестишь своего драгоценного папашу?
    - Отец будет недоволен…
    - Можешь идти, - Павел косо глянул на Радченко. – Сеанс стриптиза закончен.
    Радченко вышел за дверь, поднялся к себе.

*   *   *   *

    Ночь, наполненная болью и страданием, кажется, прошла почти бесследно для старика. Сергей Маркович смотрел ясными глазами, губы порозовели, на худом лице проступили краски жизни. Он лежал на огромной кровати с резной спинкой из красного дерева, истончавшиеся желтые руки поверх одеяла.
    - Где Ольга, где моя дочь? – этот вопрос он повторял несколько раз на дню.
    - Она не звонила, - ответил Павел. – Ну, думаю, приедет со дня на день…
    - Она приедет, - повторил старик. – Я это слышу каждый день. А Ольга даже позвонить не может. Где она? Никто не знает. Что вы за дети? Где у вас сердце?
    На этот вопрос Павел ответил покашливанием в кулак.
    - Господи, когда господь заберет меня? – Наумов застонал. - Просишь смерти, а получаешь мучения. Новые и новые мучения… И они не кончаются.
    - Ну, зачем ты так, отец? – Павел встал, поправил подушку и снова опустился на стул. – Я только что разговаривал с врачом. Он уверяет, что для беспокойства нет оснований. Никаких.
    - С годами мой врач все хуже лечит. И все лучше врет. Господи, если мои мучения не кончатся через неделю, клянусь всем святым, я приму яд.
    - Но отец…
    - Я сказал, что приму яд. И сделаю это, потому что не осталось сил жить дальше. С такими детьми…
    Старик повернул голову направо, где стояли капельницы, укрепленные на металлических штативах, за ними светились мониторы медицинской аппаратуры, на столиках громоздились какие-то ящики с переключателями и проводами, протянувшимися к кровати. Если верить приборам, давление старика было в норме, сердце работало как швейцарские часы, содержание кислорода в крови нормальное.
    В темной глубине комнаты сидел мужчина в белом халате, ассистент врача по имени Сэм, тот самый, которого Радченко уже встречал здесь несколько раз. Сэм поглядывал на мониторы, изредка делал какие-то пометки в бумагах. Павлу с женой, пришлось довольствоваться жесткими стульями, стоявшими у изголовья кровати. Радченко досталось лучшее место - мягкое кресло возле окна.
    - Павел, почитай мне, - голос старика подрагивал от слабости. – С того места, где закладка.
    Сын взял с тумбочки зеленый томик «Приключения Оливера Твиста», раскрыл книгу и начал читать ровным невыразительным голосом. Старик лежал, закрыв глаза и не двигаясь, и трудно было понять, дышит он или нет. Лицо Розы сохраняло скорбное выражение, она делала вид, будто внимательно слушает. Иногда кивала головой и тяжело вздыхала. В облегающем черном платье, тесноватом и эротичном, она выглядела более сексуальной, чем в полупрозрачной рубашке на бретельках.
    Старик приподнял руку, обрывая чтение.
    - Когда я слышу прозу Диккенса, мне видятся вечерние улицы Лондона, сырые, занавешенные туманом. Пахнет дымом, это горожане топят камины. Пешеходов почти нет. Иногда попадается конный экипаж. Это поэзия старой Англии. Ничего подобного сейчас не увидишь. Лондон – это перенаселенный мегаполис. Мертвая Темза, полчища туристов, цены до небес…
    Роза вышла из состояния дремоты и оживилась:
    - И еще хамское обслуживание в магазинах, - сказала она. – Я одной продавщице чуть в морду не плюнула. Я вернула в магазин платье с пятном, а она мне сказала, что это я пятно поставила. На самом деле оно с пятном продавалось. Продавщица такая зараза…
    Роза замолчала, когда Павел ущипнул ее за бок.
    - Мне жаль, что я доставляю вам столько неудобств, - сказал Наумов старший. – Потерпите. Теперь уж скоро… Недолго мне мучится.
    - Отец, я уверяю тебя, что нет причин…
    - Оставь вранье моему доктору. Я же знаю, я чувствую… Читай, сынок, дальше. Впрочем, подожди. У меня икроножные мышцы сводит. Потри их.
    - Но есть же ассистент врача. Он знает, то есть может…
    - У него пальцы деревянные, - сказал отец. – У тебя лучше получится.
    Павел взял край одеяла, приподнял его. По комнате поплыл запах кожного бальзама, которым смазывали стопы. Павел приподнял одну ногу, дряблую и худую, подложил под пятку круглый жесткий валик с кисточками по бокам. Начал тереть икроножную мышцу левой ноги сверху вниз и снизу вверх. Кожа на безволосых ногах была тонкой и блестящей как пергамент, под ней хорошо видны изгибы голубых вен, прощупывались волокна мышц, похожие на тонкие слабые веревки. Павел быстро вспотел, остановился, снял пиджак, и снова принялся за дело.
    - Что с тобой, Павел? - старик поморщился. - Ты делаешь мне больно. Пусть она попробует.
    Роза нерешительно поднялась, взяла с тумбочки тюбик крема, выдавила его руки и растерла ладони. И, низко наклонившись над кроватью, взялась за дело. Короткое платье сзади высоко задралось, обнажив плотные бедра, а глубокий вырез открыл взгляду старика аппетитные белые груди, не стесненные нижним бельем.
    - Так хорошо? – спросила Роза, перехватив взгляд Наумова.
    - Очень хорошо, - пропел старик. – Только помедленнее. Не торопись. За нами никто не гонится. Ведь правда?
    - Конечно. Нам спешить некуда.
    - Это тебе неприятно? Ну, тереть мои ноги?
    - Нет, почему же… Как раз наоборот, приятно. Даже очень. Они такие гладенькие, мягкие. Я могу и бедра помассировать. Я умею… Ну, не то, чтобы я профессиональная массажистка. Но я стараюсь.
    - Хорошо, старайся, - кивнул старик. На его лице блуждала счастливая идиотическая улыбка. – Старайся, бог тебе воздаст…
    Павел, ерзая на стуле, поглядывал на жену, на ее ляжки и зад, обтянутый платьем, и наливался злостью. Видимо, в душе он не ободрял то чрезмерное усердие, тот нездоровый энтузиазм с каким Роза растирает ноги отца.

*   *   *   *

    После знакомства с работником уголовного розыска начальник службы охраны поселка «Лесное озеро» Александр Зуев, разволновался и долго не мог успокоиться. Он пригласил московского гостя в свою комнату, закрыл дверь и повернул ключ. Во время разговора он крутил пуговицу летнего пиджака и проводил бумажной салфеткой по лбу и почему-то старался не встречаться взглядом с собеседником.
    - Двойное убийство на нашей территории – в это поверить невозможно, - Зуев поставил бесполезную галочку на листе бумаги. – Я тут четыре года. И никаких происшествий. У кого-то собачка убежит. Или кот на дерево залезет. Вот и все. Люди живут солидные, уважаемые. Крупные бизнесмены, государственные чиновники. И вдруг трупы, залитые бетоном…
    - Вы записываете номера автомобилей, которые въезжают на территорию?
    - На воротах камера, видеозаписи я храню месяц. Все номера машин могу найти.
    - Видел эту камеру, - сказал Девяткин. – Она не пашет. Провод оборван.
    - Есть другая камера, скрытая. Она работает. Проверяю ее каждый день. Тут все как в аэропортах и на таможенных терминалах. Клиент не должен знать о видеонаблюдении. Я на таможне раньше работал, майор в отставке. Еще пару лет назад на поселок было сто человек охраны. Камеры наблюдения на каждом углу. Но жители были недовольны.
    - Я смотрю, здешняя публика не бедствует. Ну, чтобы экономить на охране.
    - Не в деньгах дело. Но пошли разговоры: мол, мы сюда приезжаем отдыхать, а не в кино сниматься. К кому-то, например, любовница в гости завернула. Или близкий друг к скучающей домохозяйке нагрянул. Человек нервничает. Ему не нравится, что у кого-то хранятся такие записи. Короче, штат охраны сократили. Камеры сняли. Но кое-что я оставил. Для своего душевного спокойствия.
    - Вы знакомы с Павлом Наумовым?
    - Здороваемся. Я горжусь, что здесь, у нас среди чиновников и денежных мешков живет известный писатель. Я немного общался с его женой. Очень хорошая женщина и нос не задирает. И вдруг два трупа… Как все это произошло, если не секрет?
    - Мужчина и женщина убиты выстрелами из пистолета, - Девяткин поднял кулак, выставил вперед указательный палец, прицелился в хозяина кабинета. – Пиф-паф… И в дамки. Вот с такого расстояния стреляли. Как мы с вами сидим. Два выстрела в грудь. Ствол иностранного производства, калибр девять миллиметров.
    Зуев следил за указательным пальцем гостя, он вздрогнул, когда тот сказал «пиф-паф». Девяткин подумал, что Зуев темнит, что-то не договаривает. Иначе с чего ему так волноваться.
    - Убийство произошло десять или одиннадцать дней назад. Эти дни выпали на понедельник и вторник прошлой недели. Ничего подозрительного вам не запомнилось?
    - Я уже спрашивал своих парней: они не слышали и не видели ничего подозрительного за последние две-три недели.
    - Не помните, когда последний раз сюда приезжал владелец дома Павел Наумов?
    - Последний раз видел его две недели назад, - ответил Зуев. – Он приехал вместе с молодой супругой. Два года назад оставил старую жену, женился на красотке по имени Роза. Кстати, она исповедует спортивный образ жизни. Она не сноб, как большинство здешних обитателей. Работала в шоу бизнесе. Потом она немного располнела. И перестала вписываться в концепцию модных изданий. Она говорила, что теперь посвятила себя заботе о муже. О его счастье.
    - Она дружила с кем-то из соседей?
    - Приглашений было немного. Здешние дамы посматривали на Розу свысока. Просто завидовали ей. Ее обаянию и красоте.
    - Итак, Наумов с женой приехал сюда две недели назад. Что дальше?
    - Мы с помощником обходили здешние владения. Возле особняка Наумова увидели парня в костюме и с портфелем. Наверное, кто-то из банка приехал. Наумов заложил банку свой дом. Получил полмиллиона долларов и улетел в Америку. Если бы он продал дом, а не заложил, мог получить куда больше. Только за одну землю, без стоимости строения наверняка дали бы миллион долларов.
    - Он не продал дом, потому что покупателя пришлось бы искать долго, - ответил Девяткин. - Процедура продажи отнимает много времени. Значит, деньги понадобились срочно. А человек в темном костюме был представителем банка. Он осмотрел дом, получил ключи от хозяина и уехал. Сказал, что вернется через несколько дней. Нужно сделать фотографии всех комнат и еще что-то. Этот клерк и вправду вернулся два дня назад. Спустился в подвал, а пол под его ногами буквально провалился.
    - Если бы не эта случайность трупы могли пролежать в подвале хоть сто лет.
    - Когда случайных совпадений слишком много, перестаешь верить в случайность. Если бы женщину не завернули в ковер, под слоем бетона не образовалась бы пустота. Ну, что-то вроде пузыря. Но странно… Труп лежал так, что любой человек, оказавшейся в подвале, наступил бы именно на место ее захоронения. Наступил и провалился. Почему убийца выбрал это странное место прямо перед лестницей? Почему завернул свою жертву в ковер?
    - Убийство… Оно произошло спонтанно. Под влиянием приступа агрессии. У Наумова был пистолет. Писатель открыл стрельбу. А потом пришлось прятать тела. У него не было времени, чтобы обдумать свои действия. Ведь Наумов новичок. Он страшно перепугался. И все сделал на скорую руку. Возможно, он планировал перезахоронить трупы, когда вернется из Америки. Но вышло по-другому.
    - Я вчера полистал одну его книжку, - кивнул Девяткин. - Преступник, совершив убийство, очень толково инсценирует несчастный случай. И оставляет сыщиков в дураках. Это только книга… И все-таки Наумов хорошо подкован в этом вопросе. Хотя бы теоретически.

*   *   *   *

    К приезду младшего сына Вадима начали готовиться заранее. Наумов оплатил номер в гостинице. Сначала пусть отдохнет, все остальное позже. Павел тоже развил кипучую деятельность. Составил меню ужина, распорядился, чтобы в его номере сервировали стол на четыре персоны. Заказал цветы в свой номер и номер брата.
    Хотел пригласить мексиканских музыкантов, но Роза сказала, что у нее и без музыки башка раскалывается. И Павел уступил, - у Вадима после длительного перелета вряд ли возникнет желание засиживаться за столом и вести разговоры.
    Вадим появился с часовым опозданием. Это был высокий плотный человек, одетый в дорогой костюм. Он стремительно промчался по коридору, распахнул дверь и заключил в объятия сначала брата, а затем Розу, которую видел впервые. Радченко досталось крепкое рукопожатие. Два официанта из ресторана, стояли в сторонке, у приставных столиков, ожидая распоряжений. Но церемония встречи затягивалась.
    После обмена любезностями, Вадим, не выпуская из своих лап, белую руку Розы, изрек десяток стандартный комплиментов. Затем заявил, что читал почти все романы брата, не просто читал, перечитывал их, наслаждаясь прекрасным литературным языком, как знатоки гурманы наслаждаются вкусом изысканных блюд и вин.
    - Может быть к столу? – Роза как-то многозначительно улыбнулась, будто предлагала что-то не совсем приличное. – Перекусим.
    - Нет, нет… Теперь, веди меня в святая святых, - Вадим схватил брата за плечи и так встряхнул, что голова запрокинулась назад. – Не смею называть твое рабочее место кабинетом. Для меня это святыня. Творческая лаборатория мастера. Пишется с большой буквы. Ну, давай же. Я уже трепещу. Испытываю внутреннюю дрожь.
    Павлу пришлось открыть дверь во вторую спальню, служившую ему кабинетом. Вадим вошел, оглянулся по сторонам. Слева ближе к окну двуспальная кровать, покрывало смято, подушки на полу. В темном углу письменный стол, на котором стоял включенный ноутбук и горела лампа, похожая на цветочный горшок. Стеклянная столешница завалена ненужными бумагами и журналами для мужчин. Один из журналов раскрыт на середине. На фотографиях толстая загорелая баба, на которой из одежды только шелковая косынка и очки, пытается расшевелить древнего старика.
    Вадим, оглядевшись по сторонам, заговорил тише, а затем перешел на утробный шепот:
    - Значит, это и есть творческая лаборатория нашего гения? Черт побери, раньше ты никогда не пускал меня в свой кабинет. При разумной постановке дела легко заработать. Сюда можно водить экскурсии и загребать деньги лопатой.
    Он подошел к окну, раздвинул шторы, затем остановил взгляд на кровати. Медленно приблизился к столу. Но Павел, подскочивший к столу раньше, успел свалить порнографические журналы в корзину для бумаг. Но тут взгляду открылся полупрозрачный бюстгальтер цвета морской волны, женский чулок и смятые красные трусики. Такие же трусики, только белые, валялись под столом. Не заметить эти вещи Вадим не мог.
    - Жена переодевается, где попало, - Павел был немного смущен. – Одно слово – женщина.
    - Понимаю, - кивнул Вадим. – А я уж подумал, что ты сам переодеваешься в женское белье. И как бы черпаешь вдохновение в травести. Дань моде.
    - До переодеваний пока не дошло, - улыбнулся Павел. – И размер не мой.
    Ужин начался болтовней и пустыми разговорами. Павел сказал, что родные стараются дежурить у постели отца посменно. Сейчас очередь Джона Уолша, мужа Ольги. А с утра на смену заступать ему с Розой. Впрочем, к Розе это не относится, завтра она может не ехать с мужем, а спать до полудня.

*   *   *   *

    На горячую закуску повара гостиничного ресторана приготовил жульены и салат из креветок с авокадо, так распорядилась Роза. Разговор крутился вокруг болезни отца, последней поездки Розы и Павла в Лондон и капризов погоды.
    - Ну, что мы все о пустяках, - встрепенулся Павел. – С братом целую вечность не виделись. Расскажи, как ты?
    - До сих пор холостяк, - Вадим смущенно улыбнулся. – На все хватает времени, только не на личную жизнь. Я же был директором завода, где выпускают истребители нового поколения. Полностью засекреченная продукция. Недавно получил новое назначение. С большим повышением. Теперь мы выпускаем оружие… Об этом нельзя говорить. На карте нет города, где находится наш завод. Настолько все серьезно.
    - А как же тебя за границу выпускают? – спросил Павел. – Если ты такой весь важный и секретный?
    - Во-первых, мне полностью доверяют. На самом верху, в Кремле, в ближайшем окружении президента. Во-вторых, я всего-навсего администратор, директор. Человек, который ничего не знает о технологиях. Ну, похитит меня иностранная разведка. Что я скажу под пытками? По каким дням рабочие получают зарплату?
    - А как твоя зарплата?
    - Сейчас в оборонную промышленность пошли огромные деньги. Можно обогатиться, стать состоятельным человеком, проработав в моей должности год-полтора. Так что, обижаться не приходиться.
    Павел собрался распорядиться насчет горячего, когда раздался звонок. Он поднялся, что-то промычал в трубку и вернулся.
    - С отцом плохо. Надо ехать к нему. Роза переодевайся. Надо же, так не вовремя.
    - Твоему старику становится плохо в те моменты, когда всем хорошо, - Роза скомкала салфетку и бросила на стол. – Если я приятно провожу вечер, то обязательно позвонят и скажут: ваш старик уже не дышит. Не подает признаков жизни. Когда мы приезжаем, приступ почему-то заканчивается. Будто и ничего не было.
    - Собственно, я готов, - сказал Вадим. – Жаль, что так получилось…

*   *   *   *

    Сели в лимузин, что прислал Наумов, добрались до его особняка. Вадим шел по коридору к спальне так быстро, что за ним никто не поспевал. Он толкнул двустворчатую дверь, пару секунд постоял на пороге, кинулся к кровати и упал на колени. Старик, не успевший слова вымолвить, вдруг всхлипнул, из глаз выкатились мелкие как бисер слезинки и потерялись в морщинах. Он чуть приподнялся на взбитых подушках, положил руку на голову сына, прикрыв ладонью наметившуюся плешь.
    Вадим сграбастал край одеяла и расплакался в него. Родственники встали в отдалении, старясь не нарушить торжественную минуту встречи отца с блудным сыном. Радченко наблюдал, как Роза вытащила из сумочки голубой платочек, отороченный кружевами, и стала вытирать крупные слезы, бежавшие из глаз. Сцена была настолько эмоциональна, что Павел, чуждый сантиментам, тоже полез за платком и высморкался.
    - Встань сын мой, - сказал Наумов старший загробным голосом.
    - Не встану, - ответил Вадим. Он плакал и не стыдился своих слез. – Прости меня за все.
    - Уже простил. Простил всех вас, своих детей.
    Роза рыдала навзрыд. Радченко тоже, поддавшись общему настроению, полез в карман и проверил, не забыл ли в гостинице платок.

*   *   *   *

    Попасть на территорию поселка «Лесное озеро» человеку постороннему, не имеющему здесь дома, не составляло большого труда. Ворота были открыты весь день. Их закрывали с полуночи до шести утра, у тех, кто въезжает в поселок в это время, спрашивали пропуск. В доме, где находилась служба охраны, коротали время за игрой в карты и телевизором три-четыре аккуратно одетых парня.
    Днем работы немного. Охранники должны обходить поселковые улицы и территорию возле искусственного пруда. Там, размещалась лодочная станция, пивной бар. И гордость поселка – двухэтажный летний ресторан с террасой на втором этаже, сверху открывался прекрасный вид на неподвижную водную гладь, старые сосны на противоположном берегу и скульптуры в авангардном стиле, беспорядочно расставленные вдоль дорожек, мощеных плиткой.
    В будний день в ресторане посетителей было немного. Девяткин и Зуев перекусили и выпили пива на веранде.
    - Давно вы поддерживаете тесные отношения с женой Наумова? – спросил Девяткин.
    Ничего в лице Зуева ничего не переменилось, он продолжал разглядывать какую-то точку на горизонте и курил.
    - С чего вы решили, что у нас есть какие-то отношения?
    - Она, как и вы, исповедует спортивный образ жизни, - усмехнулся Девяткин. – Родство душ. Только не вздумайте врать.
    - Все началось в прошлом году, летом. Она спросила, умею ли я играть в теннис. Смогу ли показать, как делать крученую подачу. А потом… Мы изредка встречались в городе. Я, конечно, не был для нее светом в окошке. Таким женщинам нужны парни покруче меня. Но я к ней искренне привязался. Даже надумал бросить семью. Рассказал Розе о своих планах. Она рассмеялась. Искренне, просто до слез. И посоветовала не забивать голову чепухой. Тогда я понял, что наша связь для нее ничего не значила.
    - В тот последний день между вами что-то было?
    - Нет, конечно. Муж там крутился. И этот хмырь из банка приехал. Мы договорились встретиться в четверг вечером. Я ждал весь день, но звонка не было. Ее мобильник был отключен. На городской телефон Роза звонить запретила. Дома все время точит Наумов, который страдает патологической ревностью. При нем разговаривать трудно.
    - Вы уверены, что ревность Наумова именно патологическая? Для ревности не было причины?
    - Ну, почему же… Просто я употребил не то слово.
    - Когда вы встречались последний раз? О чем разговаривали?
    - Месяц назад виделись на Тверской. У меня как раз оказались ключи от квартиры приятеля. Короче… Она пришла, мы немного поболтали. Роза сказала, что ее муж хочет заложить загородный дом. Наумову деньги для чего-то понадобились. Дом заложат, но от этого в жизни ничего не изменится. Она по-прежнему будет приезжать в «Лесное озеро», жить там, сколько захочет. Мы сможем встречаться, когда Наумов будет в городе. О будущей поездке в Америку сказала, что долго там не задержится. В Штатах живет отец ее мужа, старик болеет. И, весьма возможно, дело пахнет большим наследством. А это приятный запах.
    - Она объяснила, зачем Наумову срочно понадобились деньги?
    - Нет, она ничего не сказала, а мне до лампочки. Встречаться с красивой женщиной и болтать о финансовых проблемах ее мужа, - это глупо. Я пришел не разговоры разговаривать.
    Девяткин позвал официанта и, не обратив внимания на протесты Зуева, расплатился.

*   *   *   *

    Радченко выскользнул из спальни старика Наумова, прошел широким коридором до лестницы и свернул в гостиную. Здесь в большой комнате с диванами и креслами, стоявшими на огромном персидском ковре, окна были распахнуты настежь. С океана дул теплый бриз, слышался крик чаек, летящих над песчаным пляжем и полосой прибоя. В кресле у камина, задрав ноги на кофейный столик, развалился Вадим Наумов. Он отдохнул пару часов на диване и теперь после бессонной ночи не выглядел усталым.
    - А это ты, адвокат, - сказал Вадим.
    - Там очень душно. Пришел подышать.
    - Как наш старикан?
    - Роза делает ему массаж ног.
    - Отец всегда любил эротические процедуры. Особенно если за них не надо платить. А вот я мог бы подсыпать деньжонок этой девочке. Дать прекрасные чаевые за массаж ног. Говорят, она настоящая нимфоманка.
    - Откуда эта информация?
    - Так я тебе все и рассказал, - Вадим погрозил пальцем. - В голове не укладывается, как это небесное создание, эта красотка, ложится в одну постель с моим братом? Он не самый умный парень на свете, к тому же грязнуля, жадина и обильно потеет. И, насколько я знаю, по мужской линии не силен. У него все стоит кроме члена. В придачу изо рта воняет скипидаром.
    - Он пишет интересные книги. Может быть, женщины ценят его ум?
    - Чтобы писать книги не надо быть умным. А его романы годятся на растопку камина. Впрочем, я Люблю Павла. Со всеми его недостатками.
    Ветер играл с белыми полотнищами занавесок. Радченко подошел к открытому окну. Солнце поднялось высоко над океаном. Была видна лужайка перед домом, покрытая изумрудной травой, невысокая изгородь, за ней широкий пустынный пляж, океан, уходящий в бесконечность.
    - Как прошла ночь? – спросил Радченко.
    - Отец стонал, жаловался на боли в груди. Потом заснул, во сне звал блудную дочь Ольгу. Снова проснулся и опять вырубился… Старик очень ждет приезда Ольги, спрашивает о ней. А Ольга пропала неизвестно куда. Вот тебе и любимая дочь…
    Откуда-то из-за спины Вадим вытащил плоскую фляжку с виски, отвинтил колпачок и приложился к горлышку.
    - У меня есть любопытная информация, - он прикурил сигарету. – Один человек, заслуживающий доверия, сообщил, будто бы завещание составлено в пользу брата. Он получит отцовские деньги, недвижимость, коллекцию старинного оружия, золотых монет, антикварных часов. А нам с сестрой достанутся крошки, которые остаются на праздничном столе, когда торт съеден.
    - Не располагаю такой информацией, - сухо ответил Радченко.
    - Ты - адвокат моего брата, правды от тебя не добьешься. Вадим наверняка что-то говорил об отцовском завещании. Он что-то знает. Но молчит. Мой брат всегда был любимчиком отца.
    - Мне казалось, что любимицей была Ольга. Только у нее с детства сложились доверительные отношения с отцом. У них были какие-то свои игры, свои тайны… Позднее, когда Ольга стала взрослой женщиной, отношения с отцом стали прохладными. Он не захотел дать дочери взаймы крупную сумму денег, когда Ольга начинала свое дело. Поэтому старик хочет исправить старые прегрешения. Он не обидит Ольгу. И вас тоже. Я в этом уверен.
    - Я не цепляюсь за деньги отца. Потому сам успешный бизнесмен и весьма небедный человек. Мои активы превышают то, что имеет отец. Но в отличие от брата и сестры, я искренне люблю старика, он мне дорог. Возможно, это единственный по-настоящему близкий мне человек. Да, да, на все планете нет дороже человека, чем он.
    - Павел тоже любит отца.
    - Ире и Павлу нужны только деньги. Потому что вся человеческая сущность этих людей исчерпывается тремя понятиями: алчность, зависть и злоба. Так они устроены, их не переделать. Конечно, и я бы не отказался получить некоторую сумму наличными и в придачу этот дом. Но я приехал сюда не за деньгами. Если мое присутствие подарит отцу единственный час жизни, не час, хоть полчаса, значит, я не зря здесь торчу. Я останусь с отцом до конца, до его последнего вздоха.

*   *   *   *

    Просмотр видеозаписей, полученных при помощи скрытой камеры в поселке «Лесное озеро», Девяткин устроил в небольшом кинозале. Киносеанс с перерывами продолжался шестнадцать часов, присутствовали девять наиболее опытных оперативников и следователей уголовного розыска Москвы. Перед началом просмотра Девяткин не забыл сказать, что судебные эксперты закончили основные исследования и пришли к следующему выводу.
    Мужчина и женщина, найденные в подвале одного из домов в поселке «Лесное озеро», были убиты десятого или одиннадцатого июля, точнее время установить не удалось. Женщине приблизительно сорок один – сорок два года, мужчине около пятидесяти, документов нет. Жертвы застрелены из одного пистолета девятого калибра, с близкого расстояния, почти в упор, оружие не найдено. Лицо мужчины и женщины до неузнаваемости изуродованы тупым тяжелым предметом, обухом топора или молотком. Следов спермы не обнаружено, но эксперты утверждают, что перед смертью женщина была изнасилована. Насильник пользовался презервативом.
    Для следствия интерес представляют автомобили, которые въезжали на территорию поселка в течение десятого и одиннадцатого июля. За это время в «Лесное озеро» заехало сто пятьдесят три автомашины и выехало сто сорок восемь. Некоторые автомобили выезжали и въезжали несколько раз, номера повторяются, и это облегчит работу. Скрытая камера была установлена в будке охраны за воротами, с этого места был неплохой обзор, разрешение камеры довольно высокое, поэтому и качество видеозаписей хорошее. Оператор, чтобы сократить время просмотра, будет проматывать отрывки записи, где нет людей и машин.
    Территория перед воротами освещена достаточно хорошо, чтобы увидеть номера машин, лица водителей и пассажиров, сидящих спереди. В дневное время машины перед воротами тоже останавливаются, всего на несколько секунд, поскольку там лежачий полицейский. Оперативники в зале опытные, не один десяток лет отработавшие в уголовном розыске, у всех профессиональная память на лица. Многих бандитов и убийц полицейские знают, как говориться, лично. И знают очень неплохо.
    Возможно, кто-то из сидящих в зале сможет опознать в водителе или пассажире криминального авторитета или человека, проходившего когда-то по делу об убийстве. Сомнений в том, что действовал профессионал, нет. Преступление неплохо подготовлено и выполнено почти безупречно. Девяткин занял место на стуле, свет погас, на экране появилось изображение автомобиля, стоявшего возле будки с охраной.
    За то время пока сыщики смотрели видеозаписи, были установлены владельцы почти всех машин, заезжавших в поселок. Где-то три четверти автомобилей – частные, остальные служебные. В основном из гаража правительства России, крупных банков и государственных компаний. С владельцами автомашин или их родственниками связались по телефону. Ничего подозрительного не выявлено.
    К концу просмотра все оперативники, присутствовавшие в зале, заявили, что никто из водителей и пассажиров, им не знаком. Ошибка исключена.

*   *   *   *

    Наступила глубокая ночь, когда Девяткин объявил часовой перерыв и сказал, что в соседней комнате можно выпить крепкого кофе и пожевать бутерброды. Люди вернулись в зал через час. Впереди еще пять-шесть часов работы, - и все. Нужно посмотреть видеозаписи той же камеры за одиннадцатое июля, может статься, преступник и его жертвы прибыли в поселок раньше, а убийство произошло, скажем, через несколько часов ила даже через сутки после их приезда.
    Погас верхний свет, на экран вывели изображение. Материалы досмотрели почти до конца, когда появилась машина, неновый «Фольксваген пассат», за рулем которого сидел мужчина в светлой рубашке, место рядом с водителем было пусто, но сзади хорошо видны два темных силуэта пассажиров. Время записи обозначено в нижнем левом уголке экрана: пять тридцать вечера, на улице светло, погода ясная.
    Машина, въезжающая через раскрытые ворота, сбросила скорость, почти остановилась перед «лежачим полицейским». Лицо водителя попало в фокус. Оператор нажал кнопку «стоп-кадра» и увеличил изображение. Что ж, лицо хорошее. Лет сорок пять, гладко выбрит. Темные коротко подстриженные волосы, прямой нос, волевой подбородок. А вот взгляд неприятный.
    – Знакомая личность, - сказал один из оперативников. – Сергей Лорес. Последний раз задержан в Москве в кафе «Восток» три года назад. Была оперативная информация, что этот тип убил двух турецких бизнесменов и их водителя. Расстрелял из автомата на автомобильной стоянке. Мы взяли Лореса, обыскали его квартиру и квартиру его лучшей подружки, но ничего не нашли. Ни орудий убийства, ни наркоты, ни крупных сумм наличными… Ничего. С Лоресом проводили допросы в течение трех дней, безрезультатно. Пришлось отпустить. За три года он почти не изменился.
    В зале включили верхний свет.
    - Я этого малого помню, - сказал другой опер. – Лорес, он же Андрей Кузьменко, он же Губяк, Овечкин, Анатолий Пройма… Я вел дело об убийстве женщины. Подозреваемым был Лорес. Пострадавшая утонула в ванной. Но судебные эксперты обнаружили повреждения внутренних органов, как следствие - внутренние кровоизлияния. Перед смертью, дамочку хорошо избили. Влили в горло вина. И утопили. Установлено, что Лореса видели рядом с этой женщиной в продуктовом магазине за два часа до ее гибели. Улыбнулся ей и что-то сказал. Запись видеокамеры в этом продуктовом магазине – это все, что у нас было на Лореса. Короче, через сутки мы отпустили этого хмыря. А муж той женщины, а он к моменту убийства не жил с пострадавшей два года, получил всю ее недвижимость. Московские квартиры, два особняка. И кучу денег.
    - Про Лореса говорили, но это все на уровне слухов, что он совершал убийства по заказу преступных авторитетов, - сказал первый оперативник. – Точно помню, что к уголовной ответственности его не привлекали.
    Из архива принесли досье Лореса. Еще полчаса люди, собравшиеся в зале, говорили о его связях в преступном мире и покровителях, среди которых были известные преступные авторитеты, потом разошлись. Лица пассажиров «Фольксвагена», сидевших сзади, восстановить не удалось даже после компьютерной обработки видеозаписи. Только темный абрис плеч, шеи и головы, - и все.
    Однако можно с большой долей уверенности предположить, что один из спутников Лореса – мужчина, второй – женщина. Автомобиль зарегистрирован на имя некоего Бориса Серафимова, коммерсанта, который скончался три месяца назад от инфаркта. По словам вдовы, незадолго до кончины Борис был вынужден отдать в счет погашения долга кое-что из вещей, золотые часы, доставшиеся от деда, и «Фольксваген». Деталей его бизнеса и людей, с которыми покойный Серафимов поддерживал деловые отношения, вдова не знала.
    Девяткин в третий раз сел за просмотр тощего досье Лореса. Близких родственников нет. Чем занимается, какой собственностью владеет и где живет в настоящее время - неизвестно. Но в досье были имена одного приятеля Лореса и двух его близких подруг. Выяснили, что приятель месяц назад уехал в Германию и с той поры в Москве не появлялся.

*   *   *   *

    Было половина пятого утра, когда Девяткин распорядился, направить оперативные группы по двум адресам, где проживают подружки Лореса. Любовника на месте не оказалось. Но у одной из девиц, неотразимой красоты двадцатидвухлетней Веры Новиковой, студентки, Лорес провел позапрошлую ночь. Девяткин дал команду, чтобы на квартирах остались три-четыре вооруженных оперативника. Ключи от обеих квартир у Лореса есть, он может появиться в любую минуты.
    Утро, день и большая часть вечера прошли спокойно, на ночь глядя Лорес позвонил в дверь той самой студентки. Через минуту на его запястьях защелкнули стальные браслеты. Еще через час он сидел в следственном кабинете Московского уголовного розыска, улыбался и повторял, что произошло недоразумение, какая-то ошибка, нет никаких оснований задерживать честного гражданина, не совершавшего противоправных действий.
    Девяткин задал пару вопросов, Лорес заявил, что ничего не скажет, пока в кабинете не появится адвокат. Тогда задержанному разрешили сделать телефонный звонок. Вскоре приехал адвокат. Девяткин встретил его в коридоре, завел в тесную комнатенку. И сказал в доверительной беседе, что Лореса подозревают в двух жестоких убийствах. Доказательная база у следствия сильная. На этот раз Лорес наконец сядет, и до конца дней будет гнить где-нибудь на зоне за Полярным кругом. Но все это будет потом, позже. Через месяц, полгода, через год.
    Но сегодня, прямо сейчас, следствию нужно выяснить, кто заказал убийство мужчины и женщины в поселке «Лесное озеро». И если адвокат вздумает проявлять чудеса крючкотворства и встанет на пути Девяткина, то горько раскается в своем поступке. Очень часто защитники, которые выгораживают бандитов и жестоких убийц, сами плохо кончают, - такова логика жизни. С адвокатом происходит несчастный случай, самоубийство или что похуже.
    А может и так: в преступных кругах пойдет слух, что адвокат сам сдал Лореса полиции и выболтал много такого, о чем должен молчать до гробовой доски. Из корыстных или иных соображений, - неизвестно. И тогда дружки Лореса, а это люди опасные, сделают все, чтобы адвокат замолчал навсегда. Поэтому во время допроса адвокат должен вести себя тихо, не выражать протестов и не давать умных советов убийце. Тогда неприятности, как грозовая туча, пройдут стороной.
    До сего дня защитник не был лично знаком с Девяткиным, но слышал о нем нечто такое, что сразу поверил: эти угрозы – отнюдь не пустой звук. Во время допроса, адвокат помалкивал, обильно потел, что-то черкал в своем блокноте. Потом попросил Девяткина оставить его один на один с Лоресом буквально на минуту. И придушенным шепотом сообщил ему на ухо, что разговаривал с одним информированным человеком. Тот сказал, что у следствия на руках все козыри, возможно, существует даже не видеозапись самого убийства, которое совершил Лорес в загородном особняке.
    Может быть, этот как раз тот редкий случай, когда запираться нет никакого смысла. Лично он, адвокат, не видит в своей миссии серьезных перспектив. Лорес был настолько поражен этим коротким разговором, что попросил у Девяткина время на размышление. Его увели в камеру, адвокат ушел.
    Девяткин устроился на кожаном диване. Он подумал, что не спал двое суток. Поднялся, задернул занавеску, запер дверь и отключил телефон.

*   *   *   *

    Вечер тянулся бесконечно долго. У кровати старика сидел Павел, он монотонным усыпляющим голосом читал Диккенса. Роза боролась с дремотой, механически кивая головой. Сегодня она надела розовое с глубоким декольте платье, тесно обтягивающее высокую грудь и едва прикрывавшее зад.
    - Хватит, - сказал старик скрипучим голосом.
    Долго тянулась пауза. Из мрака выплыл человек в белом халате. Низко наклонившись, он что-то прошептал в ухо старика и выслушал его ответ. Несколько минут старик смотрел в потолок, наконец, прервал молчание:
    - Теперь я хочу сказать нечто важное. Павел, ты подарил мне свою книгу, в которой защищаешь этого проходимца и бандита Шалевича. Вчера вечером я наконец дочитал твой опус. Я разочарован, Павел. Скажи, почему ты стыдишься своего имени? Зачем ты выдумал этот псевдоним и поставил его на обложку?
    - Таково было условие издателя, - соврал Павел и подумал, что соврал неудачно. – То есть… Ну, я же пишу художественную литературу. Пишу романы. А здесь документальная вещь. Не мой жанр, и я решил… То есть мы решили…
    - Не хочу слушать этот лепет, - сказал старик. – Я, я… Когда ты познакомишься с новым вариантом завещания… О, тогда поймешь, что отказываться от фамилии предков, это противоречит моральным принципам человека. Твои деды гордились фамилией Наумов. А ты… В России только преступники, воры, скрывающиеся от наказания, берут псевдоним или кличку. Для меня позор, что мой сын, - подписываться чужим именем. И ты как вор, как последний преступник, прячешься за жалким псевдонимом. Рад, что мать не дожила до этого часа.
    - Отец, господи...
    - Все, разговор закончен, - отрезал старик. – Выводы уже сделаны. Утром я вызову адвоката. Исправлю завещание. Не в твою пользу. Хочу, чтобы ты знал об этом. Знал, что сам во всем виноват.
    Павел приоткрыл рот, выпучил глаза и так застыл. Он сидел неподвижно, словно пораженный молнией. Кажется, даже не дышал.
    Радченко прислушивался к разговору. Сегодня ему достался жесткий стул в дальнем углу комнаты, ближе к двери. В удобном мягком кресле у окна дремал Джон Уолш, муж Ольги. Он задрал ноги в ковбойских сапогах на кофейный столик, расстегнул рубашку до пупа и откинул голову назад.
    Время от времени он просыпался, прислушивался к разговору и, решив, что ничего интересного не происходит, снова погружался в дрему. Сейчас при слове «завещание», он окончательно проснулся, сбросил со столика ноги и выставил вперед левое ухо. Уолшу понравилось то, что он услышал. Если Павел потерял деньги, значит, Ольга и он станут немного богаче. Уолш разгладил усы и усмехнулся.
    - Джон, - голос старика окреп. – Иди ближе.
    Джон подскочил с кресла, прихрамывая, подошел к кровати старика. Встал возле изголовья и скорчил печальную физиономию.
    - Джон, почему ты ничего не говоришь об Ольге?
    - Просто нет новостей. Оля болеет. У нее высокая температура и сильный кашель. Я говорил с врачом: он запретил ей разговаривать. Даже по телефону.
    - Это я слышал и вчера, и позавчера, - проворчал старик. – Я спрашиваю, когда она будет здесь?
    - Как только ей станет лучше, - Джон неловко переминался с ноги на ногу. – Я снова поговорю с врачом сегодня же.
    - Ее врач, видимо, не лучше моего, - вздохнул старик. – Все это странно… У человека простуда проходит за неделю… Вот что, Джон. Дозвонись Оле и передай вот что. Я изменю завещание, если она не будет сидеть здесь, возле меня. Если она не хочет поцеловать умирающего отца, значит… Значит, она не получит ничего. Сроку у нее – пять-шесть дней.

*   *   *   *

    Старик забыл о существовании Джона и долго лежал с закрытыми глазами, потом попросил воды. Напившись, взял с тумбочки очки, внимательно посмотрел на Розу. Оценив ее наряд и приятные округлости фигуры, сказал:
    - Роза, что-то у меня сегодня ноги побаливают. Боль не только в икроножных мышцах. Она выше пошла, на бедра. Может быть, ты…
    Роза вскочила со стула.
    - Конечно, я помассирую, лежите спокойно.
    Она взяла тюбик крема, откинула одеяло и приступила к делу. Старик сладко стонал и, приподнимая голову, заглядывал в декольте Розы, полировал взглядом ее бедра.
    - Розочка, посмотри, пожалуйста: с меня трусы сваливаются, - сказал Наумов. – Прямо падают. Неловко перед тобой. Не знаю, то ли я сильно похудел, то ли резинка ослабла. Как думаешь?
    - Резинка ослабла, - улыбнулась Роза. – Трусы сейчас совсем не нужны. Мы их снимем. Давайте я помогу. Вот так, вот так…
    В гостиницу возвращались в лимузине старика. Роза успела залезть в бар-холодильник и выпить бутылку пива. Павла трясло от злости, чтобы сдержать себя, он отвернулся к окну. Когда подъезжали к отелю, он сказал жене:
    - Старик мелет вздор о моральных нормах и вечных ценностях, а сам у всех на глазах спустил трусы и чуть не трахнул тебя. А еще заявляет, что умирать собирается… Пока он не поимеет тебя, точно не умрет. И, уже умирая, сделает еще пару исправлений в завещании. Чтобы мне ни гроша не досталось.
    - Ну что ты разорался как баба? – Роза сверкнула глазами и сжала кулаки. - Никто никого не трахал. Твой старик не помнит, когда у него стоял. Впрочем, как и ты. Это у вас наследственное.
    - То-то я смотрю: ты с таким энтузиазмом снимала с него трусы, что отец прослезился от удовольствия. Если бы я не сидел рядом, прыгнула бы в его постель.
    - Одолжи у кого-нибудь немного мозгов, - зашипела Роза. - Ты просто идиот.
    Она хотела сказать еще что-то, но машина уже остановилась у входа в гостиницу, и швейцар распахнул заднюю дверцу.

*   *   *   *

    Девяткин спустился в столовую, взял салат, бифштекс и кофе с молоком, сел у окна. Он меланхолично ковырял вилкой салат и просматривал спортивную колонку в газете, когда напротив него приземлился Иван Широков, полковник полиции, служивший в Управлении по борьбе с экономическими преступлениями. Разговаривать не хотелось. Девяткин сделал вид, будто полностью поглощен спортивными новостями, даже окружающих не замечает. Фокус не получился. Широков поздоровался, протянул руку. Пришлось ответить, и начать муторный разговор, похожий на допрос, где Широков выступал в роли следователя.
    - Слушай Юра, это правда? Ну, что ты задержанного во время допроса… Говорят, ты перестарался немного.
    - Вранье, - аппетит мгновенно пропал. – У человека было слабое больное сердце. Когда он умер, я еще и допроса не начал. Только вытащил бланк и… Он грохнулся с табурета, сильно ударился головой. Даже есть рассечение на затылке. Я сам испугался. Он лежит, из затылка хлещет кровь, глаза вылезли из орбит. И уже начинаются судороги. Моей вины тут нет.
    - Да, я понимаю, - по лицу Широкова было видно, что он не поверил ни единому слову. – Понимаю… У меня у самого такое бывает. Допрашиваешь какого-нибудь сукина сына, а он вола крутит. Сам иногда сдержаться не могу. Ярость прямо глаза застилает. Дашь в пятак, - и немного легче.
    - Я этого гада пальцем не тронул, - повторил Девяткин. – Я бы все равно не стал пачкаться об это дерьмо.
    - Ну что ты передо мной… Мы же свои парни. Я ведь тебе не начальник. И в управлении собственной безопасности не служу. Мое мнение такое. Ситуация сложная, потому что раньше такое с тобой уже случалось. Несколько лет назад ты, если помнишь, ты так отделал одного коммерсанта, что тот долго не мог шнурки на ботинках завязать. Он так и не оправился, скончался. Тогда тебя наказали. Предложили на выбор: написать рапорт или отправляться в один городишко. Да, да… Где уголовников живет больше, гораздо больше, чем законопослушных граждан. Ты справился, навел там порядок. Да, железной рукой. И вернулся победителем.
    - Это дела давно минувших дней. Кто о них сейчас помнит?
    - Ошибаешься, - Широков хлебал суп и говорил одновременно. – Кому надо – помнят. И плохое помнят, и хорошее. Все наше прошлое сложено с сундуки с нафталином. И где-то хранится. Если надо освежить в памяти хорошее, откроют один сундук. Нужно плохое. Вот другой сундук. Беда в том, что хорошего никто не вспоминает. А вот помои… Да, да, всегда и всем нужны только помои и дерьмо.
    - У тебя, гляжу, целая философия.
    - Скверно вот что: тот уголовник, которого ты допрашивал, получил рассечение на затылке. Скажут: Девяткин сначала запугивал подследственного, бил его чем попало… Иди докажи, что этого не было. Но раньше времени ты нос не вешай. Я слышал, сейчас ты занимаешься громким делом, даже в газетах об этом пишут.
    - Ты до сих пор веришь газетам?
    - Я верю информации, которую получаю из своих источников. А начальству надоело терпеть твои методы работы. Короче, так. Я знаю точно: если ты это дело раскрутишь и найдешь убийц, в МУРе и Министерстве внутренних дел, может быть, закроют глаза. Да, да… На тот прискорбный факт, что подозреваемый скончался в следственном кабинете во время допроса. Мой совет тебе, Юра: постарайся найти убийц. Но держи себя в руках.
    - Может быть, я так и поступлю, - вздохнул Девяткин. – Напишу рапорт и пошлю всех к матери.
    - Только не горячись, - сказал Широков. – Управление собственной безопасности разглядывает тебя сквозь увеличительно стекло. Эти ребята ждут одного: когда ты оступишься и упадешь. Поэтому никакого рукоприкладства. Если задержанный попросит принести ему горячего кофе и горячих булочек, сходи и принеси. И не забудь пожелать приятного аппетита.

*   *   *   *

    Оказавшись в номере, Радченко принял душ. Он сделал пару звонков в Москву, достал из портфеля книгу «Шаг в пропасть» Павла Наумова. На днях он получил этот солидный том, напечатанный на дорогой глянцевой бумаге, из рук автора, с его с дарственной надпись. Каждый вечер читал одну главу, но непрочитанной оставались две трети книги. Радченко подумал, что надо поскорее добить это дело, и хорошо бы успеть до утра. Завтра будут другие дела.
    Он поднял телефонную трубку, заказал бутерброды и полдюжены газированной воды в бутылках. Присел на диван, зашуршал страницами. Павел Наумов поставил на обложке не свое имя, а псевдонимом Белов. Книга повествовала о жизни крупного предпринимателя, некоего Сергея Шалевича, осужденного за крупные хищения государственных денег, подлог, подкуп крупных чиновников, нанесение тяжких телесных повреждений депутату государственной думы, продажу поддельных векселей, долговых расписок и других ценных бумаг.
    Задача автора книги состояла не в том, чтобы донести до читателя правду. Задача в том, чтобы малые крупицы правды перемешать с выдумкой. Спрятать темные дела и выставить напоказ то, что выставлять напоказ нужно: бескорыстие, доброту, широкую натуру героя. Поди проверь, что было, а чего не было.
    Радченко перевернул последнюю страницу, когда ночную непроглядную темноту за окном уже теснила серая предрассветная мгла. Он вышел на балкон и подумал, что в общем и целом Павел Наумов с задачей справился, деньги отработал честно.
    Адвокатская контора «Полозов и партнеры», защищала Шалевича в суде. В свое время босс хотел подключить Радченко как этому делу, но передумал, защитников Шалевичу и так хватало.
    Радченко, знакомый с материалами дела, про себя решил, что бизнесмен легко отделался: всего восемь лет лагерей. Он отбывает срок в колонии, которую купил с потрохами, от начальника до последнего контролера, хлебореза, лепилы и библиотекаря. В колонии, он имеет все, о чем можно только мечтать человек с богатым воображением, начиная с продуктовых деликатесов, коллекционного вина, заканчивая девочками и кокаином.
    Книга не стала бестселлером, продажи шли вяло.

*   *   *   *

    Девяткин вышел из столовой голодным и злым. Он вразвалочку шел через двор, чувствуя зуд в кулаках и злость на полковника Широкова, который всегда больше всех знает, треплется и дает советы, никчемные, бесполезные. Девяткин чувствовал, как внутри, где-то в душе, в самом сердце, закипает котел с адским варевом.
    Он пересек внутренний двор обширного комплекса зданий Главного управления внутренних дел Москвы. Моросил дождь, сигарета, зажатая в губах, горчила. Он предъявил удостоверение дежурному офицеру, охранявшему служебный вход в следственную тюрьму. Лязгнул замок, Девяткин стал спускаться вниз, в подвал, в один из кабинетов, где проводили допросы.
    Он подумал, что сейчас два часа дня, свидание с одной очаровательной женщиной по имени Тамара назначено на шесть вечера возле кинотеатра на Пушкинской площади. Тут пешком всего-то четверть часа ходьбы. Мог бы получиться интересный вечер. Кино, ресторан… А там уж как повезет. Если у Тамары будет настроение, вечер получит удивительное продолжение. Он навел порядок в своей холостяцкой квартире, наполнил холодильник вкусными вещами и поменял постельное белье. Этого свидания он долго ждал, а Тамара все не решалась сделать последний шаг навстречу, все тянула...
    Он подумал, что из этой женщины могла бы получиться хорошая жена, и человек она неглупый, быстро кроссворды решает. Может быть, Тамара и есть счастье майора Девяткина. Ответ на этот вопрос еще некоторое время останется открытым. Потому что увидеться сегодня не судьба. Не будет ни приятного вечера, ни его продолжения, потому что закончить допрос до шести вечера нет шансов.
    В подвале он снова предъявил удостоверение и расписался в регистрационном журнале. Снова щелкнул замок, дальше коридор, разделенный перегородками на несколько секций. Зуд в кулаках не утихал, а почему-то становился все злее. Кипящая кастрюля с адским варевом пускала пар и клокотала.
    Девяткин вошел в следственный кабинет. За столом сидел здоровенный малый, оперативник Саша Лебедев, чемпион Москвы по вольной борьбе в супертяжелом весе. Напротив него на привинченном к полу табурете устроился Сергей Лорес, одетый в летний серо-голубой костюм, туфли с лаковым верхом. Волосы напомажены и зачесаны назад. Не угадал он с одеждой, ведь к подружке собирался, не в тюрьму. Сидеть неудобно, табурет, привинченный к полу, не двигался. На левой руке браслет наручников, второй браслет пристегнут к металлическому кольцу, торчащему из столешницы.
    Час назад Лебедев начал допрос, задал пару десятков общих вопросов и заполнил две страницы протокола. Девяткин ничего не сказал, сделал знак рукой, мол, продолжай. Устроился на стуле за спиной Лореса. В кабинет вошел и сел возле двери еще один оперативник Саша Ковтун, тоже спортсмен, большой парень. Он улыбнулся Девяткину, развернул газету и уткнулся в нее.
    Пахло хлоркой, окон в кабинете не было, к исходу третьего часа от света люминесцентной лампы стали побаливать глаза. Лоресу не сиделось, он нервничал, бросал взгляд за спину на Девяткина, будто ждал, что тот подкрадется сзади, накинет на шею удавку и стянет концы. Лебедев задавал вопросы, Лорес отвечал медленно, надолго задумывался, часто повторял, что без адвоката больше слова не скажет.
    - Вспоминай весь день одиннадцатого июля, - сказал Лебедев. – По минутам. Не торопись, вспоминай. Итак, ты проснулся… Что дальше?
    - Я десятый раз повторяю, что весь день пьяный был. С утра до вечера. Ничего не помню. Проснулся, вмазал стакан водки… И снова заснул. Вызовите адвоката.
    - Адвокат, задница моя, у тебя уже был, - ответил Лебедев.
    Девяткин раздавил окурок каблуком ботинка.
    - Все, хватит, - сказал он. - Столько времени потеряли. И все без толку.
    Он поднялся, снял пиджак, пристроил его на спинке стула, развязал узел галстука и закатал по локоть рукава рубашки.
    - Надо этого деятеля отстегнуть от стола. А то руку ему сразу сломаем.
    - Да, да, сейчас, - ответил Лебедев.
    Он дописал предложение, поставил в протоколе жирную точку и убрал все бумаги и ручки в верхний ящик стола. А вместо них вытащил ключи от наручников, резиновую палку со свинцовым стержнем внутри, несколько пластиковых пакетов, моток скотча и пару махровых полотенец. Другой оперативник поднялся со стула, вышел в коридор и вскоре вернулся с огромным железным ведром, полным воды.
    Он поставил ведро на пол посередине кабинета, закрыл дверь, обитую железными листами, на внутренний засов. Встал перед Лоресом, которого колотила нервная дрожь, и тихо сказал, почти прошептал:
    - На колени.
    - Что? – Лорес поднял голову, он не мог справиться с собой, нижняя челюсть дрожала, щека дергалась. – Не понял.
    - На колени, мать твою, - заорал оперативник. – И руки за спину.

*   *   *   *

    Джон Уолш позвонил Радченко под вечер и сказал, что надо бы поговорить. И лучшее место – бар на втором гостиницы, там спокойно и посетителей немного. Когда Радченко вошел, Уолш сидел за столиком у окна, пил пиво и любовался на лазурный океан.
    - Ты единственный человек в этой компании, который хорошо знает английский, - Уолш позвал официанта и попросил два светлых пива и чиспсы с салсой. – И еще: кажется, ты толковый малый. Ты передашь все, что услышишь здесь, родственникам моей жены. Это длинная история, поэтому начну с начала.
    Уолш вытащил из пачки сигарету и начал рассказ. Отслужив четыре года в морской пехоте, он вернулся на гражданку с твердым решением стать полицейским. Он с отличием окончил полицейскую академию в Нью-Йорке, начинал патрульным, позже работал в отделе по расследованию убийств в Бруклине. Однажды получил приглашение ФБР и решил не отказываться. Выдержал ряд собеседований и проверок, прошел переподготовку в школе ФБР.
    Семь лет работал оперативным сотрудником. Во время операции по задержанию трех особо опасных бандитов и убийц получил множественные осколочные ранения от ручной гранаты. Довольно долго лечился, но врачи не боги. Он до сих пор прихрамывал на правую ногу и глух на правое ухо. Уолшу предложили работу и приличную зарплату, в аналитическом управлении, а затем в центральном информационном центре ФБР.
    Эту нудную рутину Уолш ненавидел. До пенсии оставалось далеко, ему предстояло годами заниматься писаниной и перебирать бумажки. Одно время он хотел подыскать другую работу, например, частного детектива. Тогда казалось: ловить преступников – это единственное дело в жизни, с которым он неплохо справляется. Но после ранения уверенности в своих силах поубавилось, и он оставил эти мысли. В то время он уже встречался с Ольгой Наумовой, успешной и очень привлекательной женщиной. Ольга владела салоном современной мебели в центре Вашингтона. Дела шли без особого блеска, но денег на жизнь хватало.
    Как-то Ольга сказала, что на торговле современной мебелью много не заработаешь. Вот если бы работать со старинными антикварными вещами. Прибыль будет на порядок, на два порядка выше. Но где взять старину. На частных распродажах редко продают что-то по-настоящему интересное. В основном подержанную мебель, не представляющую никакого интереса для знатоков. Во время того разговора Джон вспомнил одну историю.
    Один психопат, в прошлом дважды судимый продавец бакалейной лавки, накачался какой-то дряни, взял огромный тесак и залез в чужой дом. Он хладнокровно расправился с семьей из четырех человек: начал с мужа и жены, закончил двумя несовершеннолетними детьми. А потом, когда наступило просветление, убийца ужаснувшись содеянному, вышиб себе мозги из револьвера сорок пятого калибра, который нашел в доме.
    Джон прибыл на место происшествия, чтобы допросить наследника, брата главы семейства. Когда покончили с вопросами и ответами, тот парень сказал, что хочет продать дом и все, что в нем есть. На классические автомобили, которые начал коллекционировать еще покойный дед, найдутся покупатель. Дом брата будет продать очень трудно, придется сбросить полцены, а то и больше. Но первым делом надо избавиться от антикварной мебели.
    Но где найти человека без предрассудков? За несколько гарнитуров девятнадцатого века, сделанных в Италии известным мастером, человек просил гроши. А прибыль, которую можно получить, перепродав эту мебель знатокам коллекционерам, просто ошеломляет. Чистая астрономия.
    По своему опыту он точно знает: наследники потерпевших или самоубийц первым делом стараются избавиться от мебели, на которую попала кровь, и предметов интерьера. По случаю помимо мебели можно купить за бесценок, очень редкие антикварные вещи. Целые коллекции старинного фарфора, гобелены ручной работы, картины, редкие ковры и многое другое.
    Выяснить нужные адреса – вот проблема. Но ее Джон решит, ведь он работает в информационном центре ФБР, куда стекается вся информация о тяжких и особо тяжких преступлениях, совершенных во всех уголках страны. Вот так пять лет назад начался этот бизнес.
    Ольга получала информацию от Джона, созванивалась с богачами или их наследниками – а дальше дело случая. Часто она слышала слово «нет» или нарывалась на грубость, но случались, судьба преподносила королевские подарки. На первых порах ее тошнило при виде мебели в кровавых пятнах, но человек привыкает ко всему.
    Затея была не совсем законной, Джон не имел права пользоваться служебным положением в корыстных целях. Но прибыль оправдывала риски. Ольга колесила по стране, вступала в переговоры с продавцами и частенько срывала банк. Вместе с мебелью она покупала коллекции старинного фарфора, ковры ручной работы и многое другое. Еще через полгода она открыла магазин антикварной мебели в Нью-Йорке, через год такой же магазин появился в центре Бостона. Уолш с легким сердцем ушел в отставку, его помощь была нужна на складе и в магазинах, а он истосковался по живой работе. А вскоре Ольга и Джон поженилась. Для Джона это второй брак, но он уверен, что Ольга – это его судьба.
    Теперь данные о мебели поставлял один из старых друзей Джона. Ольга по-прежнему большую часть времени проводила в разъездах. В конце прошлого месяца в одном из богатых пригородов Сан-Франциско в старинном особняке пятнадцатилетний подросток вколол себе дозу наркотика. Сначала испытал эйфорию, затем приступ агрессии. Выстрелом в спину убил одного из слуг и захотел расправиться с экономкой и садовником. Мальчишку пристрелили патрульные полицейские, прибывшие по звонку.
    Родители парня решили распродать имущество, в том числе большой гостиный гарнитур из Италии, предположительно середина девятнадцатого века, уехать подальше и забыть о трагедии.

*   *   *   *

    Ольга звонила Джону через день после приезда, сказала, что кроме гостиного гарнитура она приобрела два спальных гарнитура, тоже хорошем состоянии. Мебели нужна лишь небольшая реставрацию. Она оплатила перевозку груза до Нью-Йорка. Ольга хотела отдохнуть один день на океане, а затем выехать в Лос-Анджелес. В десяти милях от города в частном особняке покончил с собой мужчина средних лет. Но перед тем, как пустить пулю в себе в рот, он застрелил жену, ее подружку и еще какого-то человека без документов. По виду мексиканец, возможно, нелегал, хотя для нелегала он был слишком дорого, даже изыскано одет.
    Хозяин дома подозревал свою вторую половину в изменах, а ее подругу в сводничестве, она якобы знакомила супругу с искателями любовных приключений. Муж сделал вид, что отправляется по делам в Новый Орлеан, заказал билеты на самолет, собрал чемодан, вызвал такси и уехал. Потом вернулся и находился где-то рядом с домом. Когда подруга и неизвестный мужчина приехали и вошли, он вытащил кольт сорок пятого калибра, открыл входную дверь своим ключом… А дальше море крови. И как следствие испорченная мебель, сделанная в начала девятнадцатого века известным французским мастером.
    После похорон единственный наследник, сорокалетний Роберт Милз вернулся в опустевшее родовое гнездо и поселился во флигеле. Ольге удалось созвониться ним, но мужчина отказался продать мебель. Сказал, что ничего не станет трогать в родительском доме. Но спустя сутки сам перезвонил и сказал, что поменял решение, он отдаст мебель, что стоит в доме, всю, оптом по относительно низкой цене. Условие одно – оплата на месте наличными.
    Ольга прибыла в Лос-Анджелес на автобусе, взяла машину напрокат. Она позвонила Джону, сказала, что сейчас зарегистрируется в гостинице, немного отдохнет и, может быть, в этот же день отправится в то самое поместье. Больше звонков от Ольги не было.
    Жена много моталась по стране, иногда она не могла позвонить Джону сутками, дел было выше крыши, вечером она, как правило, слишком уставала, чтобы болтать. Поэтому между Ольгой и Джоном есть уговор: он ей будет звонить только по вечерам. Если она не даст о себе знать сутки, двое, даже трое, Джон не станет беспокоиться. Такова специфика ее работы.

*   *   *   *

    С последнего разговора прошло одиннадцать дней, все это время Ольга не выходит на связь, ее телефон отключен. Это очень странно. В таких случаях надо идти в полицию, но тогда придется рассказать всю правду о семейном бизнесе. Но, самое главное, полицейские потребуют назвать источник информации Джона в ФБР.
    Последствия будут ужасными. Парень, его зовут Майкл, который делился информацией, разумеется, не безвозмездно, потеряет все. Работу, страховку, будущую пенсию. Но этого мало, за такие дела можно угодить в тюрьму. У Майкла старики родители, трое детей, главное, жена серьезно больна. Короче, рассказать об этом человеке полицейским, все равно, что подписать его жене смертный приговор.
    Разумеется, и сам Джон потеряет пенсию и другие жизненные блага. Но ему будет не так обидно. Это его идея использовать секретную информацию ФБР. Он все организовал и вовлек в незаконный бизнес целую группу людей, включая жену. И Ольге будет несладко. Поэтому обратиться в полицию придется, когда выбора уже не будет.
    Каждый день старик спрашивает о дочери: когда приедет, почему ее так долго нет. Но ответить нечего. Джон привлек к поискам жены одного частного детектива из Лос-Анджелеса, своего знакомого Питера Брея. Ему пятьдесят четыре, бывший сотрудник ФБР, теперь уже пенсионер. Работает он не слишком быстро, но на него можно положиться. Питер побывал в гостинице, где остановилась и провела две ночи Ольга. Номер до сих пор номер закреплен за ней, там ее вещи. В том числе ноутбук и фотокамера. Он связался со своим человеком в службе проката автомобилей и узнал, что «Тойота Камри», пока не возвращена. Где находится машина, неизвестно.
    Питер разузнал, что с хозяином мебели Ольга встретилась в прошлый понедельник, о цене они договорились. Ольга обещала привести деньги на следующий день, во вторник, но не появилась, даже не позвонила. Получается, что этот парень Роберт Милз, последний человек, который видел Ольгу и разговаривал с ней. За это время не появилось никакой информации о женском теле со следами насильственной смерти, которое нашли в Лос-Анджелесе или его окрестностях. За последнюю неделю, по данным ФБР, был найден только один криминальный труп, это мужчина двадцати лет с разбитым лицом, сломанным носом и без передних зубов.
    Джон с каждым часом волнуется все сильнее, не спит, ждет звонка жены. Но телефон молчит. Очевидно, ему предстоит поездка в Лос-Анджелес, надо провести собственное расследование, еще раз поговорить со всеми свидетелями.
    Какое-то время Джон молчал, будто вспомнил что-то важное. Открыл пачку сигарет, лежавшую на столе, и сказал:
    - Хотел, чтобы ты поговорил с братьями Ольги. Рассказал им, о чем мы говорили.
    Радченко пообещал, что сегодня же встретится с Вадимом и Павлом.

*   *   *   *

    Допрос продолжался сутки с небольшими перерывами. За это время задержанный Сергей Лорес из лощеного вальяжного господина, барина и хозяина жизни, превратился в жалкое существо в мокром залитом кровью костюме. Существо, которое мучается болью в почках и желудке, судорогами в бедрах и икроножных мышцах, и всеми силами старается усидеть на табурете, но падает на пол, просит сигарету и не может поднести ее к губам, потому что руки ходили ходуном.
    Лорес ответил на вопросы, назвал имя посредника, человека который предложил заказ на мужчину и женщину. По его словам, в первых числах июля ему позвонил некий Антон Жаркий, человек с серьезными знакомствами в преступном мире. Во время встречи и прогулки в уединенном месте Жаркий сказал, дело срочное, поэтому к обычной таксе, по двадцать тысяч баксов за одну цель, светит хорошая набавка. Процентов тридцать, а то и сорок.
    По легенде Лорес водитель какого-то бизнесмена. Нужно встретить в Шереметьево вечерний рейс из Америки, мужчину и женщину, посадить в машину и довести до поселка «Лесное озеро». По приезде надо выгрузить из машины багаж туристов. А дальше – действовать. В сарае стоит небольшая бетономешалка, там же мешки с цементом, гравий и песок. Подвал дома не доделан, там есть подходящее место, с готовой опалубкой, где покойников можно залить бетоном.
    Очень важно, чтобы трупы не могли идентифицировать. Надо изувечить лица, удалять родинки, бородавки, татуировки, отрезать пальцы - нет нужды, отпечатков этих людей нет в полицейской базе данных. После дела машину отогнать подальше и сжечь, от ствола избавиться. В документы убитых – не заглядывать, это условие заказчика. Паспорта, чековые книжки, банковские карты и все, что найдется в бумажниках, уничтожить. Лорес задал несколько вопросов, но Жаркий ничего толком не ответил. Может быть, он и сам ни черта не знал.
    Лорес взял один день на раздумье, ему не понравилось, что посредник не дает никакой информации о будущих жертвах. С другой стороны, нужны были деньги. Лорес как раз собирался поменять машину, поэтому считал каждую копейку. Если бы не эта проклятая машина, он бы, наверное, и не взялся. На следующий день Жаркий передал ему ключи от «Фольксвагена» и загородного дома в поселке «Лесное озеро», а также пистолет и патроны.
    Ровно в четыре вечера Лорес приехал в Шереметьево и встал в том месте, куда выходили пассажиры американского рейса. Он надел каскетку с длинным козырьком, чтобы в объективы видеокамер, установленные под потолком, не попало его лицо. Перед собой он держал картонку, на которой было написано «Фирма Лодж-Кэпитал». Женщина оказалась очень симпатичной, она говорила по-русски. Мужчина знал всего несколько слов и вставлял их к месту и не к месту. Особенно часто повторял «уважаемые господа», «с большим удовольствием» и «с новым годом». И смеялся, понимая, что сказал что-то не то и не к месту. Вообще он был веселый приятный парень. На кольцевой дороге они попали в пробку.
    Когда вошли в особняк, Лорес понял, что не успеет переделать всех дел до полуночи. А в это время ворота закрывают, значит, придется выходить из машины. Не исключено, что охранник в будке его запомнит. Значит, надо заночевать в доме, дождаться утра, когда откроют ворота.
    В морозильнике было полно замороженных продуктов, тут же, на полу, стоял ящик импортного пива. Лорес разогрел в духовке лозанью. Сели к столу, поели, выпили пива. Лорес не спрашивал, зачем и почему эти люди прилетели сюда из Америки. Он никогда не задает лишних вопросов. А сами гости о цели своего визита ни словом не обмолвились. Женщина рассказала какие-то забавные истории из своей жизни. Она хотела побывать на экскурсии в Кремле. Втроем они хорошо посидели, поболтали, посмеялись.

*   *   *   *

    Время было за полночь, когда Лорес поставил в мойку грязную посуду. Первым он прикончил мужчину. Это произошло там же, на кухне. Мужчина увидел пистолет, открыл от удивления рот и сказал, думая, что Лорес шутит: «С новым годом». И получил пулю.
    Хотел и женщину пристрелить там же, на кухне, но подумал, что уже сделал половину работы, устал и заслужил небольшой бонус. И в кармане штанов как нарочно завалялась пара презервативов. Женщину он изнасиловал на кухонном полу, а потом избил до потери сознания. Связал ей руки за спиной телефонным проводом, перетащил в большую комнату. Сам сел у телевизора, посмотрел футбол и выпил пива.
    После просмотра футбола он изнасиловал женщину второй раз, но убивать не стал, может, еще захочется. Он разжег в камине огонь и уничтожил американские паспорта, не заглядывая в них, кредитные карточки, фотографии. И еще дорожные чеки «Американ экспресс» почти на полтора миллиона долларов. Конечно, слезы на глаза наворачивались, когда сжигал эти вещи. Но Лорес утешил себя мыслью, что чеки – это всего-навсего бесполезная бумага. Обналичить их могла только покойная хозяйка и никто другой.
    Лорес не заглянул в документы – и это чистая правда. Таков уговор. Может только сказать, что паспорта были американские, синие с золотым тиснением. Кажется, женщина называла своего спутника «дорогой», его имени ни разу не произнесла. Впрочем, за точность Лорес не ручается, он слишком плохо понимает чужой язык. Из того бумажника он переложил в карман только немного наличных, чего деньгам пропадать.
    Лег на диван и задремал. Проснулся глубокой ночью, женщина лежала на полу и смотрела в потолок. Пустой неподвижный взгляд, лицо распухло, на груди ссадины. Лорес прикончил ее и взялся за дело. Переоделся в джинсы и майку, сбросил тела в подвал, пошел в сарай, зарядил бетономешалку и заперся изнутри, чтобы соседи ничего не слышали. Бетон он спускал вниз ведрами, очень торопился. Работа закончилась уже утром. Лорес завернул тело женщины в небольшой коврик. Из-за этого коврика слой бетона сверху получился слишком тонким. Если наступить – бетон провалится. Но таковы были инструкции заказчика.
    Лорес принял душ, тщательно убрал следы своего пребывания в доме и гараже. В полдень сел за руль и уехал. Он отогнал машину подальше от Москвы, на глухой лесной дороге сжег ее и вещи иностранцев, избавился от пистолета. Если бы не проклятая скрытая камера на въезде в поселок, менты не раскрутили бы этого дела никогда. Жаркий сказал, что видеосъемка в поселке не ведется, есть одна камера возле ворот, но она не работает. Лорес не стал проверять, поверил на слово. Это – еще одна ошибка, роковая, непоправимая.
    Адрес Антона Жаркого Лорес не знал, но помнил его телефон. Надо было заставить Лореса позвонить своему работодателю, сказать, что есть неотложное дело и назначить встречу в уединенном месте. Но Лорес был в плохом состоянии. Он туго соображал и медленно выдавливал из себя слова. Так можно довести его нервного срыва, и все испортить.

*   *   *   *

    Девяткин отпустил оперативников, которые помогали ему проводить допрос. Вызвал конвой, приказал доставить Лореса в камеру, накормить досыта, найти для него чистую и сухую одежду. И дать ему поспать шесть-семь часов, хоть правилами внутреннего распорядка спать днем запрещено.

*   *   *   *

    Вечером Джон вошел в номер Радченко, сел в кресле у окна и стал обмахиваться журналом, хотя в комнате было прохладно.
    - Есть еще какие-то нюансы, о которых мне нужно знать? – спросил Радченко. – Я еще не говорил с братьями. Но мне кажется: между тобой и Ольгой произошло что-то…
    - Ну, есть одна штука… Короче, перед отъездом Ольги мы с ней немного повздорили. Я вернулся довольно поздно. Ужинал с одним приятелем. Я возвращаюсь, жду ее… Полночь, а жены нет. Чтобы скоротать время, я вытащил из бара бутылку. Ольга появилась во втором часу ночи и сказала, что была занята с клиентом. Я был немного на взводе. И ответил, не выбирая слов. В том смысле, что в час ночи с клиентами можно только трахаться, а не заниматься бизнесом.
    - Вы помирились? – спросил Радченко.
    - Не совсем. На следующее утро у меня не было возможности извиниться. Я ушел слишком рано. Я ей позвонил, но она сказала, что не хочет разговаривать со мной по телефону. У нас будет серьезный разговор, когда она вернется, но не раньше. Ольга сердилась, что в последний год я часто прикладываюсь к бутылке. Отсюда наши размолвки. Попросила ей больше не звонить. Черт, эта проклятая выпивка…
    - Будем надеяться, что Ольга жива и здорова. Она заработалась и забыла, что время бежит. И очень быстро.
    - И еще одна штука, - Джон почесал затылок. – Не хотелось тебе об этом говорить. Не хотелось, чтобы братья Ольги об этом узнали. Мне чертовские неприятно касаться этой темы.
    - Говори, что мы дети…
    Джон повертелся в кресле и выложил свою историю. Разлад Джона и Ольги наступил не только потому, что после увольнения из ФБР он выпивал слишком часто, а возвращался домой слишком поздно. Джон был по его словам неисправимым эстетом, ценителем всего прекрасного и, прежде всего, женщин. Злые языки повторяли, что он не пропустит ни одной юбки, что он перетрахал всех сослуживцев и подруг жены. В этом была доля преувеличения, но была и доля правды.
    К сожалению, до Ольги доходили какие-то грязные слухи, как обычно в таких случаях с изрядной долей преувеличения. Ольга удивительно терпеливый человек, она прощала любовные похождения мужа, но лишь до поры до времени. И как раз в тот злополучный вечер, когда сама пришла домой очень поздно, после бурного выяснения отношений, она сказала, что больше прощать не может и не хочет.
    Накануне ей донесли, что у Джона был секс с некой Ольгой Моулиш, русской женщиной, старшим экспертом нью-йоркского антикварного магазина. Она была замужем за американцем, потом развелась, сменила несколько друзей, но своего единственного мужчину пока не нашла. Джон не хочет снимать с себя вины, но напраслину возводить тоже ни к чему. На самом деле эта связь закончилась еще полгода назад, причем по инициативе Джона. Он испугался за себя, увлечение этой женщиной перерастало в глубокую душевную привязанность. Да, это было серьезное увлечение, но не настолько серьезное, чтобы он оставил Ольгу.
    «Если я уволю из компании всех баб, с которыми ты трахался, то мне не с кем будет работать, - сказала Ольга. - Просто никого не останется. Разве только старушка, которая четыре раза в неделю поливает цветы и протирает пыль. До нее ты еще не добрался. Хотя, может быть, напьешься в следующий раз и решишь, что эта бабка как раз то, чего тебе не хватает. Ну, для полного счастья. А если я не уволю твоих любовниц, а просто поругаюсь с ними, - вокруг меня останутся одни враги. Этого я не хочу. Поэтому поступлю проще – разведусь с тобой». На этом разговор кончился. А утром уже не было возможности его продолжить, объясниться и принести извинения. Ольга ушла слишком рано.
    Джон попрощался и пошел к себе. Радченко побродил по номеру, обдумывая, что делать дальше. Он решил, что о любовных приключениях Джона и нюансах семейной жизни братьям Наумовым знать необязательно.

*   *   *   *

    Девяткин перекусил в столовой, вернулся в свой рабочий кабинет, запер дверь, лег на разложенный диван и провалился в бездонный колодец сна, похожего на глубокое забытье. Он проснулся во второй половине дня, позвонил в следственный изолятор и спросил, как дела у Лореса. Оказалось он до сих пор спит.
    - Пусть просыпается, - сказал Девяткин. – И готовится к продолжению допроса.
    Он сел за рабочий стол, заварил растворимого кофе и набрал телефон Тамары. Услышав ее голос, поздоровался, извинился за то, что свидание сорвалось по его вине. И завел разговор на общие темы. Месяц назад во время знакомства Девяткин, разумеется, не смог скрыть от дамы своего сердца, что имеет отношение к уголовному розыску. Но ума хватило не обмолвиться, что занимается расследованием убийств.
    Тамара женщина впечатлительная, преподает рисование в художественной школе, если рассказать ей пару реальных историй из своей практики, две ночи спать не будет. Даже со снотворным. Сначала Девяткин вовсе не планировал говорить, что работает в МУРе, хотел придумать себе какую-то другую профессию, спокойную и безопасную. Ничего убедительного в голову не лезло. Ну чем может заниматься здоровенный мужик, у которого на теле две отметины от пули и полдюжины шрамов от ножа. Цветами что ли торгует, протирает штаны в офисе?
    Придумал не ложь, а некую полуправду. Да, он работает в уголовном розыске, но его профиль – ловить воров карманников или заниматься квартирными кражами. Тамара оказалась женщиной любопытной и часто спрашивала о делах.
    - Приходится пахать в две смены, - пожаловался он. – Жулья развелось… Неводом не переловишь. Допросы, допросы…
    - И этим ты занимался все выходной? – в голосе Тамары слышалась нотка обиды и ревности. – Допросами? Неужели и ночью работал? Неужели нельзя эти допросы до понедельника отложить?
    Кажется, Тамара хотела сказать другие слова, злые, обидные. Кстати, допросы в ночное время запрещены законом. И не вредно бы тебе, работнику МУРа, знать такие вещи. Впрочем, тонкостей уголовно-процессуального кодекса про ночные допросы Тамара не знала, - и слава богу.
    - Честное слово, я был на работе. Поймали одного деятеля с кошельком на кармане. А он никак сознаваться не хотел. Сказал, что кошелек на полу в метро подобрал. И, как честный человек, нес в полицию, чтобы сдать.
    - И что в итоге? – голос сделался мягче, человечнее. – Он сознался?
    - Сознался, - Девяткин вытряхнул из коробочки кусочек пластыря, снял с него вощеную бумажку и заклеил сбитые костяшки пальцев на правой руке. – Куда он денется. Конечно, сознался. И все подписал, что надо.
    - Ладно, поздравляю тебя с успехами в работе. Звони, когда поймаешь всех московских жуликов и появится свободная минутка.
    Девяткин как раз вспомнил подходящую случаю остроту, но услышал короткие гудки. Он допил остывший кофе, выкурил сигарету и поднялся. Когда Девяткин вошел в следственный кабинет, Лорес уже полчаса, пристегнутый наручниками к столу, елозил на табурете. Он был одет в лохмотья, которые ему выдали в изоляторе вместо испорченного костюма: короткие тренировочные штаны, вытертые на коленях, и белую майку с надписью на груди: «Я люблю Париж».
    Правое ухо было разорвано. Иногда из носа начинала сочиться кровь, он проводил под носом бумажной салфеткой и всхлипывал, словно готовился расплакаться. Дрожь в руках не унималась, кожа на лице, серая и пористая, была покрыта испариной. Девяткин угостил Лореса сигаретой, поднес огонек зажигалки.
    - Сережа, если тебе плохо, я вызову врача, - голос Девяткина звучал мягко. – Вызвать?
    - Мне хорошо, - Лорес глубоко затянулся дымом и вытер кровь с верхней губы.
    - Если ты не можешь сейчас разговаривать с Жарким, давай перенесем это дело. Отдохни еще часа два-три. Поешь и поспишь. И тогда…
    - Я сыт, - Лорес смотрел на Девяткина красными глазами и часто смаргивал, на ресницах висели слезинки. - Сколько мне обломится?
    - Обвинение будет предъявлено только по одному этому эпизоду. Убийство без отягчающих. Ни изнасилования, ничего. Восемь лет получишь. Но не больше.
    Лорес всхлипнул и вытер кровь салфеткой. Он попросил вторую сигарету, скурил ее до фильтра и сказал:
    - Давай трубку.

*   *   *   *

    Вадим Наумов, заложив руки за спину, расхаживал по просторному номеру. Дошагав до стены, где висела картина полнотелой женщины, кормящей грудью ребенка, он резко разворачивался и брел к противоположной стене.
    - Я всегда говорил, что этот Джон Уолш – проходимец, - пробормотал он. – И вот теперь он втянул нас в историю. Мы приехали за наследством, а получим шиш. Подумайте, что произойдет дальше? ФБР, полиция, судебное разбирательство… Мы попадем в скандальную хронику. Газетчики напишут, что русские жулики оказались в центре международного скандала с секретной информацией, украденной у ФБР. Деньги, завещанные Ольге отцом, арестуют. А заодно уж и на наши банковские счета тоже арест наложат.
    Он побродил по комнате встал у окна и стал смотреть на белые барашки океанских волн. Павел Наумов, развалившийся в кресле, потягивал безалкогольный коктейль с ледяной крошкой.
    На диване Роза листала журналы мод, сложенные стопкой на кофейном столике. На ней был воздушный пеньюар, похожий на розовое облако. Полупрозрачная ткань давала возможность почти во всех деталях разглядеть ее роскошный бюст и другие приятные округлости тела.
    - Последний раз я видел Ольгу год назад, - сказал Павел. - Меня пригласили в поездку по университетским городам Америки. В Бостоне я прочитал лекцию студентам, изучающим русский. Кстати, успех был потрясающий. Зал слушал меня, затаив дыхание.
    - На лекцию пришла пара русских стариков, - уточнила Роза. - И три-четыре сумасшедшие бабы, эмигрантки с Украины. Привели своих детей и внуков. Чтобы посмотрели на живого классика. Дети и внуки быстро ушли, старики заснули. Поэтому было тихо. И мой муж всласть наговорился. Он любит болтовню в пустом зале.
    - Твои упражнения в остроумии неуместны. Итак, я встретился с Ольгой, мы поужинали, а вечером пошли в театр. Чтобы встретиться со мной она специально приехала в Бостон. Ольге как раз исполнилось сорок один. А выглядела она, будто ей двадцать восемь. Красивая, уверенная в себе, преуспевающая женщина. Она сказала, что очень счастлива с Джоном, вот только детей им бог не дал.
    - С Джоном ты тогда встречался? – спросил Вадим.
    - Перебросились парой фраз, и все. Последний раз я разговаривал с Олей по телефону месяц назад. Обычный разговор: погода, здоровье отца. Мы с Ольгой не были по-настоящему близкими людьми. Что касается Уолша… Он темная лошадка. Вот вопрос: почему Уолш променял престижную работу в ФБР на мышиную возню с этой порченой мебелью? Отработав в конторе двадцать пять лет, он мог получить пенсию в полном объеме. А здешняя пенсия – это не русские гроши. Он мог уйти на заслуженный отдых миллионером и до конца жизни плевать в потолок. А он…
    Роза в раздражении бросила журнал на пол.
    – Этот Уолш в отличие от тебя похож на мужика. Он знает, чего хочет. И добьется своего.
    - Хватит, - Вадим рубанул воздух рукой. – Я подведу итог прениям. Господин Уолш что-то затевает. Цель его понятна. Он мечтает получить деньги отца, а нас оставить с носом. Как будет действовать Уолш, мы не знаем. Но некоторые догадки у меня есть. Я не исключаю, что он пойдет на крайние меры. Круг лиц, которые рассчитывают на отцовские деньги, наверняка сузится. Кто-нибудь из нас может, например, выпасть с балкона, погибнуть под колесами машины или...
    Роза засмеялась:
    - Ты умрешь от переизбытка воображения. Сам напугаешь самого себя до смерти. Мы даже «скорую» вызвать не успеем, чтобы тебя откачали.
    - К черту ваши шутки. Уолш работал оперативником ФБР. Он умеет замаскировать убийство под несчастный случай. Уолш сам признает, что связи в ФБР у него остались. Состояние отца, насколько мне известно, - где-то около двадцати с лишним миллионов долларов. Плюс недвижимость. Это еще миллионов двенадцать. Плюс коллекция золота, ювелирных украшений, старинного оружия. Это хорошая ставка. Игра уже началась.
    Роза отбросила очередной журнал, поднялась с дивана, и, виляя задом, подошла к двери спальной. Потянула на себя латунную ручку, но оглянулась и бросила взгляд на мужа.
    - Ты еще долго будешь болтать? Или хоть раз в неделю займешься чем-то полезным? Возможно, даже приятным?
    Дверь в спальню захлопнулась. Смущенный Павел покашлял в кулак и сказал:
    - Ладно, договорим завтра. Мне нужно некоторое время… Чтобы подумать.
    Радченко и Вадим Наумов вышли в коридор, постояли возле лифта.
    - Ты уже проводил время с Розой? – спросил Вадим. – Или только мечтаешь об этом?
    - Я женатый человек, - покачал головой Радченко. – У меня ребенок, мы с женой любим друг друга. И я ей не изменяю.
    - Разумеется, как я мог об этом забыть: ты такой правильный, что меня уже тошнит, - усмехнулся Вадим. – Это в Москве ты играешь роль примерного семьянина. Здесь ты можешь позволить себе то, чего нельзя там. Один совет. Когда она это предложит, а Роза всегда выбирает мужчин сама, не отказывайся. Иначе многое потеряешь. Это будет огромный пробел в твоем сексуальном воспитании.
    - А вы…
    - Я не делаю резких движений. Просто терпеливо жду ее приглашения. И точно знаю: дождусь. Или я ничего не понимаю в женщинах.
    - Но ведь она жена вашего брата.
    - Жена брата? – Вадим засмеялся. – Она просто шлюха. Красивая шлюха.
    Радченко выдавил из себя кислую улыбку и вышел из лифта.

*   *   *   *

    Встречу с Антоном Жарким назначили в районе Сретенки, в многолюдном кафе, где за разными сладостями, чаем и разговорами коротали время домохозяйки и молодые парни с подружками.
    Девяткин прибыл на место раньше условленного срока. Его сопровождала Лиза Серова, миловидная блондинка лет тридцати пяти, одетая в модный брючный костюм. Лида служила в полиции больше десяти лет и не раз принимала участие в задержаниях бандитов и убийц. Девяткин бережно нес два фирменных пакета, в которых лежали пустые коробки из-под обуви.
    Сели за столик возле витрины. Со стороны Лиза и Девяткин напоминали симпатичную пару провинциалов, которые, намотавшись по московским магазинам, устав от жары и уличного смога, нашли тот спокойный оазис, где можно отдохнуть и подкрепиться. Кафе не слишком большое, просматривается с разных точек.
    На тротуарах полно народу, среди которого легко затеряться. Если что пойдет не так, возникнут осложнения, менты не смогут применить оружие из-за риска зацепить кого-то из пешеходов или посетителей кафе. Да, место встречи Жаркий выбрал удачное. Но и оперативники не спят. В общей сложности на улице и в забегаловке, что напротив, сейчас шесть человек. Плюс два оперативника сидят в машине на этой стороне улицы, рядом с кафе. На заднем сидение Лорес, одетый в приличный костюм.
    От запахов корицы, ванили и свежих пирожных с шоколадным кремом приятно кружится голова. Девяткин съел бутерброд и стал обмахиваться газетой. Душно, но кондиционер почему-то едва пыхтит.
    - Душно, - поделился наблюдением Девяткин.
    - Мне здесь нравится, - Лида сидела лицом к входной двери, она первая увидит Жаркого, когда тот появится. – Люблю, когда тепло. И ненавижу холод.
    На часах без четверти два, Жаркий не опаздывает на деловые встречи. Возможно, он уже где-то рядом. Девяткин съел бутерброд, поковырял мороженое ложечкой, выпил большую чашку черного кофе и заказал вторую.
    Запищал мобильный. Офицер, который находился в машине рядом с Лоресом, сказал, что Жаркий только что звонил. Он задержится, но всего минут на пять-десять. Лорес ответил точно так, как было условлено. Что он уже на месте и ждет. Девяткин дал отбой, в эту минуту официантка подошла к дальнему столику у витрины. Взяла табличку с надписью «Столик не обслуживается» и унесла с собой. Тут же распахнулась дверца машины, стоявшей рядом с кафе, Лорес вылез с заднего сидения и зажмурился от солнечного света.
    Сбоку от него появилась хорошо одетая брюнетка, женщина плечистая, довольно крупная. Спутники вошли в кафе и сели за столик, с которого официантка сняла табличку. Лорес устроился лицом к двери. Он волновался и не мог справиться с волнением. Лицо было красное, напряженное, взгляд какой-то дикий, бессмысленный, блуждал по сторонам и не мог сфокусироваться на каком-то предмете. Синяки и кровоподтеки замазаны тональным кремом.
    Девяткин подумал, что надо бы пересадить Лореса спиной к двери, но было поздно. Порог переступил Жаркий. Оперативники, дежурившие на улице, заметили его слишком поздно. Он вынырнул из узкого переулка, быстро и неожиданно, словно материализовался из воздуха, из знойного марева улицы. Лида зачерпнула ложечкой мороженое из розетки. Поднесла ложку к губам и так замерла. Глаза часто моргали.
    Физиономия Лореса побледнела за одно мгновение. Его взгляд, полный отчаяния, зацепился за фигуру Жаркого. Девяткину захотелось выругаться.

*   *   *   *

    Услышав стук в дверь, Радченко накинул халат и впустил в комнату Вадима Наумова.
    - Что-нибудь случилось?
    - Тебе нужно поехать с Джоном. Нужен человек, который бы находился рядом с ним. Что у него на уме? Что он собирается предпринять? И где сейчас Ольга, жива она или… Вот вопросы, на которые мы ждем ответа.
    - Но я адвокат, а не полицейский. Я здесь не для того, чтобы искать пропавшую женщину. Пусть даже она ваша родственница.
    - Не будем заниматься бюрократической казуистикой, - поморщился Вадим. - Адвокатская контора «Полозов и партнеры» получает деньги за то, чтобы ты помогал Павлу. Вот и выполняй свои обязанности. Кстати, с твоим боссом господином Полозовым мы уже связались по телефону. Он не пришел в восторг от нашей идеи, но и возразить ничего не смог.
    - И все-таки - не могу. Сегодня Павел выступает в местном колледже. Надо быть рядом…
    - Одно другому не мешает, - сказал Вадим. – Ты успеешь насладиться гениальным выступлением моего брата. Уолш улетает завтра утром. И готов взять тебя с собой. Когда Уолш услышал, что ты тоже служил в морской пехоте, да еще в частях особого назначения, - просто обалдел. Пришел в восторг. Едва не прослезился от счастья. Вы же родственные души. Солдатское братство и все такое…
    - Но если в мое отсутствие…
    - За Павлом я присмотрю. Даже готов переселиться в его номер. Правда, он меня не пустит. Слишком ревнив. Кстати, с Розой он собирается разводиться. Хорошо: если тебе не нужна женщина, отпусти ее, не донимай ревностью. Но проклятая ревность сильнее рассудка.
    - Вы умеете уговаривать.
    - Тебе самому хочется посмотреть на новые места. В Лос-Анджелесе полно красивых телок, которые приезжают попытать счастья в Голливуде. И получают от ворот поворот. Они бродят по пляжу в поисках в поисках клевых парней вроде тебя. Или мужиков средних лет, папочек с толстыми бумажниками. Вроде меня. Ты должен быть там. А ты вместо этого киснешь возле умирающего старика. Ты насквозь пропах лекарствами и наверняка изводишь себя подозрениями: не загуляла ли в Москве жена? Ну, я прав?
    - Я верю жене. Но готов махнуть в Лос-Анджелес и проветриться.
    - Значит договорились? - Вадим похлопал собеседника по плечу. – И отлично. Задача очень простая. Надо поменьше говорить и побольше слушать. Сам Уолш сдуру пригласил тебя составить ему компанию. Он был уверен, что ты откажешься. Потому что всюду должен сопровождаешь моего брата. И вдруг ты даешь согласие ехать. Уолшу это не понравится. Он понимает: мы с Павлом можем обратиться в полицию в связи с пропажей сестры. Вот мы и поглядим, как он будет вертеться.
    - А если Ольга найдется?
    - Мне почему-то кажется, что ее нет в живых, - сказал Вадим. – Она убита. И это сделал Уолш. Пока я не знаю мотивов убийства, но верю своей интуиции. Возможно, поездка в Лос-Анджелес нужна Уолшу, чтобы окончательно замести следы. Ты будь рядом с ним. Слушай, запоминай. Уолш обязательно проболтается. Такой уж он парень, за языком совсем не следит.
    Вадим побродил по номеру, выпил бутылку содовой и ушел.

*   *   *   *

    За долю секунды Жаркий понял все, он схватил за шею женщину, заходившую в кафе следом за ним, оттолкнул ее, пнул ногой стеклянную дверь и выскочил на улицу. Женщина оказалась на полу, лопнуло нитка ожерелья, белые шарики жемчуга раскатились как сухие горошины. Девяткин вскочил на ноги, повалив стул. Он бросился к двери, поскользнулся на жемчуге и едва сохранил равновесие.
    Жаркий, лавируя между автомобилями, перебежал на противоположную сторону. Помчался по тротуару и свернул в первый переулок, который вел к Цветному бульвару. Девяткину не повезло. Поток машин был таким плотным, что сначала пришлось отступить, а потом просто броситься под колеса в надежде, что водитель успеет затормозить. Машина остановилась слишком поздно, Девяткин повалился на капот, иначе оказался бы под колесами. Заскрипели тормоза.
    Он скатился на горячий асфальт, ударившись плечом о бампер. Увидел перекошенную от бешенства физиономию водителя. Он вылез из машины, что-то орал и размахивал кулаками. Девяткин не слушал. Не чувствуя боли в разбитом колене, бросился вперед, не разбирая дороги, помчался по тротуару.
    Жаркий бежал слева по тротуару. Видимо, перед тем, как зайти в кондитерскую, он бросил машину где-то здесь и прошелся по переулку, проверяя все ли в порядке. Это был крупный мужчина лет сорока, ростом сто девяносто сантиметром и весом никак не меньше ста десяти килограмм. Его курчавые русые волосы дрожали на ветру.
    Девяткин бежал что есть силы. Из груди вырывались хрипы, казалось, что легкие горят огнем и вот-вот случится приступ удушья, который кончится смертью. Он думал, что Жаркий не курит. Еще он подумал, что пока у него, Девяткина, есть выбор: бросить курить или уйти из полиции. И этот выбор надо делать как можно скорее. Может быть, уже сегодня.
    Жаркий наскочил на единственного пешехода, старика в шляпе, сбил его с ног, затем метнулся в сторону, выскочил на проезжую часть и побежал еще быстрее. Девяткин, услышав за спиной звук работающего двигателя, хотел бросить взгляд за спину, но не смог. Чувство опасности появилось мгновенно, без причины, неясная тень легла на душу, заслонив собой весь мир.
    Он прыгнул в сторону, чудом попал в узкое пространство между двумя машинами, стоявшими вдоль бордюрного камня. Мимо, не притормозив, промчался черный седан с номером, замазанным грязью. Девяткин поднялся и побежал дальше.
    Теперь видно, как машина поравнялась с Жарким, распахнулась задняя дверца. Девяткин остановился, пальцы легли на рукоятку пистолета и спусковой крючок, он выключил предохранитель. Жаркий потянул дверцу на себя, приподнял ногу, чтобы залезть в салон. Девяткин подумал, что сейчас нужно сделать предупредительный выстрел, так положено по закону. Но в запасе не осталось лишней секунды.
    Выстрел оказался негромким. Опорная нога Жаркого подломилась, будто он оступился и оказался на коленях. Хватаясь за дверцу, медленно поднялся. Снова приподнял ногу, чтобы залезть в машину, но не смог. Девяткин сделал второй выстрел, на этот раз в воздух. Жаркий вцепился в распахнутую дверцу, повис на ней.
    Машина тронулась с места и поехала. Жаркий что-то закричал. он не отпускал дверцу, ноги волочились по асфальту. Машина рванула вперед, дверца вырвалась из рук словно намыленная, Жаркий перевернулся через голову и остался неподвижно лежать на мостовой.
    Подбежав, Девяткин опустился на колени, прижал кончики пальцев к шее Жаркого и перевел дух: жив. Пуля попала чуть выше лодыжки, сломала кость и вырвала кусок мяса. Кроме бумажника и связки ключей в карманах Жаркого ничего не оказалось. Он пришел в себе, открыл глаза и застонал, то ли от боли, то ли от страха.

*   *   *   *

    Радченко проснулся ночью от телефонного звонка. Он пошарил рукой по тумбочке, взял трубку. Будильник со светящимся циферблатом показывал четыре утра. Радченко подумал, что разница во времени с Россией восемь часов. Голос адвоката Эдика Волкова звучал совсем близко.
    - Дима, это ты?
    - Ты звонишь в четыре утра, чтобы задать этот вопрос?
    - У вас четыре? Черт побери. Я почему-то думал… Извини ради бога. Давай я перезвоню позже.
    - Не надо, я уже проснулся. Что-то срочное?
    - Нет, но… Я был уверен, что у тебя день. Хотел просто поболтать.
    - Не темни.
    Радченко подумал, что Эдик Волков - парень неглупый. И к тому же прекрасный адвокат, который специализируется на бракоразводных процессах. Он не станет звонить на другой конец земли, за семь тысяч километров, чтобы потрепаться о погоде, - и проснулся окончательно.
    - Говори, что стряслось.
    - Ну, старик, мне не хотелось грузить тебя неприятными известиями. Но мы друзья. Я подумал и решил, что надо позвонить. А там уж сам решай, что делать. Вчера я сидел с одним клиентом в ресторане «Прага». В соседнем зале видел твою жену с хорошо одетым мужчиной.
    Через пять минут Радченко знал всю историю. Волков так подгадал, что дважды оказался в туалете как раз в тот момент, когда мужчина мыл руки. Лицо довольно приятное, седина на висках приятно дополняет портрет. Часы из белого золота на кожаном ремешке, шикарные, но без лишнего пафоса. Обручального кольца нет. Вместо него перстень из белого золота с крупным бриллиантом, карата полтора, не меньше. Спортивный пиджак и темно-зеленая сорочка из натурального шелка.
    Еще у него хорошие манеры и язык подвешен. Он щебетал, как птичка, а Галя слушала, раскрыв рот. Да в зале царил полумрак, но на столиках поставили светильники, поэтому наблюдатель находился в выгодном положении. Его незаметно, зато он видит все. Галя не разглядела, что Волков где-то рядом и с интересом посматривает в ее сторону. Впрочем, она была слишком увлечена кавалером, чтобы кого-то замечать.
    Выглядела она шикарно: прическа, платье… В первом часу ночи к подъезду ресторана подогнали надраенный до блеска белый «Мерседес», парочка заняла заднее сидении и отбыла. Да, известие неприятное. Но Волков образцовый семьянин, муж и отец двух детей, всегда стоял за нравственность, особенно женскую. Впрочем, он не знает всех знакомых Радченко и его супруги. Может тот мужчина коллега Галины или… Нет, человека, подходящего под это описание, Радченко вспомнить не смог.
    - Какое на ней было платье? – спросил он.
    - Терракотовое, открытая шея и плечи. Кажется, от Шанель. Ты в порядке, старик?
    - Чувствую себя персонажем анекдота, из серии «муж уехал в командировку»…
    - Будут какие-то поручения?
    - Не сейчас. Дай мне время подумать. Спасибо, что позвонил. Черт тебя побери.

*   *   *   *

    Около часа Радченко лежал в темноте и старался заснуть. Он увидел, как в узкое пространство между задернутыми шторами начал пробиваться свет зари. Этот свет оказался серым, мертвенным. С ночи побережье накрыли низкие облака. Дождь, который едва накрапывал ночью, под утро разошелся. Радченко задремал и проснулся около семи. Он позвонил в аэропорт Дуглас и спросил, не будет ли отложен по погодным условиям рейс до Лос-Анджелеса. Ему ответили, что самолеты, несмотря на дождь, пока вылетают без задержки.
    Он сложил в небольшой чемодан, некоторое время он сидел на стуле, смотрел на стекло, по которому ползли дождевые капли. Радченко думал о том, почему жена глубоким вечером сидит в ресторане с каким-то мужчиной. За день до этого он разговаривал с Галей по телефону. Жена сказала, что погода стоит прекрасная, сын Максим сейчас наигрался и задремал у телевизора.
    Ближайшие выходные она с ребенком проведет на даче. В гости обещала приехать Вика, бывшая подруга жены по институту, ныне менеджер крупной пищевой компании. Он спросил: Вика будет одна. Жена ответила: возможно, с ней приедет новый приятель, Дима с этим парнем не знаком. Разумеется, Галя знала заранее о предстоящем походе в ресторан, в этом нет сомнений, - столики в Праге заказывают минимум за неделю. Но не сказала об этом ни слова. Да, необычное времяпрепровождение для замужней женщины, чей муж в отъезде.
    Радченко провел ладонью по лицу и подумал, что забыл побриться. Распаковал чемодан, вытащил бритву и некоторое время стоял перед зеркалом в ванной комнате, водил лезвием по лицу пока не порезался.

*   *   *   *

    Было четверть двенадцатого, когда он постучал в дверь Джона Уолша. Напевая что-то, Джон бродил по номеру от шкафа к открытому чемодану, лежавшему на кровати.
    - Что такой грустный? – спросил Уолш.
    - Не грустный, - ответил Радченко. – Задумчивый.
    Из гостиницы до аэропорта в городе Шарлотт добирались на лимузине старика Наумова. Вылет все-таки задержали почти на час. Радченко и Уолш коротали время, разглядывая высотные дома Шарлота, торчавшие среди плоской равнины и хорошо видные через витрину терминала. И еще военных, солдат и офицеров одной из крупнейших баз армии США, располагавшийся здесь, в Северной Каролине.
    Кажется, треть пассажиров, на6ходившихся в аэропорту, служили в Форте Брэг и носили летнюю форму. Солдаты как на подбор были атлетически сложенными парнями, с которыми никому не захочется мериться силой. Радченко от нечего делать стал выглядывать старших офицеров в возрасте от сорока до пятидесяти. И отметил про себя, что мужские фигуры, пожалуй, можно назвать безупречными. Кажется, в них нет ни единой унции жира, не видно толстых задниц, а грудь заметно шире живота. Радченко перебрал в памяти знакомых офицеров из России, вздохнул и с грустью подумал, что у его друзей с пропорциями тела все обстоит хуже, значительно хуже. С точностью до наоборот.
    Когда тучи над аэродромом немного разошлись, объявили посадку. Радченко устроился возле иллюминатора, выпил банку содовой и задремал.
    Девяткин оказался в травматологическом отделении городской больницу ровно в полдень. Вбежал по лестнице на второй этаж. Издалека была слышен приятный мужской баритон, который выводил лирическую песню. Девяткин прошел по коридору, свернул в полутемный закуток. На встречу поднялись два оперативника в штатском. Здесь звук голоса певца стал ближе, слова трогательной полузабытой песни брали за душу: «Смотри, какое небо звездное, смотри - звезда летит, летит звезда…»
    Девяткин спросил, как дела. Старший оперативник доложил, что никаких происшествий за последние шесть часов не было, все спокойно, но голова болит уже с самого утра. Жаркий в палате поет во весь голос. А песен знает – без счета. Запел почти сразу после операции, как только ногу заштопали.
    - Жаркий под психа косит, - ответил Девяткин. – Он думает, раз он такой певучий, он в тюрьму не попадет. Мы отправим его в институт судебной психиатрии. Месяца два-три он там отдохнет, затем его выпустят.
    Девяткин вошел в палату и попросил еще одного оперативника, скучавшего на стуле, выйти и подышать свежим воздухом. Это была довольно просторная двухместная палата. Одна койка, стоявшая у стены, пустовала. На другой койке, выдвинутой на середину комнаты и привинченной к полу, лежал Антон Жаркий. Его кудри разметались по подушке, он был весел, глаза блестели.
    - Здравствуйте, гражданин начальник. Песнями интересуетесь?
    - Поешь ты прекрасно, - похвалил Девяткин. – И голос хороший. Это здорово, когда у человека есть талант. Когда песня идет от души, от сердца.
    - Спасибо, - Жаркий был искренне обрадован похвалой. – Я где-то две тысячи песен знаю. А то и больше. Самые разные. И народные тоже.
    - «Коробочку» помнишь?
    - Спеть? – Жаркий откашлялся. – Эх, полным полна коробочка, есть и ситец и парча…
    - Нет, не надо, - поморщился Девяткин.
    Жаркий не слушал возражений, не остановился, пока не допел до конца. Затем исполнил «Как провожают пароходы». Перескочил на патриотический репертуар, затянул «Беспокойное сердце». В такт он бил пяткой по спинке кровати, одновременно дергал пристегнутой рукой, наручники издавали неприятный лязгающий звук.
    - Сердце мое стучать не устанет, - заливался Жаркий. – Беспокойное сердце в груди, старость меня дома не застанет, я в дороге, я в пути…
    Наконец он взял паузу, выпил воды из кружки воды и вопросительно посмотрел на гостя, ожидая новой похвалы.
    - Душевно, - сказал Девяткин. – Я сам петь люблю. Но с голосом беда. И слуха нет как такового. Ты вокалом профессионально занимался?
    - Всего-навсего окончил начальную музыкальную школу. Несколько лет пел в городском хоре мальчиков. Поступил в музыкальное училище. Не доучился. Юношеский голос стал ломаться. Я пошел дальше, но уже по классу аккордеона. Помню, вышел после первой отсидки, вынул аккордеон из футляра. А пальцы уже не те. Положил инструмент обратно и больше не доставал.
    - Ничего, главное, что ты сохранил творческое начало, - ободрил Девяткин. – Не потушил божью искру. Надо развивать талант. Играть и петь…
    - Я стараюсь. Каждую минуту использовать. Исключительно для вокала. Тем более свободное время у меня теперь есть.

*   *   *   *

    Небо над Лос-Анджелесом оказалось пустым и синим, солнце палило на всю катушку. Они взяли напрокат «Шеви Импалу», добрались до гостиницы, поднялись на второй этаж в номер с двумя кроватями, большим телевизором, сейфом для хранения ценных вещей.
    Джон вернулся из ванной и сказал, что хочет немного передохнуть. Он разделся до трусов, лег на кровать у окна, включив кондиционер на полную мощность, и мгновенно заснул. На другой постели ворочался Радченко. Он думал, что надо было зарезервировать два отдельных номера, Джон слишком громко храпит, значит, бессонная ночь обеспечена. Еще Радченко думал, что Джон не убивал свою жену, это уж точно. Убийцы, люди с больной совестью, так не спят, глубоко и спокойно.
    Через час позвонили снизу. Джон мгновенно проснулся, схватил трубку. Дежурный спросил, можно ли принести в их номер пакет, который только что доставили в гостиницу. Через пару минут Джон открыл дверь, взял из рук курьера большой желтый конверт, оторвав полоску бумаги, высыпал на кровать несколько цветных фотография.
    - Это Майкл прислал, мой друг из ФБР, который снабжает меня информацией, - сказал он. – Посмотри, если интересно.
    Радченко увидел смуглого мужчину в бежевом летнем костюме и светлой тенниске. Мужчина плавал в кровавой луже. Грудь была прострелена, в области сердца. Плюс ранение в шею по касательной и две дырки в животе. Мужчина смотрел на мир вылезшими из орбит белыми глазами. На других фотографиях две женщины, одну из них, сорокалетнюю яркую брюнетку в длинном голубом платье, смерть застала возле огромного камина. Лицо женщины было искажено гримасой боли или страха.
    Другая дама, лет пятидесяти, дочерна загорелая, в полупрозрачном розовом платье, под которым не угадывалось нижнего белья, погибла, сидя в кресле. На ее лице застыло удивленно выражение, глаза были широко открытии, на уголке нижней губы повисла недокуренная сигарета. Она получила единственную пулю, которая разорвала сердце. За годы работы адвокатом по уголовным делам Радченко насмотрелся немало фотографий с трупами и кровью. Но эти были какие-то особенные, наполненные атмосферой безысходности и предсмертного страха.
    Джон прочитал записку, вложенную в конверт.
    - Женщина в длинном платье – это хозяйка дома Дженифер Милз, мачеха Роберта Милза, - сказал он. – Это тот самый дом, который Ольга посетила, а затем бесследно исчезла. Неделей раньше в доме были убиты трое. Затем хозяин особняка покончил с собой. Я уже говорил, что личность убитого мужчины до сих пор не установлена. Женщина в кресле, – подруга хозяйки с библейским именем Ева. Ее господин Милз подозревал в сводничестве. По его мнению, эта красотка устраивала свидания его жены и других замужних женщин с заинтересованными господами. Тоже женатыми.
    Радченко рассматривал фотографии мужчины, сидящего в кожаном кресле перед рабочим столом. Мужчина был одет в голубую рубашку, бордовый галстук съехал на сторону. Плечи опущены голова свесилась на грудь. На заднем плане шкафы с книгами, забрызганными кровью.
    - Это Милз старший, Дэвид, который по версии ФБР, устроил побоище. Перестреляв всех, пошел в кабинет. Посидел, выкурил сигарету. Затем снял пиджак, открыл холодильник и наполнил стакан виски. Он приложился к стакану. Потом выстрелил себе в открытый рот.
    - Зачем нам эти фотографии?
    - У следствия появилась предположение, что сын Роберт, экономист, выпускник Гарварда, как-то причастен к делу. В своих показаниях он утверждал, что прилетел в Лос-Анджелес, когда узнал о гибели родителей. То есть на следующий день после трагедии. Но оказалось, что этого парня видели в городе за день до убийства… А чем он занимался в тот роковой день – неизвестно. Почему он темнит...
    - В уголовных делах, которыми я занимался в России, попадались еще более странные факты. Кажется, все свидетельствовало против моего клиента. А потом оказывалось, что человек невиновен.
    - Может быть, Милз младший чист. Но в ФБР не понимают, с какой целью он приехал в Лос-Анджелес как раз перед трагедией. И хотят это выяснить. Роберт подробно, во всех деталях, описал сотруднику ФБР, что в тот трагический день провел за изучением документов для докторской диссертации. Что-то такое о причинах возникновения экономических кризисов. Он изучал копии архивных бумаг в своей квартире в Нью-Йорке.
    - Поэтому попал под подозрение?
    - Разве этого мало? – спросил Джон. – Не знаю, как у вас в России. А у нас вранье в таких делах выглядит подозрительно. ФБР проверит, не появлялся ли мистер Роберт Милз на месте преступления в день убийства. На это уйдет некоторое время. Пять дней, десять… Придется ждать.
    - Но почему обстоятельства этого убийства интересуют тебя?
    - Потому что в день убийства Роберт Милз созванивался со своим отцом. И, главное, он говорил по телефону с Ольгой. Да, да, ты не ослышался. Что интересно, он говорил с Ольгой еще до того, как произошло убийство. Ну, звонок отцу, чего тут странного… Родители иногда общаются с детьми. Это законом не запрещено. Но звонок моей жене… Получается, Ольга была знакома с этим Робертом еще до того. Следователю Милз почему-то сказал, что разговаривал с моей женой по телефону после похорон родителей. И видел ее первый и единственный раз в жизни. Значит, он врет. Я попросил эти фотографии, потому что хотел представить картину событий. Я ведь сотрудник спецслужбы, бывший сотрудник. Ну, что теперь скажешь?
    - Фактов слишком мало, чтобы делать выводы, - ответил Радченко. – Все-таки подождем, когда экспертные исследования будут готовы. Вот тогда…
    Джон собрал фотографии и сунул их в конверт.
    – Пойми, я не могу ждать. Ты как-то показывал фото своей жены. Она красивая женщина и неглупая, это видно сразу. Наверное, ты ее любишь. И она тебя тоже. И ты не стал бы сидеть и ковырять в носу, если бы жена вдруг исчезла. Я тоже не могу спокойно ждать. Поэтому я договорился о встрече с Робертом Милзом.

*   *   *   *

    Диспут о песенном творчестве затягивался, Жаркий начал беспокоиться. Подумал, что он все-таки не эстрадная знаменитость, чтобы к нему приходил мент и вел разговоры о музыке, творчестве и божьей искре. А Девяткин не похож он на человека, который интересуется эстрадными песнями.
    - Слушайте, вы ранили меня, чуть не убили, - Жаркий сбросил с кровати забинтованную ногу и сел. – С адвокатом связаться не дают, пристегнули к кровати. Теперь я хочу знать, на каком основании творится весь этот произвол и беззаконие?
    - Мне отвечать? Или вопрос риторический?
    - Сам могу ответить, - сказал Жаркий. – Показания против меня дал этот ублюдок Лорес. Правильно? Вы притащили его в это кафе на Сретенке, чтобы он опознал меня. Поинтересуйтесь, что люди говорят о Лоресе. Это подонок, у которого руки по локоть в крови. Он может честного человека просто так, ради развлечения замочить. Даже «спасибо» Лоресу говорить не надо. Потому что он садист.
    - Ты прав, - неожиданно согласился Девяткин. – Лорес не самый приятный малый из тех, кого я знаю. Но и ты не лыком шит.
    - Представления не имею, что Лорес наплел. Но знаю одно: меня к стенке не припрете. Никаких доказательств у вас нет и быть не может. Только слово Лореса. Против моего слова. В суд с этим не пойдешь. А если будет суд, меня оправдают. И освободят. Мой адвокат развалит любое ваше дело. А если и не развалит, - плевать. Три года стою на учете в диспансере. Я душевно больной человек. Документы, справки… Все имеется. Можете проверить.
    - Уже проверил, - кивнул Девяткин. – Ты действительно страдаешь душевной болезнью. Точнее шизофренией. Это если верить бумажкам. Но кто в наше-то время верит бумагам? Их так легко купить.
    - Простите, но вы отстали, гражданин начальник. Все верят исключительно бумажкам. Все. Никто не верил слову, никто не верит человеку. Только бумажкам.
    - Значит, я идеалист. Я думаю о людях лучше, чем они есть на самом деле. Теперь давай о тебе. Ты дважды сидел. За разбой и вымогательство. И на зоне было не очень весело. Бандиты вроде тебя в тюрьме не пользуются авторитетом. Там в авторитете воры старой закалки, те, кто живет по воровскому закону. Последний раз ты сидел на севере, под Мурманском. Был шестеркой на подсосе у местного пахана. И это все, чего ты смог добиться. Стирал белье и мыл пахану ноги. Когда вышел, пообещал себе, что больше не сядешь. Обзавелся справками о душевном недуге. Наверно, дорого?
    - Без комментариев, - сказал Жаркий. – Чего-нибудь спеть?
    - Пойми, Антон, я не хочу тебя сажать. Поэтому предлагаю соглашение или договор. Мне нужно знать имя человека, который заказал мужчину и женщину. Тех, кого положили в поселке «Лесное озеро». И ты чистый. Дела не заводим. Залечишь ногу и топай домой. Одно имя – и все. Не торопись, подумай. Отличное предложение.
    - Я, конечно, дурак, даже на учете состою в диспансере, - улыбнулся Жаркий. – Но не такой дурак, чтобы с ментами договоры заключать. У меня есть несколько правил, которым я следовал всю жизнь. Может быть, поэтому дожил до сорока трех лет. Первое правило: не верь ментам. Единственное, что смогу сделать для вас, спеть песню. Какая ваша любимая?
    - Даже не знаю, - растерялся Девяткин. – «Эти глаза напротив» споешь? Из репертуара Валерия Ободзинского.
    - Запросто, - Жаркий откашлялся и затянул песню.
    Девяткин улыбался, кивал головой и даже пристукивал подметкой ботинка об пол. Дослушав второй куплет, вынул мобильник, набрал телефон и сказал:
    - Мы с ним не договорились. Поднимайтесь. И все, что нужно, захватите.
    Жаркий оборвал песню, не закончив:
    - А это с кем вы говорили? – насторожился он.
    - Два моих парня, оперативники, ждали меня внизу, в машине. Сейчас они сюда поднимутся. Тоже послушать тебя хотят.
    - Вы им сказали: не забудьте захватить, что надо, - Жаркому петь расхотелось. – А что надо?
    - Мелочи разные. Сам увидишь.
    Девяткин взял стул и переставил его подальше, к окну. Повернул его спинкой вперед и сел, широко расставив ноги. Вошли два плечистых парня в тренировочных костюмах, по виду – бандиты. Один бросил на свободную кровать сумку, вытащил из нее дубинку, пару пластиковых пакетов, латексные перчатки, полотенца. Второй парень сбросил куртку, проверил, хорошо ли привинчена к полу кровать. Жаркий, быстро впавший в состояние прострации, не поворачивая головы, только вращая глазными яблоками, следил за новыми гостями.
    Один из парней подошел к Жаркому, молча, без единого слова схватил и вывернул до хруста пальцы свободной руки. Стальными браслетами пристегнул к койке вторую руку. И без разговоров ударил кулаком в нос.
    Другой человек сзади схватил за волосы, запрокинул голову кверху и заклеил рот, обмотав голову и шею скотчем. Сунул резиновую палку между подбородком и грудью, дерную ее на себя, перекрывая воздух. Жаркий захотел закашлялся от крови, попавшей в бронхи. Он почувствовал, что задыхается, захлебывается чем-то горячим. Он сразу поверил, что умирает и спастись уже нельзя.
    Девяткин закурил, вытащил из внутреннего кармана пиджака газету, скатанную трубочкой, нашел колонку новостей и погрузился в чтение.
    Через полтора часа Девяткин вышел из палаты, спустился вниз и остановился на асфальтовой дорожке, в тени куста сирени. Вынул блокнот, еще раз перечитал несколько строк на последней странице, имена убитых в поселке «Лесное озеро»: Ольга Уолш и Чарльз Тревор – возможно, обе жертвы граждане США. Впрочем, эта информация еще нуждается в серьезной проверке и уточнении. Заказчик убийства – Вадим Наумов, младший брат владельца загородного дома, писателя Павла Наумова.

*   *   *   *

    Было светло, когда «Импала» проехала по узкой дороге, поднимавшейся на холм. Ворота поместья «Волчий ручей» были распахнуты настежь, машина остановилась на асфальтовой площадке перед двухэтажным домом, облицованным розовым камнем. Вышел мужчина лет тридцати, одетый в выцветшую майку и шорты цвета хаки. Ученый экономист не был похож на книжного червя: плоский живот, широкие плечи и накаченная грудь производит неплохое впечатление. Лицо не очень выразительное, короткая стрижка светлых волос, высокий лоб, очки в темной пластиковой оправе.
    Джон вылез из машины первым, представился, сказал, что он тот самый человек, который ищет жену и будет рад любой помощи, даже самой незначительной. А этот парень, - он показал на Радченко, друг, русский адвокат. Милз тепло улыбнулся и сказал, что они могут поговорить во флигеле, где он сейчас живет. Роберт не представляет, чем может быть полезен в поисках пропавшей женщины, ведь по телефону он уже рассказал все, что знал.
    Хозяин провез гостей за собой, в обход дома и гаража на несколько машин. Позади особняка стоял одноэтажный флигель в испанском стиле, отштукатуренные стены покрашены белой краской, на крыше черепица. В гостиной было прохладно, Роберт показал гостям на высокие табуреты возле стойки бара, предложил домашнего лимонада.
    - Льда не найдется? – спросил Радченко.
    - Для вас просто Боб, - он взял стакан, подошел к холодильнику. – Лед измельчить? Вы отлично говорите по-английски. Если бы я не знал, что вы русский, принял вас за англичанина или канадца.
    - Спасибо. А вы, насколько я знаю, светило в области экономики. И наверняка знаете, когда начнется новый экономический кризис. Но никому об этом не говорите. Это же самый большой секрет на свете. Может быть, нам расскажите?
    - Когда начнется экономический кризис, не знает никто, - ответил Роберт. – Даже нобелевские лауреаты по экономике. Мировые светила делают вид, будто им известно нечто важное. Вздор, все – вздор. Кризис – это всегда гром среди ясного неба. Что делает русский адвокат в наших краях?
    - Сейчас я не адвокат, а турист, - сказал Радченко. – Набираюсь впечатлений.
    - Я отвечу на все ваши вопросы, - Роберт взглянул на Джона и нарисовал на лице вымученную улыбку. - Кстати, вы играете в теннис? Тогда давайте так: сейчас моя подача. У меня тоже есть к вам пара вопросов. Джон, у вашей супруги довольно странный бизнес. Беспокоить людей, только что переживших трагедию. Вопрос: почему она позвонила именно мне?
    - Ну, ответ есть в самом вопросе. Это бизнес. Пусть не совсем обычный, на перепродаже мебели можно заработать несколько центов, - этим мы с женой и занимаемся. Я ответил на вопрос?
    - Да, да… Ответ принимается. Ну, с экономической точки зрения все логично. Купить там, где продают дешево. И наоборот. Откуда ваша жена узнала мой номер телефона?
    - Заметки о страшной трагедии в вашем доме были во всех газетах. А телефон есть в городском справочнике. Это открытая информация.
    - Вот как? Ага… Почему вашу жену не ищет полиция? – прищурив глаза, Роберт внимательно посмотрел на Джона. - Это странно, когда поисками женщины занимается ее муж, а не полиция. Вам лед положить?
    - Спасибо. Ну, я просто решил, что бить тревогу еще рано. Через два-три дня, пожалуй, обращусь в полицию. Если Ольга к тому времени не найдется. У нас с супругой произошла размолвка. Как раз накануне ее отъезда в Лос-Анджелес. И я пока не хочу посвящать полицию в небольшие семейные тайны.
    - Допустим, - кивнул Роберт. – Семейные тайны – это не для полиции. Итак, что именно вы хотите узнать?
    - Подробности разговора с Ольгой. Я буду благодарен за любую информацию, любые подробности вашей встречи. Даже незначительные.
    - Так… Ваша супруга позвонила мне в прошлый понедельник, - Роберт поглядел на календарь, висевший на стене. – За два дня до этого прошли похороны моих родителей. Я находился в таком нервном взвинченном состоянии, что не сразу понял, о чем она вела речь. Ольга спрашивала, не продаю ли я мебель. Какую мебель, чью? Потом я сообразил. Согласитесь, звонить человеку в такую минуту – это не совсем этично. Короче, я в раздражении ответил, что не считаю нужным обсуждать эти вопросы. И положил трубку.
    - Но затем перезвонили?
    - Я подумал: а ведь это неплохая идея, избавиться от мебели. Продавать дом в ближайшее время я не хочу. Высокую цену не дадут, опять же из-за этой стрельбы и крови. Отдавать дешево – не хочется. Мой риэлтер посоветовал выждать время и уже тогда, по прошествии года… Но предметы обстановки будут напоминать мне о трагедии. Словом, я перезвонил Ольге и сказал, что могу отдать всю мебель и многие другие вещи оптом, если она быстро все вывезет из дома. Не хочу лишний раз их видеть. Мы договорились встретиться на следующий день в десять утра. Можете курить, если хотите.
    Роберт поставил пепельницу, присел на табурет с другой стороны стойки, взял тонкую серебряную ложечку и стал размешивать лед в стакане. Он морщил лоб, будто что-то вспоминал. Джон закурил, он молчал, втягивал через соломинку лимонад и, кажется, готов был наслаждаться кисленькой водичкой бесконечно.
    - Она приехала чуть раньше, - сказал Роберт. – Машина арендованная «Тойота», красная. Мы часа полтора, даже больше, ходили по дому. Внизу две столовые, большая и малая. Ольгу заинтересовала мебель, которая там стоит. И еще мебель из кабинета и курительной комнаты отца, а также из комнат отдыха. Еще она сказала, что купит мебельные гарнитуры из пяти спален, что на втором этаже. Плюс кое-что из тех комнат, что находятся в подвале. И еще ее заинтересовали ковры. Там есть редкие, старинные, их привез отец с Ближнего Востока. Правда, два-три ковра с пятнами крови. Но ведь я дешево отдавал. С вашей женой мы говорили в основном о мебели.
    - Только о мебели? – переспросил Джон.
    - Я рассказал, что отец собирал всякие деревяшки. Несколько гарнитуров он купил в Европе. Есть еще пара буфетов от известной бостонской фирмы. Конец девятнадцатого века. Правда, мебель из курительной комнаты в налете табака. Отец курил слишком много. Когда прикасаешься, кажется, что руки прилипают к спинкам стульев или креслам. Ольга достала чековую книжку и сказала, что половину заплатит вперед. Но я ответил, что аванс не нужен. Пусть заплатит в тот день, когда будет все выводить. И желательно наличными, а не чеком.
    - Не секрет, о какой сумме шла речь?
    - Я сам не люблю секреты. Шестьдесят тысяч долларов. Совсем недорого за коллекционную мебель и роскошные ковры.
    - Может быть, Ольга рассказала вам о своих планах или…
    - Нет, нет. Я спросил, была ли она раньше в наших краях и как ей нравится в Лос-Анджелесе. Она ответила, что училась в калифорнийском университете. Сказала, что всегда любила Лос-Анджелес. Я позволил себе не согласиться, сказал, что Лос-Анджелес на мой вкус – это большая унылая деревня. Вот и все. Она села в машину. И больше не позвонила и не приехала. Позже я подумал, что аванс надо было взять.
    Роберт проводил гостей к машине, протянул руку и пожелал удачи. А потом добавил:
    - Все-таки на вашем месте, Джон, я бы обратился в полицию. Заниматься частным расследованием – опасно. Да, да… Один мой знакомый, от которого ушла жена, попытался ее искать. И что же? Ему сломали обе ноги и еще несколько костей. Да… В разных местах тела. Любовником его супруги оказался опасный гангстер. Этому типу не понравилось, что за ним наблюдает самодеятельный сыщик и… Иногда лучше отпустить женщину, которая тебя разлюбила, чем приниматься за ее поиски. Это мое мнение. Надеюсь, что в вашем случае до увечий не дойдет.
    Джон с невозмутимым видом выслушал монолог хозяина поместья, кивнул в ответ, собрав душевные силы, изобразил улыбку.
    - Я тоже на это надеюсь. Все-таки хочется пожить здоровым человеком.
    Машина развернулась на круглой площадке перед домом и стала медленно спускаться вниз с холма по извилистой дороге. Радченко сидел на пассажирском сидении и посмеивался. Лицо Джона сначала порозовело, затем сделалось бурым, как кирпич. Через минуту кожа пошла багровыми пятнами, будто ему надавали пощечин, но не рукой, а строительной лопатой. Радченко отвернулся и стал смотреть на придорожные кустики и красноватую землю, выжженную солнцем.
    - Ты слышал: этот сукин сын мне угрожал? – сказал Джон. – Ушам своим не верю. Он устроил мне настоящий допрос. А потом еще и угрожал. Господи… Еще минута - и я бы его кончил.
    - Но ты этого не сделал. Это было мудрое решение.

*   *   *   *

    До цели пришлось добираться более часа. Машина свернула с дороги, проехала между двух холмов и остановилась перед кирпичным двухэтажным домом, обвитым плющом, словно старинный склеп. Домом владел Питер Брей, бывший оперативник ФБР, ныне частный сыщик. Смеркалось, а здесь, между холмами, среди деревьев, казалось, будто наступила ночь. Света в окнах не видно, на низком крыльце, покрытым ворсистым половиком, разлеглась белая кошка с темным пятном на боку. Она лениво посматривала на машину чужаков и щурилась от удовольствия.
    Джон трижды мигнул фарами и стал ждать. Это была простая мера предосторожности, обговоренная заранее. В дверь не звонить, телефоном пользоваться лишь в крайнем случае, вместо этого - просто мигнуть фарами. Если хозяин сейчас дома, он зажжет свет в окне. Такой уговор.
    Свет в окнах не загорелся, никто не вышел на порог.
    - Он здесь, - сказал Джон. – Питер много работает по ночам, поэтому не высыпается. А днем и вечером наверстывает упущенное.
    - Зачем нам вообще нужен этот частный сыщик? – спросил Радченко.
    - Питер может помочь. Что-то в поведении Ольги мне не нравится… В последние две-три недели она выглядела очень напряженной. Бывало, когда я входил в комнату, она прекращала телефонный разговор. Словом, у меня давно были смутные неясные подозрения, но проверять их я не стал. Может быть, на подсознательном уровне я боялся, что мои догадки окажутся правдой. Я упустил время. А теперь все осложнилось.
    - Питер женат? – спросил Радченко.
    - Какая женщина будет жить с сыщиком? Кроме того, у Питера ужасный характер. Подозрительный, патологически ревнивый парень, который превращает жизнь окружающих людей в ад. Если он все-таки дома, я зайду один. Возможно, Питеру будет неприятно видеть тебя, разговаривать с иностранцем.
    - Неприятно разговаривать русским? Он расист?
    - Так сразу и расист. Просто не любит иностранцев. Я же говорю, он с чудинкой. Кстати, обе его жены по странному стечению обстоятельств покончили с собой. Повесились. Хотя, нет… Последняя жена Сидни сожгла себя на конюшне, в парке развлечений. Облилась какой-то дрянью и чиркнула спичкой.
    - Сама себя сожгла? – Радченко выпучил глаза.
    - Почему бы и нет. Существуют разные способы ухода из жизни. Последний год перед своей гибелью она была немного не в себе. Надо было сходить к психиатру, а не баловаться с огнем.
    - Господи, какая дикость. Это ужасно.
    - Ужасно, когда люди не понимают юмора, - Джон вдруг рассмеялся, он хохотал долго, чуть не до слез, хлопал ладонями по ляжкам и снова хохотал. – У вас в России все такие, верят любой ерунде? Люди без чувства юмора?
    - Такой юмор не сразу поймешь, - нахмурился Радченко. – В следующий раз, когда надумаешь шутить, предупреждай.

*   *   *   *

    Свет загорелся в крайнем окне. Кошка с черным пятном убежала. Джон вышел из машины, Радченко за ним. Входная дверь, на вид фанерная, оказалась подозрительно тяжелой, видимо, сделанной из металла. Закрываясь, она лязгнула, как старый банковский сейф, что-то повернулось и щелкнуло внутри.
    Деталей интерьера Радченко разглядеть не мог, было слишком темно. Джон судя по его уверенным движениям, столько раз здесь бывал, что смог бы ориентироваться в полной темноте. Он свернул за угол, дальше была лестница, спускавшаяся в подвал, довольно глубокий. Внизу их ждал высокий грузный мужчина лет пятидесяти с гаком, одетый в белую майку и брюки на широких подтяжках. Волосы зачесаны назад, на губе висела дымящаяся сигарета. Он протянул Радченко руку, мягкую и теплую, как свежий батон хлеба.
    - У вас тут хорошо, - сказал Радченко. – Все условия для спокойной работы.
    - Это не простой подвал, - Питер говорил глубоким басом и, не отрываясь, смотрел в глаза собеседника. – Даже не подвал, а секретная комната для переговоров, какие устраивают в заграничных посольствах или на конспиративных квартирах ФБР. Изнутри в стенах проложены пластины меди и свинца. Это чтобы наши противники не могли прослушать, о чем мы тут шепчемся. С электронных приборов, которыми я пользуюсь, нельзя снять информацию.
    Питер повернулся к Джону, предложил ему стул и сказал:
    - Пришли новости. Не так много этих новостей, но все же…
    Верхнего света не было и здесь, но в разных частях подвала горели три настольных лампы. От стены до стены тянулась столешница, заставленная множеством предметов. Корпус настольного компьютера, пара бутылок кетчупа, разобранный ноутбук, мотки кабеля, коробочки с радиодеталями.
    Внизу две корзины, доверху наполненные мусором, рядом - измельчитель для бумаг. В левом углу на уровне человеческого роста укреплен большой плазменный телевизор, по которому транслировали городские новости. Большая часть комнаты заставлена железными полками с выдвижными ящиками, на каждом - буква алфавита.
    Питер расчистил место на столешнице, сбросив в корзину бумажные тарелки и стаканчики. Затем исчез в темноте и через пару минут вернулся с двумя тощими папками. В первой паке содержались листки с распечатками банковского счета Ольги Уолш.
    - Вот посмотри, - Питер сел в кресло и подвинул папку к Джону. – Ты знал об этом счете?
    Накопительный счет был открыт в одном из крупных банков два года назад, Ольга пополняла его два-три раза в месяц. В начале этого года на счете было шестьсот восемьдесят три тысячи долларов, теперь - около ста тысяч.
    - Даже не догадывался, - ответил Джон. – Я и не знал, что у нее есть такие большие деньги.
    Он переворачивал страницы, водил пальцем по строкам и столбикам цифр. За двенадцать месяцев деньги были сняты несколько десятков раз. В основном небольшие суммы. Первый раз в декабре прошлого года, что-то около трех тысяч долларов. Последний раз - полмиллиона шестьдесят тысяч. Это было тринадцать дней назад.
    - Что ж, мужья всегда обо всем узнают последними, - кажется, Джон потерял душевную бодрость. – Особенно если дело касается женских финансовых секретов. Такова уж наша участь - всю жизнь оставаться в дураках. Что еще у тебя?
    - Мобильный телефон Ольги, который все это время был отключен и не подавал признаков жизни, ожил, - Питер открыл другую папку, содержащую всего две бумажки. – Позавчера с него сделали два звонка. Куда звонила Ольга, узнать не удалось. Первый разговор продолжался двадцать одну минуту, второй девять минут. После этого телефон снова отключили. Звонки были из Калифорнии, с юга штата.
    - Откуда информация?
    - Ты слишком любопытен даже человека, работавшего в ФБР, - Питер прикурил новую сигарету. – Товар свежий, первого сорта. Это все, что тебе нужно знать. С сегодняшнего дня, информация о звонках с телефона твоей жены будет поступать мне в режиме реального времени. Как только она активирует телефон, я об этом узнаю.
    - Слушай, Питер, мы знакомы больше десяти лет. Почему ты не хочешь ответить на простой вопрос: откуда информация?
    - Я не могу раскрывать источники даже друзьям. Будь уверен в одном: если телефон Ольги снова включат, ты узнаешь об этом сразу же после меня. Буквально через минуту. Я обязательно позвоню, хотя не люблю разговоры по телефону.
    В воздухе плавал густой сигаретный дым, он поднимался к потолку, слоился, словно легкие облака. Пришла кошка, эта была рыжая и толстая, с короткими лапами, похожая на маленького колченогого тигра. Она встала рядом с хозяином и стала тереться мордой о его ногу. Радченко сказал, что хочет подышать свежим воздухом, поднялся по лестнице. Подергал ручку входной двери, - заперто. Но тут внутри двери что-то заскрипело, раздался лязгающий звук металла, дверь приоткрылась.

*   *   *   *

    Радченко вышел, вдохнул полные легкие свежего воздуха, - и даже голова закружилась. Луна, висевшая над головой, напоминала зенитный прожектор, луч которого скользил по земле. Пели цикады, на небосклоне были рассыпаны крупные звезды. Так хорошо, что захотелось жить вечно. Стоять вот так вот под этим черным бездонным небом, думать о любви и тайнах мироздания, непостижимых и романтических. Вдыхать запах горячей земли, цветов и листвы, любоваться звездами и луной.
    Он вспомнилось лицо жены. В тот последний день, когда Галя проводила его до аэропорта, она была напряженной и скованной. Он наклонил голову, жена обняла его, чмокнула в губы. Это был дежурный поцелуй, холодный и пустой, лишенный человеческой теплоты. Кажется, ее мысли были где-то далеко. Она ждала другого человека, других ощущений.
    Что она чувствовала тогда, в последнюю минуту прощания? Какие строила планы? Наверное, думала о встрече с тем разодетым пижоном, они уже обо всем договорились, условились. Осталось дождаться, когда самолет, уносящий мужа за тысячи километров от дома, оторвется от земли. Что ж, ждать им оставалось совсем недолго.
    На душе стало муторно и гадко. Романтика ночи рассыпалась в пыль, а пыль унесло ветром. Запахи листвы и цветов исчезли, пахнуло навозом и какой-то кислой дрянью, луна сделалась блеклой, похожей на истертую никелевую монетку. А потом и вовсе пропала в тяжелом черном облаке.

*   *   *   *

    Когда приехали в гостиницу, Радченко долго стоял под душем, ожидая, когда пройдет головная боль, но боль осталась. Он растерся полотенцем, старался отвлечься от неприятных мыслей, но видел перед собой нарисованного воображением мужчину из ресторана «Прага». Человек смотрел на Радченко, насмешливо и высокомерно. Хотелось отвезти взгляд, но почему-то Радченко не мог этого сделать, он продолжал разглядывать мужчину, его шикарные часы, перстень с крупным бриллиантом, его глаза, насмешливые и холодные.
    Радченко бросил полотенце на пол, вышел из ванной, надел светлые шорты и набрал телефон Эдика Волкова.
    - Не ждал твоего звонка, - сказал Эдик. – У нас утро, я только на работу собираюсь.
    - Какие новости?
    - Пока ничего. Если не считать… Слушай, ты бы раньше времени не возникал со своими вопросами. А то получается, что я сообщаю тебе непроверенную информацию. Надо немного понаблюдать за твоей Галей, и тогда делать выводы. Сейчас рано…
    - Так есть новости?
    - Я позвонил парням, с которых обычно подключаю, когда работаю над бракоразводными делами, попросил присмотреть за твоей женой, - сказал Эдик. – Мне надо ориентироваться в проблеме, представлять, что Галя затевает. Прошлую ночь она не ночевала дома, ребенок оставался с приходящей нянькой. Вчера в восемь вечера приехало такси. Она села, - и с концами… Одета была хорошо, черное платье ниже колен, золотые туфельки, нитка жемчуга на шее. Слушай, ты не расстраивайся раньше времени. Она могла поехать куда угодно. На день рождение подруги. Могла выпить лишнего и остаться на ночь…
    - Я говорил с ней по телефону сегодня утром. Она сказала, что эту ночь провела дома.
    - Ну тогда… Приготовься морально, наберись мужества. Ты же мужчина, в конце концов. Я по опыту знаю: плохих сообщений будет еще немало. Если каждое принимать близко к сердцу…
    - Хорошо, - вздохнул Радченко. - Завтра позвоню.
    Голова болела еще сильнее. Пару минут он сидел на кровати, сжимая виски ладонями, затем вышел из номера. Он оказался на общем балконе, который огибал гостиницу по периметру второго этажа. Внизу был небольшой паркинг для постояльцев, на другой стороне улицы светилась вывеска ресторана быстрого обслуживания, почты и винной лавки. Радченко вспомнил, что не ел ничего с самого утра и тут испытал приступ голода.
    Он спустился вниз, перешел улицу, купил в закусочной два бутерброда с рыбным филе, один с ветчиной и большую порцию греческого салата. Затем вошел в винную лавку. Что ж, большая бутылка «Джек Дениэлс» и две бутылки содовой, - это беспроигрышный вариант. Он взял сумку из рук продавца остановил взгляд на сигаретных пачках. Сколько лет он не курил? Кажется, пять лет. Или больше?
    Радченко купил сигареты, плоскую стальную фляжку, на боку которой бал выдавлен силуэт летящего канадского гуся. Быстро дошагав до гостиницы, он закрылся в номере, но аппетит уже пропал. Вместо него появилась большая жажда, которую будет чертовски трудно утолить одним стаканом виски. Потребуется как минимум два, а то и больше. Радченко налил виски в пластиковый стаканчик для кофе и выпил. Голова немного отпустила, а на душе стало легче. Теперь все московские события стали казаться одним большим недоразумением, которое можно будет легко разрешить, как только он вернется назад.
    Он долго сидел у столика, курил, запивая виски пузырящейся содовой водой. Он перелил остаток из бутылки в стальную фляжку, разделся, лег в кровать и провалился в глубокий сон, не отягощенный сновидениями.

*   *   *   *

    Около двенадцати в кабинете Девяткина раздался телефонный звонок. Беспокоил заместитель начальника управления собственной безопасности ГУВД подполковник Михаил Голуб. Он спросил как дела и задал еще несколько общих необязательных вопросов, приберегая напоследок нечто важное. Девяткин заволновался, встал с кресла и крепко прижал к уху трубку, боясь пропустить какую-то фразу или слово.
    Он знал, что управление собственной безопасности собирает на него материалы и, кажется, не сегодня, так завтра бумаги уйдут наверх. Казалось, Голуб сейчас прикажет зайти к нему в кабинет, небольшую комнатенку, пропахшую пылью и похожую на крысиную нору. И ответить на ряд очень неудобных вопросов.
    Но Голуб вызывать не стал, поинтересовался, как у Девяткина дела на личном фронте и сказал:
    - Ну, по телефону разговаривать – это все равно, что заниматься любовью, когда рядом нет женщины. Давай встретимся и пообедаем.
    - В столовой?
    - Я туда последний раз ходил лет года три назад. И тебе не советую. Какой желудок выдержит эту собачью еду? Подходи через часик, - Голуб назвал ресторан и даже продиктовал адрес. – Перекусим и поболтаем заодно.
    Девяткин до блеска начистил ботинки и переоделся в парадный костюм, который держал в стенном шкафу. Через полчаса он подъехал к ресторану, который славился прекрасной кухней и астрономическими ценами, оставил машину на стоянке и вошел в полутемный зал. Администратор провел его к столику, за которым Голуб уже изучал меню и карту вин.
    - Я закажу, - Голуб пальцем поманил официанта.
    В ожидании заказа освежились красным ирландским элем. Голуб рассказал пару забавных историй о том, как сотрудники управления ловили на взятках полицейских, а те в последнюю минуту, когда оперативники еще не успели вломиться в кабинет, пытались разными способами избавиться от грязных денег. Один спустил в унитаз почти пятьдесят тысяч долларов сотенными купюрами, забилась труба, чтобы извлечь из канализации банкноты, пришлось вызывать слесаря. Девяткин посмеивался, дожидаясь, когда собеседник закончит затянувшуюся прелюдию и перейдет к делу.
    Голуб сделался серьезным и сказал:
    - Получены результаты судебный экспертизы на того самого человека, который умер во время допроса. У пострадавшего рассечение на затылке, довольно глубокое. Я читал твою объясниловку. Ты пишешь, что случился сердечный приступ, пострадавший упал, разбил голову об угол табуретки и так далее. Ну, пусть будет по-твоему. Сам покойный нанес себе травму. Но судмедэксперт утверждает, что смерть произошла из-за разрыва сонной артерии. А вот почему разорвалась сонной артерии, не совсем понятно. Возможно, этот человек получил сильный удар в область шеи. Придется проводить повторную экспертизу. У покойного есть повреждения внутренних органов. Плюс кровоизлияния на теле.
    - Это его оперативники немного помяли, - Девяткин прикончил салат из тунца и приступил к стейку. – При задержании.
    - Хорошо, пусть будет так, - Голуб выпил бокал французского вина и налил второй. – Кстати, ты не слишком спеши со стейком. Эта говядина не для обжорства. Для наслаждения. Мясо такое, что и жевать его не надо. Только наслаждаться его вкусом и глотать. Кстати, я вчера говорил с Сергеем Лоресом. У парня вся грудь синяя от побоев. Он готов дать на тебя показания.
    Девяткин почувствовал, как по спине пробежал холодок, а сердце заныло.
    - Те люди, которых Лорес закатал в бетон, выглядят еще хуже, чем он, - сказал Девяткин. – Лорес профессиональный мокрушник.
    - Плевать на него. Разговор о тебе.
    - Пойми, я действую жестко, потому что иначе нельзя. Я не садист. И пачкаться о дерьмо вроде Лореса – не велико удовольствие. Но я из свой практики вывел одно железное правило: если не получишь признательные показания в течение одних или двух суток после задержания – пиши пропало. К продажным судьям прибегут продажные адвокаты. Они сторгуются – и все. Убийца выйдет на волю и снова примется за старое. Если работать по моей системе, в деле остаются признательные показания. И масса другой полезной для следствия информации. И отпереться бывает очень трудно.
    - Пусть так. Но я не могу взять собранные материалы, спустить их в сортир и засорить канализацию. Так спустил деньги тот продажный мент.
    Девяткин выпил еще пива и отважился на вопрос.
    - Как-то помочь можно?
    - Само собой, - кивнул Голуб. – Иначе я с тобой здесь бы не сидел. Мы тормознем бумаги. Не уничтожим их, а тормознем до поры до времени. А там, может, что придумаем.
    - Тормозни, Миша, - попросил Девяткин.
    - Мы друг друга давно знаем, поэтому я напрямик, без туманных намеков. У нас в управлении небольшое торжество намечается. Несколько парней отличились, хорошо поработали. Они надеются на небольшую премию. Какие-то жалкие копейки и грамоты перепадут от начальства. Но надо добавить от меня лично. Иначе неудобно. Люди старались… Ну, тысяч пятьдесят, я думаю, хватит.
    - Баксов?
    Голуб кивнул. Девяткин задумался и помрачнел.
    - Пойми: управление собственной безопасности никто не любит: ни начальство, ни менты, - сказал Голуб. – У нас даже друзей нет. Только враги, злопыхатели. Я же не имею права поехать к какому-нибудь бизнесмену, немного придушить его и потребовать денег. У меня нет таких прав и полномочий. Поэтому и доходов никаких. Приходится крутится. А для тебя пятьдесят штук – не велики деньги. Возьмешь за вымя какого-нибудь бизнесмена. Подергаешь – и привет. Ну, что скажешь?
    - Постараюсь.
    - Только повежливее с людьми. Сделай все, чтобы бизнесмен не умер от разрыва аорты. Или от других травм, несовместимых с жизнью.
    Когда принесли счет, вложенный кожаную книжечку, Голуб не взглянул на него, передал Девяткину, встал, быстро попрощался и убежал. Девяткин расплатился, оставив на столе половину вчерашней зарплаты, вышел на воздух и прошелся взад-вперед по улице. Он нашел свободную скамейку в сквере, достал телефон и позвонил старшему лейтенанту Саше Лебедеву.
    - Загляни в мой настольный календарь, - приказал Девяткин. – Мне надо знать, когда мы последний раз заезжали в гости к этому жулику с большой буквы… Который деньги ворует вагонами. Как там его… Руслан Иванидзе. Ну, хозяину банка «ЛМЛ – Финанс».
    Несколько минут Девяткин ждал ответа.
    - Четыре месяца назад у него были, - наконец ответил Лебедев.
    - Четыре месяца? Давно мы его не беспокоили. Значит, так. Я скоро вернусь. Мне нужен ты и еще два оперативника. Снова поедем в гости к Иванидзе. Деньги нужны. Позарез.

*   *   *   *

    Радченко проснулся от телефонного звонка и включил лампу. На часах половина третьего.
    Гостиничный номер невелик, но все для жизни здесь есть. Эта комната с зеленым ковром и стенами цвета топленого молока нравился Радченко, но не потому что здесь есть кофеварка, широкая кровать, кондиционер и даже письменный стол с небольшим креслом. Здесь нет Джона Уолша с его богатырским храпом – и это главное.
    Несколько секунд Радченко смотрел на мобильник, мигающий цветным дисплеем. Он почему-то был уверен, что известия из Москвы будут не самыми веселыми. Разговаривать не хотелось, не хотелось до тошноты. Он еще не начал разговора, а затылок уже разболелся. В ушах звенело, будто в голову через ухо залетел комар и теперь кружит там внутри.
    - Раньше не мог позвонить, дел выше крыши, - сказал Эдик Волков. – Сейчас занимаюсь бракоразводными процессами сразу нескольких денежных мешков. Интрига везде одна и та же. Жена хочет получить как можно больше, а муж - отдать как можно меньше. Все мечтают принести свое грязное белье в суд, на всеобщее обозрение. Будто суд - это прачечная.
    - Какие новости?
    - Ты знаешь, что в России запрещена частная детективная деятельность. Прослушивание чужих разговоров, слежка за неверными супругами – это вне закона. Да, все это ты знаешь. Но я все-таки еще раз напомнил. Вот почему. Когда эту деятельность запретили, все осталось как было. Супруги нанимают детективов и шпионят друг за другом, коммерсанты проверяют своих партнеров и так далее. Но услуги подорожали. Для работы мне понадобятся три-четыре парня, не меньше. Это недешево.
    - Нанимай, - сказал Радченко. – Я свяжусь со своим банком, тебе переведут аванс. Сколько стоит вся эта музыка?
    - Недешево. Об окончательной цене говорить еще рано. Подожди, я не все объяснил. Мне понадобится послушать телефонные разговоры твоей жены. Мне нужны ключи от твоей квартиры. Ну, чтобы мои парни установили там свою аппаратуру. У тебя есть запасные ключи где-нибудь в Москве? Это облегчит задачу.
    - Ключей в Москве нет. Но завтра же я вышлю их экспресс почтой. Ты получишь их через три-четыре дня.
    - Хорошо. Итак, я продолжаю. Детективы посмотрят почту твоей жены, послушают разговоры. Уже скоро мы получим более или менее целостную картину ее похождений.
    Эдик назвал цену, Радченко произвел некоторые расчеты в голове и подумал, что по приезде придется продать машину, которую купил пару месяцев назад. И еще пару дорогих мотоциклов из своей коллекции. Впрочем, мотоциклы в любом случае придется продавать. Впереди маячит развод, а значит, новые траты, и очень значительные.
    - Я заплачу, сколько надо.
    - Теперь такой вопрос: нужно ли ее ловить с поличным? Ты знаешь, как это делается. Ждем, когда любовник заберется на женщину или она на него. Проникаем в квартиру, гостиницу во время сеанса плотской любви либо делаем это заблаговременно. И фотографируем. Твоя жена немного расстроится, увидев в комнате посторонних мужчин с фотокамерой. А ее друг может и с кулаками полезть. Но это не беда…
    - Давай как-нибудь без насилия.
    - Есть другой вариант. Мы устанавливаем скрытые камеры у тебя в квартире или в другом месте, где любовники условятся о встрече. Важно, чтобы мы заранее знали о месте свидания.
    - Тогда пусть устанавливают.
    - Ты должен понимать: для твоего бракоразводного процесса фотографии не нужны. Судья вас и без фотографий разведет. И все-таки они понадобятся. На процессе мы, разумеется, заявим, что карточки тебе кто-то подбросил. Положили на порог квартиры толстый конверт, позвонил в дверь и убежал. Причем очень быстро. А ты просто не мог не заглянуть в этот конверт. Ты все понимаешь?
    - Да, конечно, - кивнул Радченко.
    В ушах Радченко звенело, он страдал от головной боли и думал, что делать дальше: согласиться на предложение Волкова или… Он уже согласился, даже спорить не стал. С другой стороны, о чем здесь спорить. Эдик профессионал в своем деле, он принимал участие в сотнях громких бракоразводных дел, поэтому действует так, как подсказывает здравый смысл и опыт.
    Но еще не поздно отменить все к чертовой матери. Не унижаться до слежки и подглядывания в замочную скважину за своей женой, человеком, с которым прожил больше десяти лет. Если она нашла другого мужчину, значит, ее избранник лучше тебя. Надо с этим смириться и расстаться с Галей, пусть живет с тем человеком, кого любит. Но следить за женщиной, фотографировать ее в моменты интимной близости… Это унизительно для тебя и для нее, - сказал себе Радченко.
    Хорошо, пусть будет так: он все отменит. А позже, через год или два, будет вспоминать эту ночь в гостинице, эту минуту… И спрашивать себя: какого черта я зарыл голову в песок, почему не захотел узнать правду, страшную, унизительную для мужского достоинства? Я струсил?
    Нет, он не станет ни чего отменять. И пусть его действия не совсем этичны, но они хотя бы объяснимы. А как с Галей? Какие слова найти, как назвать то, что делает она: предательство, низость, подлость? Радченко не произнес вслух ни звука. Он только закрыл глаза. Перед ним была темнота, в которой кружили золотые звездочки, похожие на светлячков.
    - Все эти фотографии или видеозаписи постельных сцен нужны по одной единственной причине, - говорил Волков. - Судья должен их посмотреть и вынести решение по ребенку… Судья решит, что доверить воспитание мальчика дошкольного возраста аморальной женщине - нельзя. Короче, это нужно, чтобы твой Максим остался с тобой, а не с ней. Да, делать фотографии твоей супруги во время интимной близости – незаконно. Но на суде мы сможем представить дело так, что эти карточки тебе подбросили. А ты сунул нос в пакет и пережил сильнейший эмоциональный шок. Ты честный нравственный человек, а она… Короче, дело выигрышное. Итак, мой вопрос: делать съемку постельных сцен? Или ребенка ты оставишь Гале?
    - Надо делать, - кивнул Радченко, голова раскалывалась от боли. – В конце концов, это ты юрист, который не первый год занимается бракоразводными делами. И я тебе доверяю.
    - Старик, не отчаивайся. Все мужчины думают одинаково: этого не может случиться со мной. С другими – пожалуйста. Но только не со мной. Эта иллюзия живет в душе, пока сама жизнь не ткнет мужчину носом в дерьмо. А потом, когда открывается истина… На мужиков жалко смотреть. Крутой парень превращается в плакучую иву. Тебе сейчас очень трудно, я знаю. Но держи себя в руках, думай только о работе, не оставляй себе свободного времени. Все время чем-то занимайся. И запомни: пройдет сорок дней с того самого дня, как ты узнал плохую новость, – и тебе станет легче. А через год ты успокоишься. Так устроен человек.
    - Конечно, конечно…
    - Самое большое заблуждение мужчин знаешь какое? Мы считаем: если я удовлетворяю женщину в постели, ей больше не нужен никто. Она не изменит. В этом уверены решительно все мужики. И все они по своей дурости ошибаются. Женщина живет двумя потребностями: жажда стабильности и жажда новизны. Стабильность – это муж. Новизна – поклонник на стороне. Мы потом удивляемся: как же так, у нас все было хорошо и вдруг…
    - Нет, подожди, мне надо немного подумать, - вздохнул Радченко. – Дай мне час. Я перезвоню и скажу: да или нет.
    Он положил трубку, выключил лампу и минут десять сидел в полной темноте.

*   *   *   *

    Радченко нашарил на тумбочке пузырек, выпил таблетку от головной боли, зажал уши ладонями, уперся локтями в коленях и застыл в этой позе. Перед глазами по-прежнему летали горящие звездочки. Теперь они напоминали крупных навозных жуков.
    - Господи, неужели это происходит со мной?
    Он взял телефон, набрал домашний номер. Когда трубку сняла Галя, его голос звучал весело.
    - Целую тебя, - сказал Радченко. – Мне что-то не спится. Дай, думаю, тебе позвоню.
    - Здравствуй, Димочка, господи, как я по тебе соскучилась, - голос Гали звучал как волшебная музыка. – Как ты там, мой дорогой?
    - Все нормально, - сказал Радченко. - Галя, я хочу спросить тебя одну очень важную вещь. Ты ничего не хочешь мне сказать? Чего-то важного?
    - А что я должна сказать? Господи, Дима, ты меня пугаешь. Что случилось?
    - Со мной – ничего. А где ты была в прошлую субботу?
    - Мы с Максимом были на даче. Вот только гости к нам не приехали.
    - А-а-а… Вот как. Не приехали, значит… Так что ты мне хочешь сказать?
    - Ничего не хочу сказать. Хочу, чтобы ты знал, что я соскучилась.
    - Отлично, именно эти слова я и хотел услышать, - сказал Радченко и легко без всяких душевных усилий рассмеялся. Он удивился самому себе: как быстро научился врать. – Я тоже тебя люблю. А кроме этого, тебе сказать нечего? Ты подумай. Вдруг чего-нибудь вспомнишь?
    - Нет, Дима, мне нечего сказать. У меня нет никаких важных новостей. Иначе ты узнал бы новости первым.
    - Два, да… Конечно. Это я шучу. Ночью у меня всегда черный юмор. Чем темнее ночь, тем чернее юмор. И еще эти светлячки, эти жуки летают по комнате. С ума меня сводят…
    Он дал отбой и несколько минут сидел, обхватив голову ладонями. Может быть, впервые в жизни ему стало жалко самого себя, жалко до слез. Он повторил про себя слова Гали: «Иначе ты узнал бы новости первым». Что ж, звучит неплохо. Особенно в исполнении Гали. У нее есть особый талант: говорить просто и убедительно, с дрожью в голосе, со слезой. Но в жизни все по-другому. И Джон прав: плохие новости мужья узнают последними. Такова логика человеческого существования. А, может, надо жить как-то иначе, проще. Тебя обманывают, а ты верь. Или хотя бы делай вид, что веришь. Господи, какой кошмар…
    Он набрал номер Волкова и сказал:
    - Начинай, Эдик. Начинай прямо сейчас.

*   *   *   *

    Заходящее солнце повисло в раскаленном воздухе. Джон Уолш свернул с хайвея, проехал миль пять по пустой узкой дороге, перед поворотом съехал на обочину и остановил машину. Внизу за изгородью на плоской прямоугольной площадке двадцать на тридцать ярдов бродила дюжина лошадей белой масти, старых и худосочных. Трава в загоне была выщипана и вытоптана на корню. Три ближние лошади, наверное, самые голодные задрали головы и стали внимательно следить за машиной, ожидая подачки.
    Уолш смотрел на сенной сарай и небольшое ранчо с плоской крышей и широкой летней верандой. Огня в окнах не было, дальше за домом начинались заросли кустов, деревца, сгоревшая на солнце трава в проплешинах красноватого грунта. От дороги к дому в обход загона для лошадей вела тропинка.
    Уолш, следом за ним Радченко спустились с откоса, прошли вдоль изгороди. Поднявшись на открытую веранду ранчо, Уолш постучал в дверь. Никого, гулкую тишину нарушает только стрекот цикад.
    - Что мы здесь ищем? - спросил Радченко.
    - В этом доме жил и до сих пор живет парень, с которым моя жена встречалась до нашей свадьбы, - сказал Уолш. – В свое время Ольга окончила университет в Лос-Анджелесе, там познакомилась с преподавателем истории. Его зовут Чарльз Тревор. У Ольги и Чарльза были серьезные отношения. Он старше моей жены на восемь лет. Мне кажется, Ольга любила его. Но что-то там разладилось… Я не знаю всех подробностей этой истории. Чарли симпатичный мужчина. Такой высокий, с приятными чертами лица. Дело портит здоровенная шлешь.
    - Плешь? - Радченко почему-то удивился именно этому.
    - Он учился в каком-то большом городе. Получил степень бакалавра истории, мечтал о науке, но не сделал карьеры. Вернулся на ранчо родителей. Какое-то время он ухаживал за больной матерью. Он получил в наследство этот дом, лошадей и деньги.
    - Лошадей? – переспросил Радченко. – Вот этих заезженных кляч?
    - В ту пору это были весьма симпатичные лошадки, - сказал Джон. – Чарли не захотел продать их. Или отправить на бойню. Иначе это стало бы предательством памяти родителей. А он человек с принципами. Чарли заботился о лошадях, кормил их, лечил. А это очень дорогое удовольствие. То, что почти все лошади до сих пор живы, - его заслуга. Деньги, что он получил по наследству и что сам заработал, ушли на содержание лошадей.
    - Видно, он хороший человек, - сказал Радченко.
    - Наверное, - кивнул Джон. – Я ведь сам сын фермера. У нас было четыреста коров. Мясных и молочных. Поэтому знаю, как трудно ухаживать за животными.
    Из распахнутых настежь ворот сенного сарая, выехал небольшой трактор с прицепом. За рулем сидел смуглый парень в красной застиранной майке без рукавов и широкополой белой шляпе. Из-под нахмуренных бровей он насторожено смотрел на чужаков. Трактор остановился у загона, мексиканец сбросил на землю брикеты соломы. Он подошел к гостям и спросил, чем может помочь.
    - Мы ищем парня по имени Чарльз Тревор, - сказал Джон. - Он хозяин этого ранчо. А мы его старые друзья. Проезжали мимо. Ты знаешь, где его можно найти?
    - Он уехал куда-то, - сказал мексиканец. – Может быть, за границу.
    - Куда именно уехал?
    - Я только знаю, что он уехал. Недели две назад уехал. Он собрался очень быстро. Он оставил деньги на хозяйство.
    - Ты давно здесь живешь?
    - Шесть лет. Я хожу за лошадьми. И еще делаю кое-какую работу по дому.
    - Чарли говорил, когда вернется?
    - Обещал вернуться еще на прошлой неделе. Но его нет до сих пор. Он даже не позвонил.
    Джон вытащил из бумажника фотографию Ольги.
    - Значит, ты тут все время крутишься. Это хорошо. Ты не видел эту женщину?
    - Да, она бывала здесь недели две назад, - ответил парень. – Как раз перед отъездом хозяина. Красивая женщина. И очень веселая. Она провела здесь ночь или даже две ночи, - я точно не помню, - и уехала. А на следующий день уехал хозяин. Она чем-то похожа на иностранку. Она каталась на лошади. Она хорошо управляется с лошадью.
    Джон впал в замешательство, кажется, даже побледнел, но быстро взял себя в руки.
    - Эта женщина здесь раньше бывала?
    - Я не помню. Не могу точно сказать. Может быть. Она ваша дочь?
    - Она моя жена. О чем они говорили, не слышал?
    Парень явно лукавил. Только теперь он, кажется, сообразил, что сболтнул много лишнего, и, пожалуй, от хозяина ему сильно перепадет. Впрочем, Чарли необязательно рассказывать, что здесь были гости, которые интересовались его дамой.
    - Я плохо понимаю английский. Когда быстро говорят, я не понимаю смысла.
    Джон открыл бумажник, сунул в руку мексиканца двадцатку и подумал: деньги надо было давать раньше, когда парень еще не знал, что Ольга и Джон – муж и жена. Вот тогда из парня можно было вытащить некоторые пикантные подробности.

*   *   *   *

    Через пять минут Джон и Радченко сели в машину и поехали в обратную сторону. Джон хмурился, курил и думал о чем-то невеселом.
    - Да, живешь так с женой, живешь годами, и думаешь, что знаешь о ней все или почти все, - сказал он. – А потом вдруг узнаешь много нового. Я совсем не готов к таким новостям. Ольга провела ночь в этом сортире. Господи, в голове не укладывается… Каталась на лошади… Не знал, что она умеет управляться с лошадью. То, что она до сих пор поддерживает отношения с Чарли, - для меня большой сюрприз. При мне она не вспоминала о Чарли никогда.
    - А почему ты вдруг вспомнил о Чарли?
    - Случайно пришла мысль: почему бы не заехать к Чарли, мы ведь с ним были когда-то знакомы, он может что-то знать об Ольге. Черт… Как-нибудь, когда Чарли вернется, я заеду к нему и скажу пару слов. Поговорим по-мужски. По-настоящему. Не смотри, что я хромаю на одну ногу. Оторвать башку этому проходимцу у меня сил хватит. Даже голыми руками.
    - Ты думаешь, это надо? Думаешь, нужен мужской разговор и выяснение отношений?
    - Почему бы и нет? Ты бы делал вид, будто ничего не происходит? Или поговорил с ним как мужчина с мужчиной?
    - Не знаю. Раньше со мной такого не случалось…
    Радченко подумал, что Джону необязательно рассказывать о своих московских неприятностях. У него своих забот хватает, ему самому тяжело и больно. И ничем не поможешь.
    - Раньше не случалось, значит, все впереди, - процедил Джон. – Такие мужики, вроде этого Чарли, жалкие потаскушки мужского пола, проститутки в штанах, которые и особами мужского пола стали по недоразумению, - они есть в любой стране, их много. Может быть, в России их меньше, чем здесь. Но только по одной причине. Там больше увлекаются водкой, чем женщинами. И эти потаскуны просто обожают замужних женщин.
    - Это почему же именно замужних?
    - На проституток нужны деньги, а тут забесплатно. Поговорил, пожаловался на жизнь, а женщины всегда отзывчивы на жалостливые рассказы, - и она твоя. Кроме того, вероятность подцепить неприличную болезнь почти равна нулю. И дорогих подарков не надо. Иначе увидит - и что-то заподозрит. Короче, связь с замужней женщиной – это дело во всех отношениях выгодное. А муж, трагедия его жизни, разбитая семья – это для него мелочи, пыль на ботинках.
    - Может быть, тебе для начала стоило бы найти жену и поговорить с ней? – Радченко неосознанно задавал те вопросы, ответ на которые был важен для него лично, которые жгли душу и не давали уснуть. – Поговорить откровенно, может быть, сначала с ней, а уж потом…
    - Я прожил на этом свете дольше твоего. И, наверное, женщин знаю немного лучше. И вот что я скажу: никогда, ни при каких условиях женщина не скажет мужу о своей неверности. Если, конечно, у тебя нет прямых доказательств. Фотографий, видеозаписей, на худой конец ее телефонных разговоров, где она открытым текстом говорит об измене. Можешь жалобить ее, лить слезы в три ручья, закатывать истерики, стоять на коленях – не услышишь ни слова. Мало того, ты еще и виноватым окажешься. Женщины существа жестокие и упрямые. Поверь моему опыту. А опыт у меня богатый.
    Радченко пару минут молчал и раздумывал, примеривая ситуацию с Джоном на себя. Наконец задал следующий вопрос:
    - Есть среди мужчин такое мнение: в измене всегда виновата женщина, а не ее любовник. Если бы она не захотела, ничего бы и не случилось?
    - Очень удобная позиция, позиция труса, - помотал головой Джон. – И полная ерунда по существу. Потому что женщина в этой истории – жертва соблазнителя. Жертва, а не палач. Чарли взрослый человек. Когда он приударял за замужней женщиной, он должен был понимать, что рискует не только своей башкой. Если бы муж был психом и как-то иначе узнал об их отношениях, он бы мог запросто избить жену, искалечить ее. А Чарли думал только о собственном члене, о своей похоти. А на женщину, на ее судьбу, ему было плевать. Женщина для него каприз, подстилка на вечер. Потрахал – и до свидания. Чарли казалось, что он неуязвим.
    - Может быть у них любовь?
    - Я прожил с Ольгой немало лет. И знаю точно – она любила меня. Нет, друг мой, тут виновата не женщина, а мужчина. Точнее не мужчина, а проститутка в штанах, которая называет себя мужчиной. Настоящий мужчина никогда не позволит себе связь с замужней женщиной. За поступки надо отвечать. Иногда плата за скромное удовольствие оказывается высокой. Дикой, несоразмерной самому удовольствию. Но такова жизнь.
    - Ты же сам изменял жене.
    - Изменял, но не с замужними женщинами. Я не разрушал чужие семьи.
    - Ты не слишком суров?
    - Напротив, я слишком мягок. И справедлив. Для начала я поговорю с ним по телефону. Я объясню, что именно хочу сделать. И не буду спешить с выполнением обещаний. Я умею ждать, ждать долго. Может быть год. Или еще дольше. Он тоже пусть сидит и ждет. Ждет моих шагов на своей веранде. У него будет время подумать о душе, о вечных ценностях, об отношениях с женщинами. Будет время испытать страх, жуткий и неотвязный. Ужас, доводящий до тошноты, до поноса. Будет время купить револьвер и потренироваться в стрельбе по банкам.
    - Ты хочешь дать ему шанс?
    Кажется, Джон уже полностью выстроил в голове план кровавой мести. Осталось лишь доработать, довести до ума некоторые детали. И этот план Джону нравился.
    - Конечно, у каждого человека, даже у такого похотливого ублюдка, должен оставаться шанс. Хоть и мизерный, чисто теоретический. Пусть вспомнит о том, что он мужчина, а не баба в штанах. И еще: пусть посмотрит в зеркало на свою рожу и поймет: скоро это личико будет разломано. И новая мордашка не очень понравится знакомым женщинам. А сам он будет передвигаться на костылях. Или в инвалидном кресле. Кстати, можно и без пениса остаться. Когда работал в ФБР, я сталкивался с жестокими убийствами мужчин, их оскоплением на почве ревности. Часто злоумышленники применяли садовые ножницы. Кстати, это удачная мысль – садовые ножницы. Отрезанный пенис вместе с яйцами засовывали жертве в рот, прямо в глотку. И бывший любовник умирал от асфиксии.
    - Тебя не остановит то, что можно запросто угодить в тюрьму?
    Сейчас на лице Джона блуждала сатанинская улыбка, будто он живо представил момент кровавой расправы над любовником. В его воображении Чарли, уже оскопленный, с изуродованным лицом и переломанными ногами, ползал в кровавой луже, поднимал руки и, рыдая, от боли и унижения, молил о пощаде. Еще надеялся спасти жизнь, хотя, конечно же, сердцем понимал: его убийца неумолим. Оттяпанный садовыми ножницами пенис скоро окажется в глотке.
    Может быть, Джон видел своего обидчика с лицом, обмотанным заскорузлыми кровавыми бинтами. Чарли, дрожащий и жалкий, передвигался по открытой веранде в инвалидном кресле. Он выполз из дома, зная, что жить ему остается совсем недолго. Да и что это, если разобраться, за жизнь. Мученье, горе, слезы, изматывающая боль, пытка ежедневно видеть в зеркале свою обезображенную физиономию… Чарли решил полюбоваться закатом, последним закатом, который он видит в своей грешной и грязной жизни. Он вернется в дом, откроет коробку, где хранит револьвер. И прижмет дуло к виску.
    - Суд и тюрьма? – переспросил Джон. - Нет. Эта ерунда меня не остановит. Я никогда не сдерживал порывов, которые идут от души, от сердца. А жюри присяжных, я это знаю по опыту, очень, просто очень снисходительно относится к обманутым мужьям, которые восстанавливали справедливость подсудными методами.
    - Ты никогда не думал, как Ольга ревновала тебя, как переживала, когда узнавала о твоих изменах?
    Вопрос вернул Уолша от сладких грез о скорой мести, сдобренных кровавыми картинками, на грешную землю. Он нахмурился и надел солнечные очки. Крыть было нечем, и он отделался расхожей банальностью:
    - Мужская измена – это не то, что женская. Так уж заведено, что к мужским похождениям окружающие люди относятся не так строго как к женщинам. Разве ты не изменял жене?
    - К сожалению, не изменял, - вздохнул Радченко.
    Когда приехали в гостиницу, Джон сказал, что в бар он сегодня не пойдет, нет настроения. А без выпивки вряд ли сумеет заснуть и спросил, нет ли у Радченко снотворного. Джон высыпал из флакона себе на ладонь половину таблеток и, смурной и грустный, ушел в свой номер.

*   *   *   *

    Едва закрылась дверь, зазвонил телефон. Это был Вадим Наумов. Голос звучал раздраженно, на высокой ноте.
    - Где ты пропадаешь? Я жду твоего звонка уже второй день. Не забывай: ты работаешь на меня, а не на Уолша.
    - Я работаю на вашего брата, - уточнил Радченко.
    - Это одно и то же. Не цепляйся к словам.
    Радченко коротко пересказал последние события и добавил:
    - Ничего необычного в поведении Джона нет. Он ищет Ольгу, занят только этим. И, кажется, есть шанс ее найти. Они поссорились перед тем, как Ольга пропала. Это ссора многое объясняет. Ольга могла не звонить мужу, потому что сердилась на него. И до сих пор сердится. Они встретятся, поговорят…
    - Это твои фантазии, - ответил Вадим. – Где Ольга, что с ней, - мы не знаем. Не знаем, что затевает Уолш. Будь готов к любым неожиданностям и не спускай с него глаз. Еще что-нибудь есть?
    - Ну, мы сегодня заехали к некоему Чарльзу Тревору, - Радченко было лень шевелить языком, раскрывая ненужные подробности этой поездки. – Он преподает историю в одном из местных колледжей. Джон подозревает, что у этого Чарли роман с его женой. Ну, это скорее надуманная версия. Никаких доказательств нет. Только догадки. Чарльза не оказалось дома. Он улетел за границу. Возможно, вместе с Ольгой.
    - Почему Джон решил, что Ольга улетела вместе с Чарльзом?
    - Не знаю. Может быть, это интуиция. Постараемся все выяснить уже завтра.
    Вадим задал несколько уточняющих вопросов и положил трубку.