Раскрутка

Раскрутка    С утра пораньше Диму Радченко вызвал в кабинет хозяин адвокатской фирмы Юрий Семенович Полозов. Дима плелся по коридору на половину, где сидит начальство, гадая про себя, какая муха укусила Полозова, который встречался с адвокатами не чаще двух-трех раз в месяц, и непременно во второй половине дня.
    Юрий Семенович, одетый в летний костюм, вышел из-за стола и показал в улыбке ровные зубы, напоминающие белый забор.
    - Я просмотрел чем ты сейчас занимаешься, - присев напротив, за стол для посетителей, Полозов положил перед собой большой почтовый конверт. – С такими вопросами разберется даже адвокат, назначенный государством. Для тебя есть кое-что поважнее.
    - Я просто партнер, - вставил Дима. – Не старший.
    - Вот как? А я почему-то решил… Тебе сколько лет?
    - Тридцать шесть скоро стукнет.
    - Для адвоката возраст младенческий. И все же пора подумать о твоем повышении. И хорошая премия будет не лишней, а?
    Разговоры о повышении, продвижении, стремительной карьере и премии начинались в те минуты, когда на Радченко вешали тухлое дело.
    - Короче, для тебя есть особое деликатное поручение, - Полозов сделался серьезным. – Тут нужен человек молодой, но уже с опытом. Настырный, умеющий доводить все до конца, не наложить в штаны в минуту опасности. Это дело, оно немного того… С душком… Были сомнения, брать его или вежливо отказаться.
    Адвокатская фирма свалилась в руки Юрия Семеновича, как зрелый плод с яблони, когда ее прежний хозяин отошел от дел, передав контору в доверительное пользование Полозову, а позже продал свою долю. Саморукова лечили в лучшей швейцарской клинике, но передовая медицина, выставив вдове покойного астрономический счет, отступила на заранее подготовленные позиции. Вот уже более года Полозов владел конторой единолично. За дела «с душком» он брался, когда запах больших денег перебивал все остальные запахи.
    - Но когда ты разберешься в сути дела, поймешь: миссия у тебя благородная. Надо защитить хорошую женщину, спасти ее репутацию. Певица Ольга Дунаева, слышал? Кстати, Дунаева – псевдоним нашей героини. По жизни она Петрушина.
    Радченко выразительно поморщился.
    - Что, не твой вкус? – усмехнулся Полозов. – Эстрадный стиль, попса? Слишком пошло? Но разговор не о наших музыкальных вкусах.
    Дима гадал про себя, сколько денег слупил его шеф с этой эстрадной звезды. Наверняка вскрыл ее на всю наличность. А Дунаева еще спасибо говорила, вытирая глаза платочком.
    - Итак, все началось одним прекрасным утром. Привлекательная тридцатипятилетняя женщина, проснулась в своем загородном особняке дворцового типа. Муж уехал в город по делам, семилетний Максим еще спал. Дунаева выпила кофе в столовой и села к компьютеру. Она хотела прочитать какую-нибудь приятную чепуху: ваши песни дарят мне надежду… Дунаева нажала кнопку клавиатуры. На этом закончилась прежняя счастливая жизнь и начался кошмар, который длится несколько месяцев и не думает кончаться.
    Полозов остановился, вытащил из деревянной коробки тонкую сигару, пустил к потолку струйку дыма. Дима сказал те слова, которых от него ждал начальник:
    - Да, вы меня заинтриговали.
    - Попробуй угадать, что было в почтовом ящике.
    - Письмо, разумеется… Скорее всего, это шантаж. Какой-нибудь подонок угрожал обнародовать интимные фотографии Дунаевой. У нее была связь на стороне. Даже не связь, так, легкое увлечение. С любовником она давно порвала. А фотографии остались. В точку?
    - Только по части фотографий. В почте оказались три черно-белые карточки. Труп молодой женщины. Тело лежало на земле, к коже прилипли сосновые иголки. Одежда разорвана в клочья, несколько ножевых ранений в грудь и живот, горло и пищевод перерезаны. Фотографии сопровождала короткая подпись: «Наверное, она сильно мучилась перед смертью. Как думаешь?» Вот так, Дима… Остальное узнаешь из этих документов.
    Он передал увесистый конверт Радченко и добавил:
    – Тут рассказ Дунаевой, ее предположения, догадки. Плюс досье, которое наши детективы собрали на певицу, а также на ее супруга Гвоздева Анатолия Васильевича, бизнесмена. У тебя день, чтобы просмотреть бумаги. Еще день, чтобы составить план действий. А послезавтра эстрадная звезда ждет тебя в своем загородном доме. Я рекомендовал тебя с самой лучшей стороны. Перехвалил, как всегда.
    - У вас золотое сердце, - с кислой улыбкой ответил Радченко.
    - В пятницу ты придешь в этот кабинет, переполненный новыми идеями. Кстати, Димыч, я тебе завидую. Меня вот певицы в гости не зовут. Проклятый возраст. Больно сознавать себя лежалым товаром, который не пользуется спросом. Но ты – другое дело. Романтический мачо. А Дунаева очень сексапильная особа. Но ты в гостях не забывайся. Хотя бы при первой встрече не дай затащить себя в койку.
    Полозову так понравилась шутка, что он засмеялся.

*   *   *   *

    - Вот так я ударил, - Игорь Перцев выбросил вперед тяжелый кулак и застыл с вытянутой рукой. – Прямой в челюсть. И продавец слетел с катушек.
    Следственный эксперимент с выездом на место проходил в душном и тесном строительном вагончике, приспособленным под магазин. Майор убойного отдела Юрий Иванович Девяткин глянул на следователя прокуратуры Леонида Ефимова, заполнявшего протокол, и двух свидетелей, женщин продавцов дневной смены, безмолвно стоявших по эту сторону прилавка. Женщины были напуганы и глядели на Перцева так будто он, спустя два месяца после расправы над их коллегой, продавцом Рафиком Айвазяном, вернулся сюда, чтобы поубивать остальных работников магазина.
    - Крой дальше, - сказал Девяткин. – Что ты сделал, когда ударил продавца?
    - Я запер входную дверь изнутри, - сказал Перцев. – Перелез прилавок и выгреб выручку из кассы. Деньги рассовал по карманам.
    - Показывай, - приказал Девяткин.
    Перцев перебросил ногу через прилавок и через секунду оказался с его внутренней стороны. Шагнул к кассе.
    - Сколько денег ты взял? – Ефимов поправил очки в золотой оправе. - Какая сумма?
    - Я не считал. Не до того было.
    Перцев задумался, потер запястья. Только что с него сняли браслеты, чтобы он показал и продемонстрировал, что случилось тем мартовским вечером, когда он сошел с электрички, отмахал пару километров от станции и оказался здесь, на дальней улице подмосковного городка.
    - Я заглянул в подсобку, вот в эту дверку, и увидел ящики с консервами, - сказал Перцев. – Когда повернулся, продавец уже стоял на ногах. Он держал над головой занесенный топор. Он сделал шаг ко мне. Места тут немного…
    - Совершенно верно, - кивнул следователь прокуратуры. – Полезная площадь торгового павильона ограничена…
    Следователь был молодым парнем. Он держался с достоинством, в синем форменном мундире, пошитым на заказ в ведомственном ателье, выглядел торжественно, как свадебный генерал. Ефимов знал, что темно-синяя форма ему к лицу, она придает солидности и значительности, поэтому надел мундир, а не штатский костюм. Девяткин отошел к окошку и присел на стул, наблюдая, как, перекурив, направились к казенной «Волге» два оперативника с Петровки, приехавшие вместе с ним. Конвойные, доставившие сюда Перцева, спасаясь от дождя, спрятались в фургон «ЗИЛ», в котором перевозили арестантов.
    Ефимов строчил протокол. Продавщицы, понурившись, стояли у двери. В эту секунду необъяснимая тревога облаком набежала на душу Девяткина. Показалось, что где-то рядом, совсем близко, подстерегает смертельная опасность. Откуда появилось это чувство, - не понять. Девяткин подумал, что волноваться не о чем.
    - У меня не было выбора, - говорил Перцев. – Вопрос стоял так: или он или я. И на размышления пара секунд, не больше. Когда рука с топором пошла вниз, я перехватил ее в запястье. Вот так… В левой руке я зажал самодельный нож.
    Перцев показал, как именно перехватил руку продавца. Ефимов сделал несколько снимков. Продавщицы переглядывались, они живо представили себе картину расправы, - и стало страшно. Не ровен час, в магазин ввалится еще один такой вот Перцев с ножом в кармане и тогда…
    - И ударил первым, под сердце. Клинок вошел легко. Попал между ребер. Тогда этот малый выронил топор, осел на пол и повис на мне. И я нанес второй удар, в горло. Сбоку. Вот так… И все было кончено.
    Перцев перевел дух.
    - Запишите, что умысла калечить продавца, тем более убивать его я не имел. Я защищал свою жизнь.
    - В момент убийства на вас были перчатки?
    - Холодно, я их не снимал, когда вошел в этот сортир, - сказал Перцев.
    - Ваши дальнейшие действия?
    - Хотел уйти, но вспомнил о ящиках с консервами, что лежали в кладовке. Короче, в ту пору я сидел на мели. Каждую копейку считал. И я подумал, почему бы не прихватить пару ящиков. Консервы – те же деньги. Я покопался в карманах потерпевшего. Вытащил связку ключей. Еще минут десять копался в кладовке, выбирал что получше. Открыл заднюю дверь, ящики на плечи.
    - Ты заранее наметил, где спрячешь ящики?
    - Нет. Увидел дыру в заборе. Я заглянул в проем. Там старые гаражи. Шел дождь со снегом. Я подумал, что к утру следов не останется. Ящики можно спрятать поблизости. Ни одна собака не найдет.

*   *   *   *

    Девяткин думал о том, что Перцев не тот человек, кто прольет кровь ради скромной выручки и пары ящиков консервов. От его рассказа за версту пахнет враньем.
    Третий месяц Перцева держали в Матросской Тишине по обвинению в убийстве авторитетного бандита Геннадия Салимова по кличке Сало и его телохранителя. Втроем они резались в карты на съемной квартире. Перцев перестрелял своих партнеров, потому что между ними якобы возникла ссора. Расстреляв обойму, намылил лыжи. Но за дверью ждали оперативники, которые вели наблюдение за Салимовым. Стояла глубокая ночь, Перцев, бросив пистолет, распахнул окно, перелез на соседний балкон, оттуда на водосточную трубу и стал спускаться вниз. Он наверняка ушел бы от погони, но между вторым и третьим этажом проржавевшая секция трубы просто развалилась. Перцев полетел вниз и повредил лодыжку. Он сидел на асфальте и курил, когда оперативники надевали на него браслеты.
    Неделю назад он неожиданно взял на душу убийство продавца Айвазяна. Никто не тянул Перцева за язык, он сам попросился на допрос. Интерес подследственного вырисовывается ясно: за двойное убийство ему намотают как минимум пятнашку строгача. За Айвазяна к этому сроку добавят еще года три. Не так уж много. Видимо, кто-то из уголовных авторитетов попросил, точнее, потребовал, чтобы Перцев повесил на себя этот труп. Взамен - красивая жизнь на зоне: усиленное питание, работа библиотекаря или хлебореза, возможно, даже девочки.
    Теперь полагается закрепить показания с выездом на место, составить протокол в присутствии понятых, начертить план магазина и прилегающей местности. Дорогу, по которой Перцев уходил к гаражам, взвалив на плечи ящики с консервами. Обозначить место, где была спрятана добыча. Ни милиция, ни прокуратура не имеет ничего против этого спектакля. Нераскрытое убийство никому не нравится.
    Девяткин подумал, что сегодня вечером он приглашен на день рождение к старому приятелю врачу Хрустову. И наверняка уйдет из ресторана на бровях, в противном случае приятель, который ненавидит трезвость во всех ее проявлениях, обидится. Загвоздка в том, что до начала торжества всего-то три с половиной часа, а еще за подарком надо заехать домой.

*   *   *   *

    Путь до особняка на Рублевском шоссе, где свила гнездышко Ольга Петровна Дунаева, отнял минут сорок. Радченко, пробившись сквозь плотный поток машин на серебристом мотоцикле «Харли-Девидсон» тормознул перед вахтой, представлявший собой два добротных дома с толстыми стенами из природного камня и окнами, похожими на крепостные бойницы.
    Навстречу вывалились пять здоровых лбов, одетые в костюмы. Подозрительно покосившись на «харлей», принялись выспрашивать, к кому приехал гость. Мотоциклисты не внушали доверие охране. Старший предложил юристу пройти в помещение. В просторной комнате, где по стенам были развешены большие фотографии поселковых особняков, Радченко попросили развести руки в стороны и раздвинуть ноги.
    - Если бы Ольга Петровна предупредила, что я подвергнусь процедуре личного обыска, то, пожалуй, я перенес бы встречу в другое место, - сказал Радченко.
    - Таковы порядки, - старший охранник прошелся по спине и ногам металлоискателем.
    - Так поступают со всеми гостями или есть исключения?
    - Только с адвокатами, - усмехнулся старший.
    Дима бросил а стол связку ключей. Старший осмотрел их, сосредоточил внимание на брелке, похожим на футбольный мячик. Нажал пальцем крохотную кнопку, засветилась лампочка.
    - У вас есть при себе оружие? Ну, в мотоцикле?
    - Я не ношу оружия.
    - Мобильник, смартфон, видеокамера, фотоаппарат?
    - Только мобильник.
    - Придется оставить здесь. Получите, когда будете возвращаться обратно. На всякий случай предупреждаю, на территории поселка строго запрещено делать фотографии или вести съемку. Запрещено пересекать границы участков. Таков порядок.
    В окошко Радченко видел, что в пластиковом кофре, укрепленном на заднем крыле мотоцикла, бесцеремонно роется парень в темном костюме. А покрышки и движок «харлея» осматривают еще два идиота. Интересно, что они хотят найти? Разумеется, жители поселка и гости, заворачивающие сюда, не подвергаются унизительной процедуре допроса и личного обыска.
    Когда вышли на воздух, старший объяснил, как проехать к дому певицы.
    - Сначала налево, потом возьмешь правее. Доедешь до белой скульптуры на развилке, там сходятся улицы. Потом налево и до конца. Предупреждаю: скорость на территории поселка двадцать километров.
    Радченко стянул с головы цветастую косынку, стягивающую волосы, сунул ее в карман кожаной куртки.

*   *   *   *

    Перцев потянул на себя створку ворот беспризорного бокса без номера. Он мог бы не трудиться, вторую створку давно сняли с петель и утащили. Строительство жилого массива еще не началось, поэтому на территории бывшего гаражного кооператива «Прибой» хозяйничали бомжи и ребятишки из домов через улицу. Девяткин и оперативник Валера Поляков вошли внутрь следом за Перцевым, следователем прокуратуры и понятыми, потому что мокнуть под дождем не хотелось.
    Бокс, кое-как слепленный из кусков жести, - просторный, две машины запросто встанут, но настолько старый и ветхий, что стены проржавели насквозь. Пальцем ткни, развалятся, а крыша, как сито. Хорошо хоть дождик не сильный. Пахнет собачьей шерстью, вокруг полно разного хлама. Продавленный пружинный матрас, обрезки досок, ворох истлевшего тряпья в углу, заднюю стену подпирает кусок листовой фанеры, разрисованный похабными картинками.
    - Я тащил консервы, вокруг не было ни души, - Перцев жарил как по писанному. – Шел снег с дождем. С улицы попадал свет от фонаря. Остановился перед этим вот боксом, где мы сейчас стоим. Воротины приоткрыты. Ну, я и свернул сюда…
    - Не тараторь, - прокурор, постелив газету под зад, присел на пластиковый ящик, положив на колени папку и протокол. – Показывай. Что и как ты делал.
    На минуту наступила тишина. Стало слышно, как мелкий дождь стучит по железной крыше, а где-то рядом по железнодорожным путям ползет электричка. Приближаясь к станции, снижая скорость, она дала два протяжных гудка.
    - Я перетащил ящики вот сюда, на середину, присел на бочку, - Сказал Перцев. - Прикурил, торопиться было уже некуда. Сидел и светил фонарем, раздумывал, где бы спрятать ящики. И увидел люк погреба. Деревянный с железным кольцом. Я потянул за кольцо. Там темнотища, даже с фонарем ни фига не видно. Ну, решил, что погреб в гараже - это как подарок судьбы. Туда ящики и скинул.
    - Подожди-ка, - прокурор покачал головой. – На допросе в СИЗО ты не упоминал ни о каком погребе.
    - Ну, я подумал, что это не так важно. Я ведь все равно за ящиками не вернулся.
    - В таких делах мелочей не бывает, - сказал следователь прокуратуры. – Показывай, где люк. И где погреб.
    - Похоже, люк землей присыпали…
    Кажется, поиски затягивались. И настырный малый из прокуратуры будет дотемна искать места, где Перцев якобы бросил клятые ящики. А время бежит. Девяткин прикурил сигарету, наблюдая, как Перцев меряет шагами пространство гаража. Мобильник зазвонил в ту минуту, когда Перцев сдвинул с места матрас и убедился, что под ним нет ничего.
    - Слушаю, - Девяткин поднес трубку к уху.
    - Юра, в ресторане я заказал пять литровых бутылок водки и еще десять бутылок с собой привезу, - именинник Хрустов говорил громко, слишком громко. Девяткин кашлянул в кулак и посмотрел на женщин. – Я уже на месте. Почти разгрузился, но тут подумал, что пятнадцать бутылок будет маловато. Ты на машине приедешь? Просьба к тебе… Возьми по дороге десять флаконов по ноль семь. Лучше пусть останется. А деньги я тебе…
    Девяткин вышел на воздух, свернул за угол и отошел подальше, не хотелось, чтобы частный разговор стал общественным достоянием.
    - Что ты орешь? – разозлился он.
    - Я не ору, связь так работает, - еще громче заорал Хрустов.
    Девяткин собрался что-то ответить, когда услышал негромкие хлопки, будто где-то рядом дети баловались с петардами. Один хлопок, два, потом еще один. Закричали женщины. Что-то глухо ухнуло, будто на пол уронили железную кастрюлю. Снова женские крики. Девяткин побежал к гаражу. Он выхватил из подплечной кобуры пистолет, выключил предохранитель, дважды выстрелил в воздух, чтобы проснулись конвойные и опер Лебедев, оставшийся в «Волге».
    Вовремя притормозив, Девяткин едва не споткнулся о ноги лейтенанта Полякова, лежавшего на пороге гаража. Опер перевернулся на бок, подтянул вверх колени, зажимая рану в животе окровавленными ладонями. Женщины оказались целы и невредимы. Одна, присев на корточки, обхватила ладонями голову, будто ее кто-то собирался ударить молотком. Вторая продавщица прижалась спиной к стене и, парализованная страхом, застыла на месте.
    Прокурор лежал на спине в двух шагах от матраса. Открытые глаза смотрели в потолок. С первого взгляда понятно, что медицинская помощь ему без надобности. Одна пуля разорвала печень, вторая попала в левую сторону груди. Он умер в тот момент, когда еще стоял на ногах. Очки в золотой оправе свалились с носа, бланки протокола разлетелись по сторонам. Лист фанеры валятся на земле, а в задней стене гаража зиял аккуратный проем. Полтора метра на метр.
    Девяткин, пригнувшись, нырнул в лаз. И тут же повалился на сырую траву и вжался в землю. Автоматная очередь ударила со стороны железнодорожной насыпи. Стрелка, закрытого кустами, не видно. Пули прошли над головой, прошлись по ржавому железу. Девяткин выстрелил в ответ, наугад. Отполз назад и перезарядил пистолет.

*   *   *   *

    Подняли шлагбаум, Радченко покатил по брусчатке из плиток на основе натурального гранита с вкраплениями полевого шпата, придававшего камню ярко розовый оттенок. Впечатление такое, будто мотоцикл медленно плыл по реке из малинового киселя.
    Тут и в помине не было высоких заборов, изгороди, будь то кованые решетки или простой деревянный штакетник, в высоту не достигали полутора метров. Поэтому взгляду открывались роскошные особняки, непохожие друг на друга, построенные по индивидуальным проектам. Радченко едва оторвал взгляд от русской классической усадьбой с мощными колоннами с каннелюрами, увенчанными капителью со спиральными завитками и листьями аканта. На величественным крыльце из итальянского мрамора стоял лакей в ливрее, вышитой золотом и синих узких брюках с красным рантом. Лакей напоминал персонажа музея восковых фигур. Второй час он, стоя на солнцепеке, ждал хозяина, чтобы помочь ему выбраться из машины и открыть дверь, когда он будут заходить в дом. Но хозяин опаздывал.
    Радченко залюбовался домом в готическом стиле, похожим на древнюю католическую церковь, с башнями и башенками, с огромными цветными витражами. Казалось, в окнах стояли короли, воины и бородатые старцы в длинных цветных плащах. Эклектика, беспорядочное смешение архитектурных стилей, создавало ощущение, будто тебя занесло в уникальный музей под открытым небом.
    На этой ярмарке тщеславия дом Ольги Петровны выглядел бедным родственником, приглашенным на светское застолье. Классический английский стиль, лишенный излишеств и помпезности.
    Радченко остановил мотоцикл возле отдельно стоявшего гаража, когда женщина в белом свитере и темных брюках вышла из-за угла и, улыбнувшись, сказала, что увидела Диму из окна. И добавила, что иначе представляла партнера юридической фирмы. Дима решил, что певицу, которую видел только по телеку и на страницах глянцевых журналов, тоже представлял совсем другой. Повыше ростом, пофигуристей.
    - Я хотел познакомиться с человеком, который будет заниматься этим делом, - сказала Ольга Петровна. - Точнее сказать, моей судьбой. Вам тридцать лет?
    - И еще шесть. Я не такой уж маленький. Сам без пяти минут отец.
    Отвечать на этот вопрос Радченко приходилось часто. Хороший адвокат в понимании клиента – это человек, убеленный сединами. Он, по примеру президентов великих государств, носит наручные часы «Крикет», ездит на «бентли», боится летать самолетами, таскает толстый старомодный портфель, набитый макулатурой, и не доверяет компьютерам.
    - Вы всегда ездите без шлема?
    - Я фаталист.
    - Охранники были не слишком любезны?
    - Такими пустяками мне трудно испортить настроение. Хотел спросить: у человека вашего положения есть возможность выбрать лучшего адвоката. Почему я?
    - Отзыв вашего начальника Юрия Семеновича Полозова. Он осыпал вас комплиментами.
    - Я наивен, но не до такой же степени.
    - В прошлом году вы работали с моей близкой знакомой Валей Решетняк. У нее, если помните, возникла серьезная проблема. Валя была на волосок от смерти. Вы лихо все урегулировали. Главное, обошлось без огласки. Валя от вас просто в восторге. Она сказала – вы большой мастак по этой части. Мне не нужен умный юрист очкарик. Нужен конкретный человек, способный решить конкретную проблему.
    - Не хочу хвастаться, но случай с Решетняк – не самый сложный, - усмехнулся Радченко. – Шантаж. Угроза расправы, вымогательство. Те парни работали слишком примитивно. Потому что опыт минимальный и мозгов немного. И, в конце концов, их сгубила жадность. С такими можно не церемониться.
    - Да, да, - рассеяно кивнула Дунаева. – И все таки я представляла вас другим. Только без обид.
    - Молодость – это временный недостаток.
    Конечно, не следовало приезжать в поселок, где живут богатейшие люди России, на мотоцикле, в поношенной кожанке, стоптанных башмаках и майке с надписью «возьми меня на асфальте». Хозяин адвокатской конторы, узнав об этой выходке, будет оскорблен в лучших чувствах. Дунаева улыбнулась, но лицо оставалось усталым и напряженным, а в глазах застыли то ли страх, то ли печаль.
    – Возможно, вы тот самый человек, которого я искала. А мотоцикл… Я сама когда-то мечтала научиться ездить на мотоцикле. Гонять так, чтобы ветер свистел в ушах. Наверное, об этом мечтает каждый нормальный человек. Но, поразмыслив, покупает автомобиль. А байкеров называет самоубийцами, хотя в душе завидует им. Только на мотоцикле можно почувствовать скорость, а?
    - Пожалуй. Что вам помешало завести железного коня?
    - Мечты забываются. И эта забылась. Пойдемте. Покажу, где вымыть руки.
    Радченко лишь вздохнул и поплелся в дом следом за хозяйкой.

*   *   *   *

    Разговор проходил не за чайным столиком в гостиной, а в кабинете мужа Ольги Петровны. Певица коротко без лишних эмоций пересказала свою историю и добавила, что жизнь с того проклятого дня ее жизнь остановилась. И начался кошмар, которому пока не видно конца. Радченко кивал головой, дожидаясь, пока женщина выговорится.
    Около года назад, прошлой осенью, старший брат певицы Олег Петрушин, проживающий в Краснодаре, попал на прицел местной милиции. В течение лета в городе было совершено четыре убийства женщин разного возраста. Все жертвы не были изнасилованы. Их жестоко избили, потом задушили косынками, колготками или ремешками от сумочек. Петрушин был знаком с последней жертвой некоей Викторией Скрипченко, студенткой полиграфического техникума. За несколько часов до трагедии их видели на окраине города, в заброшенном парке. Труп Скрипченко обнаружили через пять часов после смерти, поэтому время кончины установили с точностью до минуты.
    В доме Петрушина устроили обыск, вскрывали полы. Обнаружили только папки с этюдами и зарисовками. Среди эскизов три рисунка углем, на которых была изображена покойная Скрипченко. Из одежды на девушке были кокетливые трусики. Рисунки изъяли, а Олега трое суток продержали в одном из отделений милиции. Он выдержал допросы, но не дал признательных показаний. Парня выпустили, потому что прямых доказательств вины не было. Впрочем, прямые доказательства – вопрос времени и терпения сыщиков.
    Опытные преступники, а Петрушин имел погашенную судимость за кражу и сопротивление при задержании, умеют прятать концы. За подозреваемым установили наблюдение, но ничего не происходило. В конце сентября оперуполномоченный Крылов, хорошенько выпив в конце рабочего дня, прихватил с собой рисунки Петрушина и направился к дому на по улице шахтера Закруткина, там жил его знакомый Анатолий Иванович Скрипченко, отец убитой девчонки.
    Шел дождь, милиционер успел промокнуть и продрогнуть по дороге, и, когда переступил порог дома, заявил хозяину, что покажет ему нечто такое… Сногсшибательное, настоящую бомбу. Если хозяин выставит четверть самогона и закусон, приличествующий случаю. Через час изрядно захмелевший мент выложил на стол рисунки обнаженной Виктории. Еще через полчаса мент объявил имя и фамилию художника, добавив от себя, что этот сукин сын, по милицейским данным и есть убийца. И уснул, положив голову на стол.
    Дальнейшие события поминутно расписаны в материалах уголовного дела. Хозяин посидел минут пять, влил в горло полстакана первача. И, поднявшись, довел гостя, до кровати. Анатолий Иванович зашел в соседнюю комнату, снял со стены ружье и долго не мог найти патроны, потому что сам плохо ориентировался в пространстве. Распечатав коробку с патронами, снаряженными картечью, он зарядил двустволку двенадцатого калибра, сунул горсть патронов в карман и спустился с крыльца. Темень почти кромешная, лил дождь.
    Окраинная улица, не закатанная в асфальт, превратилась в месиво из жидкой грязи. Скрипченко переулком вышел на параллельную улицу, спустился вниз, к дому, адрес которого знал. По дороге он два-три раза падал, поднимался и, весь залепленный грязью, похожий на черта, брел дальше неверной походкой. Скрипченко пнул ногой калитку, постоял минуту у занавешенного окна. На ткань легла человеческая тень, Скрипченко поднялся на крыльцо.
    Он прокрался по темным сеням, увидел полоску света, выбивавшуюся из-под двери горницы. Рванув дверь, остановился на пороге. Человек, сидевший за столом посередине комнаты, хотел подняться навстречу, но Скрипченко уже вскинул ружье и выстрел в Петрушина сразу с двух стволов. Оба заряда попали в грудь. Олега отбросило к противоположной стене. Он был жив, пока убийца перезаряжал оружие. Его пальцы тряслись, патроны выскальзывали из рук и рассыпались по полу.
    Петрушин сидел у стены и стонал. В легких что-то шипело, горлом шла кровь. Скрипченко приблизился на расстояние двух шагов и добил раненого. Он плюнул на покойника. Бросил ружье, пошатываясь, вышел на улицу и зашагал обратной дорогой. Через полчаса он растолкал милиционера и объявил, что только что пристрелил убийцу своей дочери. Потом рухнул на табурет и разрыдался. Его задержали на следующее утро.

*   *   *   *

    Дунаева ездила с концертами по Омской области. Продюсер певицы сделал все, чтобы весть не дошла до певицы, и гастрольный тур завершился на ура. Дунаева приехала в Краснодар, когда брата кремировали. Его убийца сидел в тюрьме, а оперуполномоченного Крылова выперли со службы. Она задержалась в городе на полдня и уехала обратно. Весной на адрес ее электронной почты стали поступать фотографии изуродованных и убитых женщин. Письма сопровождают короткие подписи типа «Тебе нравится такая смерть?» Послания отправлены неизвестно откуда, аноним неплохо знаком с компьютерами и Интернетом.
    - Мне стало страшно, - сказала Дунаева. – Так страшно. Я позвонила заместителю начальника московского ГУВД Богатыреву. Николай Николаевич милейший человек, я с ним познакомилась, когда первый раз выступала на концерте, посвященным дню милиции. Он внимательно выслушал, успокоил. Обещал прислать одного из лучших сыщиков МУРа.
    - И прислал?
    - На следующий день в этой комнате появился некий Юрий Девяткин, майор. На редкость бесцеремонный тип. К тому же законченный циник. Я спросила, как продвигается мое дело. А он говорит, мол, никакого дела пока нет. Он работает в убойном отделе. А в кабинете и в других комнатах, как он успел заметить, трупы не валяются. Короче, надо ждать трупа, а там посмотрим. И все это он говорит как-то снисходительно, с противной улыбочкой. Будто обращается не к взрослой женщине, а к умственно отсталому подростку. Такое впечатление, что он презирает людей моей профессии. И меня лично. Уходя, сказал, чтобы я обращалась, когда поступят новые фотографии. Это была глупость с моей стороны – переться в милицию.
    - Вы сделали правильные выводы, - кивнул Радченко.
    - Господи… А дальше все покатилось кувырком. Я вынуждена отказаться от гастролей, назначенных на май, от всех этих волнений пропал голос. Всего на неделю, но… Гастроли - псу под хвост. Я заплатила неустойку. Сорвался выпуск диска, который мы готовили полгода. И это только малая часть моих бед.
    - Отношения с покойным братом были не самыми гладкими?
    - Мы изредка перезванивались. Вот и все отношения. Он жил трудно, один в небольшом домике. Работал истопником. И еще рисовал на заказ портреты. Или расписывал потолки и стены в продуктовых магазинах. Я предлагала ему материальную помощь, но Олег говорил, что ни в чем не нуждается.
    - Вы хотите, чтобы я нашел анонима, отправляющего письма?
    - Я думаю, что даже мертвые имеют шанс на справедливость, - голос Дунаевой сделался твердым. – Мой брат не убийца. Он вел дневник, такую толстую тетрадку в зеленом кожаном переплете. Описывал свою жизнь день за днем. У Олега был очень мелкий почерк, какой-то старушечий… Менты проводили обыски в доме и сараях на дворе. Ничего не нашли. Надеюсь, вам повезет больше. Это первое. Во-вторых, я должна подумать о себе. Пока что вся эта история не выплеснулась на газетные страницы. Фамилия брата – Петрушин. Меня знают как Дунаеву. Но рано или поздно… Тогда моя карьера будет кончена. Вы в курсе моих семейных неприятностей?
    - Разумеется, - кивнул Радченко.
    - Тогда вам легко представить, что произойдет дальше. Такая жизнь мне не нужна.
    - Но вина вашего брата не доказана судом.
    - Это не имеет значения. После смерти Кости женщин в тех краях больше не убивали. Вероятно, убийца смотался оттуда. Всех жертв списали на Костю. Словом, мне нужен дневник. Нужны доказательства, что брат не убийца. Тогда этот кошмар кончится. Вы тот человек, который может помочь. Ну, что скажете?
    - Что говорить? Я уже впрягся.

*   *   *   *

    В кабинете начальника следственного управления Николая Николаевича Богатырева Девяткин чувствовал себя не очень уютно: кажется, головой занесена острая секира, вот-вот лезвие опустится вниз, ударит по шее, и башка покатится с плеч. А кровь забрызгает стол для посетителей, испортит рисунок желто-зеленого ковра. Написана уже добрая дюжина докладных и рапортов о том, что произошло на территории заброшенных гаражей, но начальник не любит читать бумажки. Девяткин говорил пять минут без передыху, но Богатырев лишь неодобрительно качал головой.
    - Никто не ожидал от обвиняемого такой прыти. Он не судим, не пользовался авторитетом в кругах бандитов и воров. И вообще все свои тридцать семь лет жизни старался держаться в тени. Родом из Брянска, работал сторожем и землекопом на местном кладбище. Потом ушел с работы и потерялся из виду. Из родственников только престарелая мать и тетка. Последние пять лет с родственниками не виделся. Изредка присылал матери немного денег. Где работал, чем занимался – неизвестно. По нашей части на Перцева ничего нет. Кроме того убийства за карточным столом. И вдруг такое исполнение.
    - Почему он был без наручников?
    - Не хочется валить все на мертвого прокурора…
    - Да ладно тебе, - Богатырев раздраженно махнул рукой. – Докладывай.
    - Прокурор Леонид Ефимов, покойный, приказал снять с него браслеты еще в магазине, - вздохнул Девяткин. – Ефимов фотографии делал, хотел, чтобы все выглядело натурально. Черт знает, чего он хотел… Может, пулю свою ждал.
    - А почему второй оперативник Саша Лебедев, этот амбал, призер всех милицейских соревнований по вольной борьбе, торчал в машине, когда надо находиться рядом с Перцевым?
    - В тот день был на больничном, у него высокая температура. Я попросил его выйти на работу, потому что лето, все в отпусках. Мне на выезд взять некого… Шел дождь, я приказал Сашке остаться в машине. Моя вина…
    - Убили молодого прокурора, опер в больнице. Подследственный лыжи намылил. Ему помогали сообщники на машине, вооруженные автоматическим оружием. А у Лебедева в этот момент сопли из носа потекли. Вы должны были тщательно проверить гараж перед тем, как туда войдет Перцев. Убедиться, что там не спрятан ствол или заточка.
    Девяткин выдержал паузу, плеснул в стакан воды из графина и промочил горло. Самое противное дело на свете – оправдываться, когда знаешь, что сам кругом виноват. И твой собеседник это знает. Получается, что говорить не о чем. Слов подходящих нет. И все-таки надо.
    Девяткин отсутствовал в гараже всего пару минут или около того. Пока он трепался с именинником Хрустовым о водке, подследственный успел многое. Добрался до кучи ветоши, сваленной у стены. Наклонился, вроде как люк в полу искал, вытащил из тряпок полуавтоматический пистолет иностранного производства. Оружие было готово к стрельбе, патрон в патроннике и курок на боевом взводе. Перцев даже не успел выпрямить спину, когда раздались первые два выстрела. Он попал, куда хотел, в живот оперативника. Стрелял, не целясь, навскидку, точно зная, что не промажет.
    Следователь прокуратуры успел вскочить с ящика, выпустил из рук папку с бумагами. Он носил ствол в подплечной кобуре. Перцев не дал противнику ни одной секунды. Первый выстрел в грудь, второй в голову. Он отбросил в сторону лист фанеры, что закрывал нижнюю часть задней стены. И ударил коленом по жести. Сообщники Перцева, готовившие с воли побег, выпилили в стене лаз, чтобы не были заметны следы распиловки, их кое-как замазали шпатлевкой.
    Перцеву осталось рвануть к железнодорожной насыпи и забраться на нее. С другой стороны путей его ждала серая «десятка», за рулем водила, который хорошо изучил все окрестные дороги. Второй сообщник прикрывал отход из автомата. Когда Девяткин бросился в погоню, едва сам не нарвался на пулю. И вынужден был отступить, дождаться Лебедева и конвойных, прибежавших на выстрелы. Бандиты выиграли столько времени, сколько им требовалось, даже больше.
    Позднее, когда из Москвы прибыла следственная бригада, криминалисты и судебный медик, автомат со спиленными номерами нашли в зарослях чертополоха под насыпью. Машину, находившуюся в угоне вторую неделю, обнаружили ближе к вечеру, ее сожгли в лесопосадках, в пятидесяти километрах от Москвы. Там Перцев и сообщники сменили транспорт. Все продумано и выполнено на высоком уровне.
    - Я готов понести ответственность, - выдавил из себя Девяткин, он знал, что начальник ждет покаянных слов. – Готов написать рапорт.
    - Накажем. Если надо и рапорт положишь на стол. Но для начала надо отдать долги. Найдешь Перцева. Это теперь твое основное задание. Пока передашь свои дела Пастухову. Но это не все.
    Полковник нажал кнопку селекторной связи и приказал секретарю пустить в кабинет «ту женщину». Миловидная молоденькая блондинка, невысокая, но с очень ладной фигурой, плотно прикрыв дверь, прошла по ковровой дорожке к столу. Женщина выглядела бы на все сто, если бы не заплаканное бледное лицо, глубоко запавшие глаза, и длинное, ниже колен, темное платье с такими же темными шифоновыми рукавами.
    Богатырев, завладев женской ручкой, стал мять ее в своих лапах, называя молодую особу по имени отчеству: Елена Петровна. Девяткин сообразил, что перед ним вдова покойного прокурора. Он поднялся, не зная, что делать с руками, спрятал их за спиной. Богатырев, усадив женщину на стул, сам уселся рядом, за столом для посетителей. Полковник знал много слов утешения и сейчас использовал свой богатый запас весь, без остатка.
    Выступление Богатырева звучало пафосно, но убедительно. Слова простые, а пробирали до самого сердца. Растрогался даже Девяткин. А уж женщина, которая позавчера похоронила мужа, готова поверить в любую сказку. Богатырев распинался еще минут десять, Девяткин с умным видом кивал головой.
    Исчерпав запас домашних заготовок, полковник перешел к делам практическим. Да, он знает, что город выделил вдове и ее сыну новую квартиру и материальную помощь. Но ограничиться только этим, мы не имеем права. Уже сейчас совместно с прокуратурой в МУРе создана оперативная группа под руководством майора Юрия Ивановича Девяткина, приказ подписан. Богатырев показал пальцем на стол, где пылась старая газета
    Преступник и его пособники будут найдены, предстанут перед судом и ответят по всей строгости закона. Это не просто слово милиционера, крепкое, как гранит, это долг чести. Богатырев зло зыркнул на Девяткина, мол, чего сидишь как пень.
    - Это наш долг чести, - повторил за начальником Девяткин. – Мы сделаем все, что в наших силах. В лепешку разобьемся.
    Елена Петровна поплакала еще минут пять и ушла.
    - А ты думал, я один стану отдуваться? – Богатырев перевел дух. – Тебя сюда вызвали, чтобы ты в ее глаза посмотрел. Теперь дело за малым: надо выполнить обещание.

*   *   *   *

    Как обычно в жару хозяин юридической фирмы был не слишком приветлив. Развалившись в кресле, Полозов пускал в потолок кольца табачного дыма, рассеяно кивал, слушая подчиненного. Наконец раздавил сигарный окурок в пепельнице. Накануне он прочитал план мероприятий, предложенных Радченко и что-то решил для себя. И теперь с этого решения его не сдвинуть.
    - Эта история с певицей мне нравится все меньше и меньше, - Полозов свел брови. – От нее за версту попахивает знаешь чем? Тут не вокзальный пивняк, чтобы мы употребляли низкую лексику. Но раз уж мы взялись за это благородное дело, решились помочь женщине, обратного хода нет. И точка. И абзац.
    В переводе на русский язык эта патетическая тирада означала одно: Дунаева заплатила вперед, и заплатила ровно столько, что Юрий Семенович, готов на все, хоть лопатой дерьмо кидать, только бы не возвращать деньги обратно. Впрочем, самому грязной работой заниматься не придется. Для этого существует Радченко.
    - Твои соображения, Димыч, я изучил. Но мы не можем подставляться даже из-за прекрасной женщины. Кстати, ты ее как? Ну, у тебя еще все впереди. Когда дело закроем, поверь мне на слово, эта цыпочка повиснет на твоей шее. Не оторвешь. Да, старик, завидую. Черт побери, где мои семнадцать лет? Ты получаешь женщину, о которой мечтает каждый мужик, у которого в штанах не кулек с тряпьем, а то самое, что должно быть в штанах. И плюс к этому премию. Господи… Мне бы хоть раз так повезло.
    Человек, проработавший с Полозовым хотя бы год, успевает изучить язык его иносказаний. Юрий Семенович уверовал, что у дела перспектив с гулькин клюв. Дневник покойного брата не найти. Отправителя фотографий разыскать и того сложнее. Впрочем, если Радченко сумеет пробить лбом стену, а лоб у него сделан не из мягких пород дерева, значит, призрачный шанс замаячит. Но у солидной адвокатской фирмы эта бурная деятельность не должна касаться. С сегодняшнего дня Димыч получает полный расчет и трудовую книжку, где записано, что он уволен по собственному желанию.
    Он будет оформлен на должность адвоката в юридическую компанию «Братья Черновы», подставную контору, часто переживающую банкротство, меняющую название, адреса и штат сотрудников. Через эту шарашку проворачивают сомнительные дела, за которые серьезная фирма не возьмется. Если у Димыча все получится, - Полозов отлично заработает. Если масть не пойдет, - дело начальника – сторона.
    - Вот у тебя список кандидатов, людей, кому выгодно пугнуть артистку страшными фотками, - Полозов прочертил ногтем линию вдоль листа бумаги. – На первом месте супруг Ольги Петровны Гвоздев. В чем его выгода?
    Радченко раскрыл папку с бумагами.
    Гвоздев и Дунаева поженились восемь лет назад. Он преуспевающий бизнесмен, она певица с будущим. Фотографии в глянцевых журналах, передача на телевидении и прочая мишура быта. Через год родился сын Максим, от которого без ума и отец, и мать. Дела Гвоздева идут в гору: он один из крупнейших поставщиков санфаянса, керамической плитки, декоративных строительных материалов.
    Два года назад пошли неприятности с таможней, а потом к делу подключается прокуратура. По слухам Гвоздев перетаскал в высокие кабинеты много наволочек, набитых грязным налом, чтобы замять это дело. Два ближайших компаньона разорились, один застрелился, или ему помогли пустить пулю в висок. Наш герой вышел из этой битвы с огромными потерями, почти без денег, и с подмоченной репутацией. Он уговаривает супругу купить землю в одном из самых престижных рублевских поселков, построить там прекрасный особняк. По самым скромным подсчетам, затея обошлась в шесть-семь миллионов долларов. Земля и строение оформлены на супругов в равных долях.
    Но тут начинается эта темная история с ее братом. После его смерти сестра получает фотографии зверски убитых женщин. А ее супругу по почте доставляют письмо. В нем вся история Дунаевой и ее брата. Якобы Ольга Петровна знала, что Олег патологический маргинал и садист, убивающий женщин. Она могла остановить брата, могла пойти в полицию, но тянула, по-женски рассудив, что все рассосется само собой. И еще она хотела сохранить брак, боялась, что подрастающий сын узнает все эти ужасы.
    Гвоздев подает на развод, на имущество супругов наложен арест. До суда, который может затянуться надолго, Дунаева не имеет права продавать вещи, дом, машину и прочее. Сын Максим остается с отцом. Гвоздев угрозами и шантажом добьется того, что все имущество певицы отойдет ему. И сын останется с ним. Сейчас Гвоздев вертит женой, как ему вздумается, разрешает видеться с Максимом один раз в две недели.
    - Получается, что Гвоздев мог сам отправить жене фотографии, а потом оставить ее без гроша в кармане. Так?
    - Почему бы и нет? – пожал плечами Радченко. – Когда речь заходит о больших деньгах, люди способны и не на такое.
    - На Гвоздева у нас ничего нет. Я поручу кому-нибудь поинтересоваться жизнью этого типа. Похоже, что мужик воспользовался ситуацией в своих целях. Но сам он не стал бы отправлять жене фотографии. Да и откуда ему взять эти снимки? Установлено, что снимки трупов сделаны судебным фотографом в рамках того самого краснодарского дела. Каким образом фотки из розыскного дела ушли на сторону?
    - Могли менты слить. За вознаграждение.
    - Димыч, мысли глобально, - Полозов поправил узел галстука. - Гвоздев наверняка живет в страхе, боится, что прокуратура снова вдруг вспомнит о нем. Тогда он не откупиться. Хрен с ним с Гвоздевым… У тебя сейчас другие задачи. Пойдешь в кадры и напишешь заявление по собственному. В бухгалтерии получишь деньги на расходы. В тратах не стесняйся, плати кому надо и сколько надо. Сегодня же оформляйся на работу к «Братьям Черновым». Суток тебе хватит, чтобы закруглить московские дела, покаяться жене во всем. И на коленях вымолить прощения за измены.
    - Мне не в чем каяться, - округлил глаза Радченко, который никак не мог привыкнуть к своеобразному юмору шефа. – Я ей не изменял. Никогда.
    - Ну, значит все еще впереди. Попросишь прощения за будущие измены. Авансом. Послезавтра выезжаешь в Краснодар. Дунаева набросала список мест, где брат мог держать свои записи. Рой носом землю, чтобы найти этот дневник. Если удастся доказать, что этот Олег не имел к убийствам никакого отношения, значит, мы не зря едим хлеб. Помогать тебе будет Игорь Тихонов. Ты его знаешь. Детектив на вольных хлебах. Сотрудничает с нами, когда мы беремся за дело вроде этого. Желаю успехов. Надеюсь, жена тебя за все простит.
    Отложив сигару, Полозов поднялся и похлопал подчиненного по плечу.

*   *   *   *

    Город затопили светло-фиолетовые сумерки, когда Девяткин вышел из центральной проходной, и неторопливо побрел вверх по бульвару к кинотеатру «Россия». На сегодняшний вечер у него были кое-какие планы, он обещал одной интересной женщине, метрдотелю ресторана «Московские узоры», заглянуть после работы в ее заведение. Он посидит за кружкой пива, послушает музыку, а потом довезет Галочку на такси до ее двухкомнатной квартиры в районе Беговой. Сегодня жарко, всякая мысль о половой близости внушает отвращение, да и настроение не то. Но у Галочки есть кондиционер, а настроение штука переменчивая. Завтра суббота и можно подольше не вставать с постели, в этот раз дежурить не ему. И вообще любой человек, даже мент, имеет право на личную жизнь.
    Когда Девяткин остановился, чтобы высморкаться в цветочную клумбу, кто-то тронул его за локоть. Обернувшись он увидел перед собой Елену Петровну. Она вышла из здания ГУВД часа полтора назад и все это время в своем нескладном платье с шифоновыми рукавами торчала тут, на жаре, дожидаясь его, будто других дел нет. Слезы на щеках давно высохли, большие голубые глаза глядели осмысленно.
    - Я отниму у вас не больше пяти минут, - скороговоркой выпалила Ефимова, будто боялась, что собеседник выдернет руку и уйдет.
    - Отнимите хоть целый час. Может, присядем?
    Вдова отрицательно помотала головой.
    - Я знаю, что там произошло, ну, в этом гараже, - не выпуская руки Девяткина сказала она. – Все знаю. До мельчайших подробностей. И не спрашивайте откуда. Вы ушли разговаривать по телефону. А моего мужа хладнокровно убили. Стреляли с трех метров, почти в упор. Правильно?
    - Правильно, - у Девяткина не осталось сил, чтобы соврать. – Вы убеждены: я виноват в том, что остался жив, а вашего мужа… Это правда – мы облажались. Не проверили гараж, не заковали Перцева в наручники. Но ведь это сплошь и рядом происходит. Я выезжал на места преступлений вместе с подследственными сотни раз. Случалось, арестанты пытались бежать. Но мы были готовы к таким фокусам. Оперативники знали заранее, чего ждать от человека. А этот Перцев оказался большим сюрпризом. Он не был судим, даже не состоял на милицейском учете. Убил одного картежника и его телохранителя, под горячую руку, во время ссоры. Преступление из разряда бытовых. И вдруг…
    - Не оправдывайтесь, я не за этим вас ждала, - Ефимова крепче ухватила Девяткина за локоть и притянула ближе к себе.
    - Тогда зачем?
    - Я слышала о вас, ну, знаю, что вы за человек,
    - Интересно услышать что-то новенькое о себе самом, - улыбнулся Девяткин. – И что вам наплели? Ну, рассказывайте?
    - Слышала, что вы, как сейчас говорят, крутой мужик. Вас не раз отстраняли от работы за превышение полномочий, за методы… Ну, которые не совместимы с должностью майора милиции. Когда вы чуть не до смерти избили одного бандита, у которого нашлись влиятельные друзья, вам предложили альтернативу: рапорт на стол или ссылка. Выбрали второй вариант. И отправились в какую-то глухомань ловить местную шпану.
    - Иногда там рыбка покрупней попадалась, - поправил Девяткин. – И мокрушники, и гопники, и насильники. Работы хватало, я не жаловался. Кстати, в том городе мне выделили дачный участок, я купил щитовой домик, чуть не женился. Наверное, деревья, что я посадил на том участке, немного подросли.
    - Мой покойный муж был человеком иного склада. Книги, книги… Телек почти не смотрел. Немного робкий, даже застенчивый. Он был очень честным человеком. Он умел стрелять, но не успел… Тогда, в гараже. Не успел…
    - Давайте о деле, - Девяткин забеспокоился, что снова все кончится слезами. – Мы ведь говорили обо мне. Ну, крутой мужик немного без тормозов. Но это лишь грубая внешняя оболочка. Здесь, - Девяткин постучал себя кулаком по груди, - бьется чуткое и ранимое сердце. По жизни я нежное создание. Пишу стихи на туалетной бумаге, а потом использую бумагу по ее прямому назначению.
    - Я не в том состоянии, чтобы оценить шутки, - Ефимова вытащила из сумочки и сунула под нос собеседника фотографию. На диване сидел краснощекий ребенок годиков трех от роду. Он держал на коленях отцову прокурорскую фуражку с синим верхом. Малыш смотрел в объектив очень серьезно, не улыбаясь. В голубых глазах светилась такая печаль, будто мальчик знал, что скоро потеряет отца.
    – Это наш ребенок, Митя. Он даже не запомнит Леню. Потом, когда немного подрастет, узнает об отце из моих рассказов и по фотографиям.
    - Меня трудно разжалобить, - сказал Девяткин. – Но вы своего добились. Очень жаль вас и вашего Митю. Расти без отца… Короче, мне это знакомо. Матери было очень трудно поднимать меня и сестру. А я особенно не радовал ее ни оценками в школе, ни поведением на улице. Когда мою мать ушли на пенсию, она устроилась продавщицей газет в киоск. Не могла без работы. Так и трудилась до недавнего времени. Впрочем, это другая тема. В кабинете Богатырева я пообещал твердо: убийцу вычислим. Не знаю, сколько это займет времени, но результат будет.
    Ефимова снова за локоть потянула Девяткина ближе к себе и заговорила шопотом.
    - Я хочу от вас только одного. Найдите эту тварь и убейте. Пристрелите, как он пристрелил моего мужа. Пообещайте мне сделать это.
    Девяткин дернул рукой и отступил на шаг.
    - Какая вы кровожадная. Может быть, вы слышали по радио или в газете читали, что в этой стране существуют законы. Есть суд и присяжные заседатели. Это они выносят приговоры. А исполняет их не Девяткин. Как вам это нравится? Ну, такое государственное устройство? Если не нравится, езжайте в Африку.
    - Бросьте трепаться, - Ефимова прищурила блестящие от волнения пронзительно голубые глаза. – Прошу вас еще раз: найдите и убейте эту тварь. Поступите так, как он поступил с моим мужем.
    Девяткин покачал головой.
    - Фигня, - сказал он. – Все, что вы тут несете, - полная околесица. Я не убийца. Кроме того, я сделал выводы из тех историй, что со мной случались в жизни. И еще: я не делаю противозаконных одолжений. Даже женщине. Даже если эта женщина мне очень симпатична.
    Он резко повернулся и зашагал вверх по бульвару. Он услышал за спиной, как женщина всхлипнула, и прибавил шагу.

*   *   *   *

    Утром Девяткин вызвал старшего лейтенанта Сашу Лебедева и постучал кончиком карандаша по столешнице. То был сигнал собраться и максимально сосредоточиться.
    - Мы не первый и даже не сотый раз устраиваем выводок, то бишь проверяем действия подозреваемого с выездом на место, - сухо бросил он. – Но обосрались так, что на меня в коридорах пальцем показывают.
    Лебедев, верзила почти в полтора центнера весом, поник могучей головой. Он чувствовал вину за то, что именно он сидел в машине, боясь выйти под дождик. Сидел и гадал кроссворд, когда Перцев положил прокурора, едва не хлопнул Девяткина, а сам намылил лыжи.
    - Про начальство я уже не говорю, - продолжал Девяткин. – Отписываюсь целыми днями, работать некогда.
    Старлей тяжело засопел.
    - Личность Перцева с грехом пополам установили, еще в ходе следствия, - Девяткин постучал карандашом. – Но легче от этого не стало. Ни контактов, ни друзей, ни подруг. Ни черта мы о нем не знаем. Я уже начинаю думать… Нет, не о самоубийстве. Не радуйся раньше времени. Начинаю думать: а тот ли человек наш герой, за которого себя выдавал. Смекаешь?
    - Личность-то установлена, - На минуту Лебедев обрел дар речи. – Следак, который вел дело, посылал запросы. Ну, бабе его в Ульяновск.
    - Пьянчужке-то? Она свое-то имя вспоминает только по государственным праздникам. Эта лярва не в счет.
    - Матери запрос отправляли. Если мать своего сына узнала…
    - Да, с этим сложнее, - кивнул Девяткин. – Ну, с матерью еще будем разбираться. А ты пока займись вот чем. Мы знаем внешность Перцева. У нас на руках два десятка его карточек. Знаем рост, вес, цвет волос. Короче внешние данные. Знаем, что он не судим и на милицейском учете не состоял. Еще у нас есть его пальчики. Возьми его дактилоскопическую карту. И пробей ее.
    Лебедев поднял на начальника удивленные глаза.
    - Отправишься в Главный информационный центр МВД и встанешь на колени перед какой-нибудь сотрудницей уголовно-регистрационной службы. Выбери самую страшненькую. Подари цветы, конфеты и себя самого. Залезь в информационно-поисковую систему «Паспорт». Ну, с помощью нее устанавливают похищенные, утраченные паспорта и паспорта разыскиваемых лиц. Вдруг наш Перцев терял паспорт. Если терял, то когда, где и при каких обстоятельствах.
    - А чего нам его паспорт?
    - А то, что при задержании при нем не было документов. И на съемной квартире их не нашли. Он назвался Перцевым, сказал адрес. Следователь направил в Брянск запрос и фото, а мать подтвердила, что человек на фотографии и есть ее сын. Когда закончишь, начинай лопатить карточки лиц, пропавших без вести и неопознанных трупов, обнаруженных в течении последних трех лет. Если отпечатки какого-то жмура совпадут с отпечатками Перцева, считай, ты заслужишь мое устное поощрение.
    - Без вести пропавших и неопознанных трупов за три года легко наберется тысяч сто, - робко возразил Лебедев. – Такая работа, а толку от нее все равно не будет.
    - Сто тысяч – это только звучит страшно. Отбрось женщин, стариков, детей и подростков. В сухом остатке тысяч двадцать не наберется. Теперь закрой дверь с той стороны.

*   *   *   *

    Радченко оттащил багаж в прихожую, где уже стояла сумка с ноутбуком и потертый портфель. Такси заказано на три часа, значит, в его распоряжении еще двадцать минут. Он зашел в спальню, где жена гладила рубашку. Он выдернул из розетки штепсель утюга, подошел к Гале сзади, одной рукой обнял за плечи, другой рукой провел по округлившемуся животу. Уже восемь месяцев сроку, возможно, командировка затянется, он вернется в Москву отцом.
    - Ты не успеешь с рубашкой, - сказал он жене.
    Галя повернулась к мужу, поцеловала его в губы.
    - Присядем на дорожку?
    - Конечно, как водится, - Радченко говорил твердым уверенным голосом, словно хотел передать жене долю оптимизма.
    Дима уселся на пуфик, Галя опустилась на мягкую кровать. Сегодня она выглядела неважно, ночью мучилась бессонницей и приступами тошноты. И уснула только под утро. Лицо, не тронутое загаром, совсем бледное, глаза тусклые, усталые.
    - Ты так и не сказал, когда вернешься, - жена смотрела на него с грустью.
    - Точно не знаю.
    Дима подумал, что частный сыщик Игорь Тихонов, с которым ему предстоит работать, выехал на место тремя днями раньше. За это время он многое успел. Купил на автомобильном рынке приличные «Жигули» и «Газель». На окраине города в частном секторе снял для Радченко небольшой флигель: комната и летняя веранда, увитая виноградом. А хозяйке, пенсионерке Степаниде Рябовой объяснил, что постоялец научный работник из Москвы и приедет, чтобы в тишине поработать над диссертацией. Не торгуясь, Тихонов заплатил за месяц вперед, теперь растроганная старуха к приезду научного работника спешно гнала самогон.
    - Хоть скажи: чем ты сейчас занимаешься? – Галя старалась глядеть весело, но не получалось. – Ну, один раз скажи. Пожалуйста…
    - В Краснодаре один предприниматель, владелец заводов по производству подсолнечного масла, разводится с женой, - легко соврал Радченко. – И этот хмырь не хочет ничем поделиться с супругой. А та возражает против такой несправедливости. Обратилась к нам за помощью. Когда ее муж, только разворачивал свои предприятия, брал у жены крупные суммы денег. Естественно, без расписок. Мы поможем этой женщине восстановить справедливость. Короче, это не дело, а курорт.
    - А с каких пор ты берешься за бракоразводные процессы?
    - Когда нет хорошего уголовного дела, можно и семечки пощелкать. В Краснодаре погода сейчас просто шикарная. А до моря можно быстро доехать на машине. Вернусь загорелым, полным сил. Стану тебя целыми днями на руках таскать.
    - Через недельку?
    - Не будем загадывать. Обещаю звонить каждый день. Ты помни, что я тебя очень люблю. И нашего ребенка люблю.
    Дима подумал, что слишком поздно встретил свою настоящую любовь. Когда они познакомились, ему уже стукнул тридцатник. И с ребенком затянули. Но теперь без передышки они сделают второго парня. В том, что родился именно мальчик, Радченко знал точно. Радченко взглянул на часы и поднялся. Галя тоже встала, она обняла мужа, прижалась к его плечу щекой и почему-то заплакала. Видно, не поверила в сказку о разводе короля подсолнечного масла.

*   *   *   *

    Щелкнул замок, Юрий Девяткин перешагнул порог и, нашарив рукой выключатель, врубил свет. Следом за гостем в квартиру робко, как-то боком, вошел ее хозяин Олег Родионович Скорик. Он потеребил бородку клинышком и протер стекла очков.
    - С чего начнете?
    - Окна открою, тут дышать нечем.
    Девяткин прошел в комнату, раздвинув занавески, распахнул дверь балкона. Налетевший ветерок не принес прохлады. Солнце жарило на всю катушку. Девяткин повесил пиджак на спинку стула, прикурил сигарету, прошел в спальню и, покосившись на двуспальную кровать открыл форточку.
    Игорь Перцев снял двушку в районе Ленинского проспекта в конце января. В ходе следствия он пояснил, что прибыл в столицу из Ульяновска, чтобы заняться мелким бизнесом или найти приличную работу. Но быстро выяснилось, что специалистов с образованием в Москве – неводом не переловишь. И бизнесменов тоже.
    Пережив горькое разочарование, и на своей шкуре убедившись в том, что Москва слезам не верит, Перцев попытался испытать счастья в казино, но только усугубил свое сложное финансовое положение. Личные сбережения таяли, но Перцев не вешал нос, он стал искать контакты со старым знакомым Геной Салимовым, авторитетом бизнесменом. Авось тот приткнет старого приятеля на приличную работу. Встреча состоялась, но закончилась плохо. Перцев пристрелил Салимова и его телохранителя, потом пытался скрыться с места происшествия, но был задержан.
    Девяткин и вправду не знал, с чего начать. Не знал, что собирается искать в этой чертовой квартире, и зачем пришел сюда. Он вернулся в большую комнату, присев к письменному столу, начал один за другим выдвигать ящики, перетряхивая их содержимое. Колода карт, очки в золотой оправе с простыми стеклами, гусиное перо, еще одна колода карт, эта запечатанная, пачка презервативов.
    - Если что нужно, вы, пожалуйста, спрашивайте, - Скорик сидел на краю стула. Лицо его раскраснелось от напряжения. – Только спросите.
    И Девяткин задал первый пришедший на ум вопрос:
    - Презервативы твои?
    - Я научный работник, - Скорик замер на стуле и выпучил глаза. – Такими глупостями не занимаюсь. У меня внуки.
    - А карты?
    - И карты не мои.
    - А чьи? – нахмурился Девяткин. – Колхозные?
    Он поднялся, распахнул дверцы серванта и стал переставлять с места на место посуду и коробочки с рюмками и стаканами. Потом приступил к осмотру дивана, кресел и тумбы, где пылился транзисторный приемник. Разочарованный результатами поисков, Девяткин отправился на кухню, присел у окна и закурил.
    Здесь уже провели обыск, но не нашли ни оружия, ни боеприпасов, ни наркотиков, ни записной книжки. Хату на всякий случай опечатали, но вскоре печати сняли, а хозяев строго предупредили: пока идет следствие, новые постояльцы здесь появляться не должны.
    По месту прошлой регистрации Перцева ушел запрос. Выяснилось, что женщина, которую он называл гражданской женой, единственной близкой душой на всем белом свете, - молодая потаскушка, лишенная родительских прав за пьянство и антиобщественный образ жизни. Она не сразу вспомнила любовника, заявив, что Перцев последний раз показывался на глаза месяцев семь назад. Ночевал две ночи и сгинул в неизвестность. Поиск объекта через информационно-поисковую систему МВД России ничего не дал. Перцев не судим, на милицейском учете не состоял, контактов с криминальными авторитетами не поддерживал.
    Да, жизнь этого субъекта большое белое пятно. Служил в Мурманске в особом батальоне разведки морской пехоты, учился на радиомонтажника, работал могильщиком в Сызрани, изредка навещал мать, потом надолго исчезал. Появлялся и исчезал снова. Ни жены, ни детей, ни собаки не завел.

*   *   *   *

    Перевернув вверх дном кухонные полки, рассыпав по полу рис и гречневую крупу, Девяткин вернулся в спальню, позвал хозяина и вместе с ним стащил с кровати тяжелый матрас. Затем методично осмотрел вещи в бельевом шкафу, отметив, что шмотки фирменные и дорогие. Но в карманах ничего, если не считать фантиков от мятных конфет. На дне шкафа стопка похабных журналов с множеством цветных фотографий. Полистав один из них, Девяткин внимательно рассмотрел картинки и строго глянул на хозяина.
    - Не мой журнал, ей богу не мой, - Скорик прижал руки к груди.
    - Куда в твоей квартире не сунешься, что в руки не возьмешь, все не твое, - сурово покачал головой Девяткин. – А еще ученый человек.
    От волнения Скорик еще энергичнее захлопал ладонями по ляжкам и по карманам. Потоптавшись за спиной сыщика, долго кашлял в кулак, пока не отважился на вопрос:
    - А скоро закончится обыск? У меня ученый совет в четыре. Это очень важно…
    - Я уже говорил: это не обыск. Просто осмотр квартиры, который я провожу с твоего разрешения. А ученый совет… Что ж, выступи и скажи коллегам правду. Из корыстных побуждений пустил к себе на квартиру жестокого убийцу, который отправил на тот свет трех граждан. Включая следователя московской прокуратуры. И послушай, что тебе ответят коллеги по научному цеху. Уверен, что после этого твоя карьера попрет вверх как на дрожжах.
    Скорик скорбно сжал губы.
    Осмотр квартиры продолжался еще добрых часа полтора. Девяткин, измученный жарой и духотой, вынужден был капитулировать. Попив воды из крана, он надел пиджак, вышел в прихожую и показал пальцем на пустую телефонную розетку.
    - Почему нет телефона? – грозно спросил Девяткин. - Где аппарат?
    - Его забрали при обыске, - безучастный ко всему ответил Скорик. – И тут же, рядом с телефоном, кресло стояло.
    - Где именно стоял аппарат?
    Скорик показал пальцем на тумбочку. Присев на корточки, Девяткин пригляделся к рисунку светло серых обоев и едва заметной надписи карандашом: «Викинг», шоссе Энтузиастов, дальше неразборчиво. Зато имя читается хорошо: Роман. Кажется, Перцева почерк. Девяткин оторвал клок обоев, сунул бумажку в карман и, не попрощавшись, вышел из квартиры.

*   *   *   *

    Ольга Петровна нагрянула на квартиру своего продюсера Телецкого неожиданно, без звонка. И с опозданием поняла, что выбрала для важного разговора не лучшее время. Павел Моисеевич, следивший за фигурой и весом, разминался в спортивном зале. Он не любил, когда в эти минуты к нему пристают с просьбами. Но отступать было некуда. Дунаева устроилась на жесткой скамейке в углу и стала ждать. Телецкий, облаченный в майку без рукавов и спортивные трусы неспешно тягал штанги и гантели, а в перерывах между подходами нехотя шевелил языком.
    - Ты думаешь, что я целыми днями ищу и пестую молодые дарования? – он вытер полотенцем мокрое от пота лицо. – Это просто бизнес. Никаким искусством здесь не пахнет. Пахнет деньгами. И этот запах мне нравится.
    Он понюхал полотенце, будто приятный запах исходил именно от него. Поднялся с лавки, посмотрел на свое отражение в огромных зеркалах и, кажется, остался недоволен своим отражением.
    Упущенная прибыль от несостоявшихся весенних гастролей Дунаевой – это чистая астрономия. Работа над диском тоже остановилась. Последние месяцы Дунаева не в форме. С мужем тянется бракоразводный процесс. В апреле на фоне этих волнений голос пропал. Голос вернулся, но гастроли все равно сорвались. А тут истек договор со студией звукозаписи. И пошло, и посыпалось…
    - Оля я всегда восхищался твоими вокальными данными. Твоим фирменным стилем исполнения. Но я не бог, от меня нельзя требовать невозможного.
    - Я пока ничего не требовала.
    Ольга Петровна заерзала на скамье. К разговору с продюсером она готовилась со вчерашнего дня. Надо убедить Телецкого дать ей еще один шанс подняться. Она отрепетировала перед зеркалом страстный и убедительный монолог. Но все слова растерялись, то ли от волнения, то ли от сознания того, что Певел Моисеевич все решил без нее. Она пришла слишком поздно.
    - Оля, если ты хочешь говорить серьезно, - я не против, - Телезцкий заправил майку в трусы. – Вот послушай. Я одновременно занимаюсь тремя проектами. Тащу тебя, трех девок из группы «Блеск» плюс Димку Озерова. И эта ноша мне не по силам. Музыкальный продюсер, если он не полный дебил, мечтающий нажить грыжу, занимается только одним проектом. Озерова оставлю. От «Блеска» избавлюсь к осени. А с тобой… С тобой у нас не складывается.
    Сказав главное, Телецкий дал Ольге Петровне время проглотить и переварить горькую пилюлю. Сам лег спиной на скамью, обхватил руками гриф штанги, снял ее со стоек, сделал десять жимов с груди.
    - По договору твой псевдоним Дунаева принадлежит мне, - сказал он, присаживаясь на скамью. – За последние месяцы это имя упало в цене в разы. Только задумайся – в разы. Сегодня ты пятьдесят восьмая в рейтинге певцов, кого хотят видеть на корпоративных вечеринках богатые люди. У меня нет достойных приглашений. Только одно дерьмо, где платят гроши. Съезд ветеринаров в Волгограде, областное совещание потребительской кооперации в Перми и прочий мусор. А ведь совсем недавно ты была в десятке. Тебя на части рвали… Но так устроен поганый мир: если ты уходишь в тень на целых четыре месяца, - имя травой порастает.
    - Паша, все встанет на круги своя.
    Она опустила руки и вздохнула, постаралась вспомнить о человеческом достоинстве. Этому Паше, будь он неладен, она принесла столько денег, что их хватит, чтобы обеспечить красивую жизнь его внукам. Которых пока и в проекте нет. И вместо слов благодарности, пинок под зад.
    - Пока твое имя хоть как-то котируется, пока оно не упало до нулевой отметки, я его продам. Покупатель есть. Познакомишься с ним через неделю. Это хороший продюсер. Ну, не то, чтобы хороший… Он еще начинающий. Апломба много, опыт минимальный. Но есть желание работать. Авось, с ним тебе повезет больше.
    - Паша, я прошу немногого, дай мне месяц, чтобы придти в себя. Я не желаю иметь дело с начинающим продюсером, который окончательно закопает меня. Увидишь, я снова войду в форму. Клянусь…
    - Чтобы тебе снова подняться наверх, нужны большие бабки. У меня нет таких денег. А если бы были, не дал бы ни шиша. Я устал от твоих проблем. То ты с мужем разводишься, то намечается дележка движимого и недвижимого имущества. Потом ребенка станете делить. И конца не видно.
    - Но Паша…
    - И еще у тебя натянутые отношения с нашей, мать ее, примадонной. Если какой артист ей не по вкусу, - все, карьера закончена. Ты что-то не то сказала бабушке русской эстрады, не так на нее посмотрела. И навсегда вылетела из тусовки.
    - В тот день муж объявил о разводе. Я пришла на концерт вся в слезах. Я просто не увидела эту особу…
    - Брось, слушать не хочу. Пойми, когда-то всем нам приходится уходить с большой сцены. Новый продюсер устроит тебе сносную жизнь. Концерты в маленьких городах, в небольших залах, - это тоже хлеб. Это лучше, чем ничего.
    - У меня совсем нет денег. Возникли непредвиденные расходы.
    - Какие нежности при нашей бедности, - Телецкий отбросил полотенце в сторону и снова стал красоваться перед зеркалом. – Господи… Продай что-нибудь из своих побрякушек.
    - Колье и кольцо с крупным алмазом в банковской ячейке, оформленной на мужа. Ячейка тоже под арестом до суда. Хоть в долг дай, Паша. До лучших времен.
    Телецкий сел на мягкий резиновый пол и дотянулся до бутылки с водой.
    - Я сейчас не при деньгах, - он вытер губы рукой. - Постараюсь устроить тебе какую-нибудь халтуру. Например, эпизод в кино. Тебя займут всего на пару дней. А заплатят вперед грязным налом. Или сделаю выступление на вечеринке по случаю десятилетия одной строительной фирмы. Это все, что я смогу. Прости…
    Ольга Петровна поднялась на ноги. Стараясь держать спину прямой, направилась через зал к двери. В глазах стояли слезы, она боялась, что сломается шпилька каблука, она шлепнется на резиновые маты.

*   *   *   *

    Девяткин оказался на проспекте Энтузиастов, когда жара немного спала, на раскаленный асфальт побрызгал дождь. Заведение со звучным названием «Викинг» спряталось в глубине дворов. Девяткин нажал кнопку звонка и долго ждал ответа. Наконец металлическая дверь приоткрылась. За тесным предбанником находилось помещение, напоминающее регистратуру медицинской клиники. Девица в прозрачном белом халате, под которым не угадывалось нижнего белья, листала журнал мод.
    - Меня зовут Лена. Чем могу помочь? – девица окинула посетителя взглядом, сделав про себя какие-то выводы. Этот тип не похож на клиента, сюда заходят парни помоложе и покруче. Они не носят костюмов и не признают галстуков. – Вы записаны?
    Милицейское удостоверение не произвело на девицу ни малейшего впечатления.
    - Кулик занят. Подождите минутку.
    Лена вышла из-за стойки и скрылась в темноте узкого коридора. Девяткин, упав в кресло, стал разглядывать цветные фото в рамках, развешанные по стенам. Женский живот, проколотый французской булавкой. Цветная татуировка льва на мужской груди. Русалка с зеленым хвостом на женском бедре. Разноцветная бабочка на лодыжке. Девяткин навел справки, в «Викинге» занимались декорированием тела: татуаж, пирсинг, бинди, перманентный макияж и прочее.
    Через три минуты Девяткин сидел в тесном кабинете хозяина салона, уставившись на худого мужчину с всосанными щеками, длинными с проседью патлами. Руки Кулика были изрисованы змейками, ящерицами, крестами, стрелами и вязью арабских слов. Видимо под рубашкой и штанами не осталось ни сантиметра свободной площади, потому что и шея Кулика, жилистая и тонкая, тоже оказалась покрыта наколками. Впечатление такое, будто он уже взял билеты в Японию, чтобы записаться в Якудзу. В кабинете работал кондиционер, поэтому мозги Кулика еще не расплавились от жары, взгляд оставался ясным и трезвым.
    - Я не знаю никакого Романа, - Кулик отодвинул от себя фотографию. – И этого человека тоже никогда не видел. И фамилию Перцев давненько не слышал. Впрочем, у меня учитель был в школе с такой фамилией. Но на карточке, кажется, не он.
    - А свои шуточки прибереги для лучших времен, - посоветовал Девяткин. – В камере «Матросской тишины» твой юмор оценят. А пока напряги память. А если сам не вспомнишь, я помогу.
    Девяткин убрал карточки и положил на стол тяжелый кулак.
    - Это что угроза? – Кулик усмехнулся и снова попытался сострить. – За то, что я не знаю человека по фамилии Перцев, могут припаять года три? Или на этот раз ограничатся административными мерами? Гражданин начальник, у меня честный бизнес. Люди хотят получить то, о чем они мечтают. И я дарю им мечту.
    - Ты сводишь наколки блатарям, жуликам и бандитам, - Девяткин прикурил и выпустил струю дыма в лицо Кулика. – Наверное, в последнее время ты много работал. Перенапрягся и частично потерял память. И я тебе, пожалуй, устрою вынужденный отпуск. Закрою твое заведение на месяц, до выяснения обстоятельств. Проведу обыск с выемкой печатей и штампов. Авось, мозги встанут на прежнее место. Тогда и поговорим.
    - Законом не запрещается выводить татуировки. А уж кто ко мне пришел, жулик или честный гражданин…
    - Ты делал наколки несовершеннолетним. Это разрешено законом лишь с письменного согласия родителей и в их присутствии. Так что, обещание остается в силе. Я все-таки устрою тебе отпуск.
    - Слушайте, но существует же этика. Если я начну на всех углах звонить о своих клиентах, их у меня не останется.
    - Их у тебя и так не останется. Вспоминай, пока я не набрал волшебный номер и не вызвал группу силовой поддержки. Эти парни тут церемонится не станут. На одном ремонте разоришься.
    - Господи… Ну, где-то в конце февраля приперся этот тип, которого вы называете Перцевым. Сначала попросил свести татуировки на плечах. Я лично это сделал. Наколка была не слишком глубокой, любительское исполнение, поэтому при помощи шлифовальной машинки я справился за час. Следа не осталось. Только небольшое покраснение. Я наложил повязку, и мы расстались. Да, забыл… Еще он спросил, не работает ли сегодня Рома Крайнов. Я ответил, что Рома тут через два дня на третий. И этот мужик слинял.
    - Что за наколки были на плечах Перцева? Блатные?
    - Нет, фраерские, - помотал головой Кулик. – Что-то вроде китайского дракона. И еще смерть с косой.
    - Что дальше?
    - Ваш Перцев явился через пару дней, когда была Ромкина смена. Хотел войти в его кабинет, но я сказал, что все вопросы тут решают только через меня. Перцев зашел. Сел на стул, на котором сейчас сидите вы, и выложил из папки многоцветный рисунок. Очень приличный, профессионально сделанный. Он сказал, что Рому ему рекомендовал один приятель. Хотелось сделать такую наколочку именно у него. Ну, я прикинул величину рисунка. У нас величина рисунка и соответственно цена наколки исчисляется пачками сигарет. Одна пачка по моим расценкам - триста американских колов. Его наколка тянула пачек на двенадцать-тринадцать, почти во всю спину. Я назвал ему цену, он сказал, что нет проблем. Перцев отслюнявил задаток – пять сотен. И я отправил его к Роме. И все.
    - Что значит: и все?
    - Клиент больше не появился. Ему назначили день и час, а он не пришел. Это ведь непростая процедура, болезненная и продолжительная. Долгая канитель делать такую наколку по заказу, мастеру надо серьезно готовиться. А Перцев даже не позвонил. Как в воду канул.
    - Можно пошептаться с Ромой?
    - Я его турнул пару месяцев назад, - ответил Кулик. – Во-первых, он кадр ненадежный, выпивающий. Во-вторых, на руку не сдержан. Клиент ему что-то сказал не по теме. А Рома вышвырнул его в окно. Хорошо падать невысоко – первый этаж.
    Кулик накарябал на отрывном листке адрес и телефон.
    - Только вы осторожнее, когда пойдете к нему в гости. От этого придурка жди только неприятностей.
    - А мне по жизни ничего кроме неприятностей и так не достается.
    Девяткин сунул бумажку в нагрудный карман и с чувством тряхнул руку хозяина салона. Во время прощального дружеского рукопожатия Кулику показалось, что его ладонь прищемили дверью.

*   *   *   *

    В кафе «Лукоморье» Дунаева приехала на полчаса раньше назначенного времени, она заняла столик у окна. Не снимая солнечных очков, закрывающих пол-лица, по диагонали просмотрела меню и выпила большую чашку кофе. Через витрину был виден разогретый солнцем тротуар и редкие прохожие, плывущие в знойном мареве. Народу в этот будний день немного. Группа девушек и парней сидела у стойки бара, пробавляясь фруктовыми коктейлями. За столиками в основном женщины, заворачивающие сюда, чтобы полакомиться свежими пирожными и кофе с взбитыми сливками. Пахло корицей и горячим шоколадом.
    Сына привели, как договаривались, ровно в половине первого. Долговязый мужчина приоткрыл дверь, и порог переступил худенький коротко стриженный мальчишка в бейсболке, майке, выгоревшей на солнце, и синих шортах. Подбежав к столику, Максим чмокнул маму в щеку, сел напротив нее.
    - Мама, а почему ты в этих очках? – спросил Максим.
    - Глаза от солнца болят. И еще не хочу, чтобы меня узнавали.
    - Некрасивые очки. Большие.
    Через минуту официант поставил на стол большую порцию бананового мороженого с орехами и клубничный коктейль. Ольга Петровна поглядывала на водителя мужа, сидевшего неподалеку от двери.
    - Ну, как твои дела, расскажи?
    - Никак, - вздохнул Максим. – Папа утром сказал, что сегодня хотел отвезти меня в аквапарк. А потом на аттракционы. Но все отменяется, потому что у тебя свидание с мамочкой. Так он сказал.
    - Твой папа обещает тебе аттракционы именно в те дни, когда ты видишься со мной. Он выделил для наших встреч полчаса в две недели. Именно в эти полчаса он готов тебя куда-то вести, но все время мешает встреча с мамой.
    Максим шмыгнул носом и промолчал.
    – К школе готовишься?
    - Готовлюсь, - ответил Максим. – Папа мне карандаши купил и фломастеры. И еще краски купит. Папа говорит, что он, как последний дурак, должен торчать в Москве. Потому что будет суд. И не может уехать отдохнуть, потому что ты выкинишь… Забыл это слово.
    - Фортель?
    - Да, фортель. А что такое фортель?
    - Что-то вроде фокуса.
    - Ты фокусы умеешь? А почему ты мне их раньше не показывала?
    - Фортель это не совсем фокус. Это неожиданный поступок, - разговор пора переводить на другую тему. - А тетрадки к школе купили?
    - Тетрадки уже есть, - поморщился Максим. - А тетя Маша обещала ранец, спортивный костюм и новые кроссовки.
    - Что еще за тетя Маша?
    - К папе ходит. Волосы длинные у нее, красивые. Она их каждый вечер распускает. Надевает высокие сапоги, блестящие. И еще белый халат, как будто она врач. И с папой запирается. Ну, в его комнате. А мне телевизор включают. Чтобы я не слышал, как они там возятся. Только все равно слышно.
    - И часто она ходит?
    - Почти каждый день. Она говорит, что я буду спортсмен. И еще она говорит, что я могу называть ее просто Маша.
    - Машей пусть ее папа называет.
    - Тетя Люся была лучше, - Максим стал ложкой выковыривать из мороженого орехи. – Она не обещала, она просто приносила подарки и дарила их. Но папа ее прогнал. И назвал словом… Ну, я помню это слово. Но папа сказал, чтобы я это слово забыл, потому что оно нехорошее. Сказать тебе, какое слово?
    - Не надо. Словарный запас твоего папы я успела хорошо изучить. А чего ты коктейль не пьешь? Клубничный, твой любимый.
    - Папа говорит, что от клубничного одно место слипнется.
    - Да, папа не устает обогащать твой словарный запас.
    Вспомнив о своем подарке, Ольга Петровна вытащила из сумочки и протянула сыну коробочку с желтой машинкой, копией автомобиля «Ланча Стратос» 1971 года. Максим собирал машинки, все полки в его комнате заставлены такими игрушками, но на этот раз глаза не загорелись. Мальчик лишь грустно кивнул, вытащил машинку из коробочки и стал катать ее взад-вперед по столу. Значит, такой экземпляр в его собрании уже есть. То ли тетя Люся, то ли тетя Маша, то ли еще какая тетя, узнав о страсти мальчишки, уже подарили ему такую же машинку.
    - А почему папа разрешает нам встречаться только раз в две недели? – спросил Максим. – И только на час или на полчаса? У тебя дел много?
    - Ну, так получилось. Потом, когда суд кончиться, мы будем видеться чаще. Я очень на это надеюсь.
    - И жить будем как раньше, вместе?
    - Будем жить вместе.
    - А этот суд скоро кончится? Папа говорит…
    Водитель поднялся из-за стола, выразительно постучал пальцем по стеклу наручных часов. Значит, время вышло.
    - Ладно иди, Максим, - Ольга Петровна поцеловала сына в щеку. – А ранец я тебе сама куплю.
    Когда дверь закрылась, она прошла в туалет. Встав перед зеркалом, сняла очки и вытерла слезы платком. Потом вымыла лицо холодной водой и, закрывшись в кабинке, жадно выкурила сигарету.

*   *   *   *

    Радченко лежал на топчане, страдал от жары и временами проваливался в дрему. Снился вчерашний день, когда из аэропорта он приехал по адресу, где в глубине двора, под тенью яблонь его ждал флигель, увитый виноградом. Он видел сморщенную, как запеченная картошка, физиономию хозяйки бабки Степаниды Рябовой, стол на дворе, копченую рыбу и вареную картошку, и еще бутыль самогона… Пожалуй, это было лишнее. И выпил-то он немного, старуху обижать не хотелось. Ведь она старалась. Но кто мог знать, что по своей убойной силе бабкин самогон страшнее атомной бомбы.
    Открывая глаза, Дима глядел на потолок, на лампочку в прозрачном колпаке, на спираль из клейкой бумаги, на дохлых мух, прилипших к ней. Он десятый раз повторил себе, что надо подняться и ехать по делам, но провалялся бы еще час, если бы не звонок частного сыщика Игоря Тихонова.
    - Слышь, командир, только что со мной связались из конторы, - голос был напряженным. – Есть новости. Разумеется, новости неприятные. Одна центральная газета готовит материал о краснодарском деле. Статья будет опубликована через две-три недели. Ее делают два корреспондента, один из которых нарыл информацию в Москве, а второй выезжал сюда. Пробыл всего пару дней, поговорил с ментами, сходил в ресторан в компании какого-то полковника и отчалил. Значит, писать будет со слов ментов. Пока не известно, удалось ли корреспондентам узнать, что убитый Петрушин родной брат нашей клиентки. Если узнали, - перспективы мрачные.
    Радченко поднялся на ноги, попил теплой воды из бутылки.
    - Ты поинтересовался: можно ли похерить эту статейку или тормознуть ее хоть на пару недель? Ну, договориться с этими борзописцами по-свойски?
    - Люди из нашей конторы уже пробовали этот вариант, - ответил Тихонов. – Отпадает. Слишком много народа в газете знает про статью. Заместитель главного редактора, ответственный секретарь, заведующий отделом криминальной хроники. И так далее по алфавиту. Со всеми не договоришься. Времени у нас немного.
    - Через полчаса выхожу, - сказал Радченко. – Жди, где договорились.
    На дворе старуха Степанида Рябова встретила гостя полупоклоном, поспешно сдернула марлю со стола, на котором были разложены остатки вчерашнего ужина: картошка, рыба и бутылка самогона с бумажной затычкой в горлышке.
    - Прошу к столу. Перекусите, чем бог послал.
    - Сначала пройдусь немного, - улыбнулся Радченко.
    Старуха закивала головой. По всему видать, московский гость человек большого ума и высокой образованности: за весь вечер ни одного матерного слова не сказал. Старуха гостю тоже понравилась. Из вчерашнего разговора он понял, что жила Степанида одиноко. Дружбу водила только с двоюродной сестрой, живущей на соседней улице. Бабка суеверно боялась молнии, боялась воров и еще боялась, что ее изнасилуют.
    Радченко заспешил к калитке. Дошагав до магазина, стоявшего на развилке двух улиц, купил шляпу из соломки. Нашел на стоянке белые «Жигули», сел за руль и укатил.

*   *   *   *

    Встреча состоялась на выезде из города, на Елизаветинском шоссе, где начинаются земли учебного хозяйства «Кубань». Синяя «Газель», съехав с дороги, встала под тени высокого тополя. Тихонов, долговязый мужик средних лет, отложил газету, когда увидел в зеркальце Радченко, одетого в застиранную клетчатую рубашку, серые брюки и желтые сандалии. На голове соломенная шляпа, в руках потертый портфель. В таком прикиде Дима напоминал землемера или заготовителя кроличьих шкурок.
    Усмехаясь, Тихонов вылез из кабины, встал за «Газелью», чтобы собеседники не были видны с дороги.
    - Привет колхозникам, - сказал он.
    - Ты, наверное, специально постарался: нашел единственную злостную самогонщицу на весь город, - кисло улыбнулся Радченко. – И определил меня к ней на постой. Что б я тут с катушек спился.
    Он вытащил на свет божий пачку долларов, перетянутую резинкой.
    - Это тебе на добрые дела.
    И неторопливо, чтобы собеседник усвоил все сказанное и не приставал с вопросами, поставил задачу. По весне в теплые края стаями слетаются бродяжки со всей России. Среди этой пестрой публики попадаются смазливые девчонки. А где красивые женщины, там и криминальные трупы. Тихонову предстоит отмахать от Краснодара почти сотню верст, встретиться с капитаном милиции Измайловым и передать ему деньги. После шести, когда закроют тамошний судебный морг, Тихонов вместе с Измайловым погрузят в «Газель» тело неопознанной женщины, на вид ей около двадцати пяти лет, блондинка среднего роста. В морге есть и другие криминальные трупы, но эта кандидатка – самая подходящая.
    Тело найдено у железнодорожной насыпи четыре дня назад. На теле несколько колотых ран и кровоподтеки. Ни вещей, ни документов рядом не обнаружено. Местные менты направили тело в судебный морг, там дактилоскопировали труп и поместили в так называемое хранилище, постройку на задах городской больницы. Измайлов уничтожит карточку дактилоскопического учета, завтра составят акт, что труп кремирован, так как он не подлежит длительному хранению из-за жары. Неопознанные трупы сжигать запрещено, но из любого правила бывают исключения.
    - Этот козырь я держал в рукаве до случая, - сказал Радченко. – Но теперь ждать нельзя. В половине первого ночи встретимся на берегу Кубани со стороны садовых участков и санатория «Солнечные дали». Проедешь мимо ворот санатория, тормознешь там, где обрывается асфальт. Я буду на месте. Работа дерьмовая, но надо ее сделать. Тело найдут уже сегодня. Мы организуем анонимный звонок в милицию. Мол, вечером гулял по окрестностям. В укромном месте наткнулся на мертвую женщину. Менты обнаружат в ее кармане белый платок. На нем рисунок помадой – крестик. Такие же платочки с крестиками краснодарский убийца оставлял в карманах своих жертв. Короче, журналисты после этой находки должны тормознуть свою статейку.
    - Откуда ты знаешь Измайлова из тамошней ментуры? - Тихонов сунул деньги под комбинезон.
    - Я его в глаза не видел, - ответил Радченко. – Он знакомый моего знакомого. Человек, который за определенную сумму может помочь. План наших с тобой действий я сочинил не по дороге сюда. Все варианты сто раз просчитаны еще в Москве.
    - И вариант с газетой? С этой статейкой?
    - И этот тоже, - кивнул Радченко.

*   *   *   *

    Частный дом на окраине Люберец, обнесенный штакетником забора, встретил Девяткина пением незнакомой птицы, усевшейся на ветке вишни. Повернув завертку, московский гость распахнул калитку, вошел на участок. По узкой тропинке между деревьями, добрался до крыльца и постучал в дверь кулаком.
    Девяткин был готов к тому, что встретят его не слишком любезно, хозяин этой берлоги мастер татуажа Рома Крайнов мужчина скорый на руку и собой видный: шестьдесят второй размер и рост метр восемьдесят семь. Открыв дверь, хозяин заглянул в красную книжечку, кивнул и, отпихнув ногой кошку, предложил Девяткину войти. Через сени по коридору прошли в комнату, залитую светом. На длинном столе лежала девица, раздетая до пояса. На ее плече была укреплена пергаментная бумага с рисунком двух целующихся колибри.
    - У меня тут небольшая халтура подвернулась, - Крайнов обернулся к гостю. – Но раз вы пришли, перенесу это дело.
    - Перенесешь? – девица шмыгнула носом, будто хотела заплакать от обиды. – Ты же обещал.
    - Завтра приходи, - Крайнов снял с плеча девушки пергаментную бумажку и приказал ей освободить стол и убраться отсюда в темпе вальса.
    Девица, не стесняясь своей наготы, неспешно, чтобы гость оценил свежесть молодого тела, изгибы талии и бедер, натянула майку на бретельках и жилетку. Плюнула на пол и сказала:
    - Когда в следующий раз вздумаешь потрахаться на халяву, мне не звони. Поищи другую дуру.
    И вышла, хлопнув дверью. Крайнов выключил лампу в стальном отражателе, укрепленную над столом, и повернулся к гостю:
    - Чем могу? Интересуетесь нательной живописью?
    - Ни боже мой, - помотал головой Девяткин и без лирических отступлений пересказал свою историю. – Людям моей профессии нательная живопись мешает делать карьеру. Да и вообще… Собственно, меня волнует только тот человек по фамилии Перцев, что заходил к тебе в салон. А потом пропал.
    Художник поскреб пальцами шею. Толстая грудь и высокий живот Крайнова, покрыты разноцветным восточным орнаментом и письменами на неизвестном науке языке. На левой сиське орден «Знак почета», на правом плече погон полковника французской армии времен Наполеона. На предплечьях драконы со свирепыми мордами прятались в гуще экзотических цветов. Бритая наголо голова лоснилась от пота, из одежды на художнике только шорты, которые поддерживали широкие красные помочи. Крайнов оттягивал резинки и отпускал их. Помочи били по телу, рисунки на груди колыхались.
    - Не каждый день такое увидишь? – усмехнулся хозяин, ткнув себя пальцем в грудь. – Две недели работы и два месяца эскизы делал.
    Он поманил Девяткина в соседнюю комнату. Тут на открытых полках и стеллажах, занимавших три стены, стояли всякие безделушки вроде черепов обезьян, очень похожих на человеческие. В банках с формалином плавали ящерицы, тритон и пара рыбьих голов. В застекленном книжном шкафу у окна разноцветные папки с надписями на корешках: «молнии», «цветочные мотивы», «светящиеся сердечки», «тигры», «стрекозы и бабочки»…
    - Сначала два слова о моей работе, - Крайнов взял с подоконника бутылку пива и открыл пробку зубами. – В папках трафареты или готовые рисунки, которые я показываю заказчику. Это очень облегчает жизнь. Ну, заваливает какой-нибудь чувак и говорит, что хочет посадить на плечо ящерицу или тритона, а на запястье руки морду Элвиса Престли или мертвяка в короне. Остается посмотреть альбомы, то есть папки. Потом я выбриваю тело, обезжириваю кожу, наношу антисептик. Наклеиваю на тело лист бумаги с рисунком и беру машинку. Вы скажите, что такая халтура ниже моей квалификации.
    - Я ничего не скажу.
    - Ну, не вы, так другие так скажут. На самом деле нельзя каждый раз создавать произведение искусства, шедевр. Не схалтуришь, будешь сидеть без гроша и лапу сосать. Но иногда я работаю не за бабки, а для души. И у меня есть репутация, - без бля. Вот почему ко мне обращаются не только местные шлюхи, но люди с художественным вкусом. По рекомендации. Вот и этот Перцев тоже сказал, что ко мне его сосватал один знаток татуировок. Назвал фамилию, но я сейчас не вспомню. Ему хотелось чего-то особенного. Короче, он пришел со своим рисунком.

*   *   *   *

    Крайнов долго копался в полках. Наконец протянул гостю сложенный вчетверо лист бумаги. Девяткин подошел ближе к окну, развернул лист. По синему морю шел трехмачтовый парусник, алые паруса наполнял ветер, такелаж прорисован очень тщательно, со знанием дела. Парусник и море обрамляли ветви лаврового венка – символа победы. Над кораблем развернул широкие крылья орел, открывший хищную пасть. Под лавровыми листьями огромный спрут, раскинувший щупальца.
    - Я забрал эту картинку, чтобы перевести на кальку, - Крайнов забулькал пивом. – Но клиент уплыл, как этот парусник. И визитки не оставил.
    - Похожие татуировки я видел у блатных, - сказал Девяткин, разглядывая рисунок. – Парусник – это символ вечного бродяги. Точнее – гастролера. Если паруса белые, значит, вор. Черные – гопник. Число мачт равно числу судимостей. Странно… У человека, который мне нужен, до недавнего времени не было проблем с законом.
    - Перцев не блатной. Вору колят парусник на грудь или на бедро. А он хотел на спину. И паруса красные. У этого кадра спина как у качка. Он напрягает мышцы, паруса раздуваются. По-моему, в этом паруснике романтический смысл. Возможно, есть женщина, которую он любит. К ней он обещал приплыть под алыми парусами и забрать с собой. А картинку рисовал профессионал. Все пропорции точно соблюдены, видна перспектива, детали. Там и подпись внизу. Все художники, заканчивая рисунок, расписываются. Это придает работе законченность. Поэтому я и говорю – профи постарался.
    Девяткин прищурился, разглядываю подпись. Буквы мелкие, но четкие, написано остро отточенным карандашом: О. Петрушин. Девяткин на минуту задумался. А ведь фамилия певички с Рублевки – Пертрушина. И ее брат, ныне покойный, тоже Петрушин. Кажется, Олег. И по образованию он художник. Не он ли постарался перед смертью? Впрочем, мало ли на свете О. Петрушиных. Девяткин поблагодарил Крайнова за помощь и спросил, можно ли забрать рисунок.
    - Для родной милиции ничего не жалко, - на физиономии отразились душевные сомнения. – Хотя мог бы и мне пригодиться… Ладно, берите.
    - Но если клиент вдруг нарисуется, позвони мне. Этот Перцев – опасный тип. О чем вы разговаривали?
    - Он спрашивал, как долго носить повязку. Чем смазывать кожу, когда спина станет заживать. Он не слишком шурупил в этих делах. Я сказал, что кожа у него не смуглая, значит, красителей потребуется меньше, а работа займет дней пять. Тогда он спросил, нельзя ли управиться поскорее. У него билеты в Краснодар на субботу.
    Девяткин вложил в ладонь художника бумажку с номером мобильного телефона и ушел. Направляясь к машине, он думал, что в жизни много всяких совпадений, большей частью случайных. Рисунок профессионала и фамилия Петрушин на бумаге, - тоже совпадение. Скорее всего, это именно так. Но догадку легко проверить, если прямо отсюда заехать в НИИ МВД. Пусть сравнят подпись под картинкой с образцами почерка Петрушина, которые есть в распоряжении краснодарского УВД. Если совпадет, можно поискать следы Перцева в тех краях, где жил художник, среди людей которые знали покойного. Девяткин сказал себе, что вариант с художником так себе, совсем хлипкий. Но в жизни чего только не случается.

*   *   *   *

    Из оврага тянуло гнилью и сыростью, ночная мгла сделалась непроглядной. Женский труп, завернутый в мешковину, вытащили из кузова «Газели». Игорь Тихонов, отказавшись от помощи напарника, погрузил скорбную ношу на плечи и начал спускаться с дороги по откосу. Радченко шагал впереди, освещая путь фонарем. Желтый световой круг выхватывал из темноты стволы деревьев, трухлявые пни.
    Тихонов ставил ноги осторожно, стараясь не оступиться и не загреметь вниз. Склон сделался ровнее, ряды деревьев словно расступились, давая дорогу. Тихонов не захотел передохнуть до тех пор, пока не придут на место. Впереди, невидимый в высокой траве, бежал ручей. Радченко, перебравшись через воду, хотел протянуть руку Тихонову, уже изрядно выдохшемуся, но не успел. Игорь, поскользнувшись на скользком камне, не удержал равновесия и упал, сбросив с плеч женское тело. Минуту он сидел в воде, не находя сил подняться, наконец ухватился за ладонь Радченко и, матерясь, встал на ноги.
    - Теперь моя очередь.
    Радченко передал фонарь напарнику, наклонился, ухватив тело под плечи и ноги, рывком поднял на грудь и перевалил на плечи. Стараясь не поскользнуться, он двинулся вперед черепашьим шагом. Разросшаяся в низине осока доставала до пояса, стелилось облако тумана, в сандалях хлюпала вода. Если судить по карте, внизу за сосновыми посадками начиналась дорожка, ведущая от санатория вдоль реки. Но дорожки почему-то не было, хотя они держатся в правильном направлении.
    - Хрена тут смешного? – Радченко хотел повернуть голову назад, но мешало женское тело. Оно давило на плечи, будто покойница, с виду хрупкая, весила не меньше центнера. – Я спрашиваю: хрена тут смешного?
    Тихонов снова засмеялся.
    - Так чего ты ржешь?
    - Я серьезен, чувак, серьезен.
    Дорожка, посыпанная мелким гравием, вынырнула из темноты. Теперь Радченко чувствовал себя лучше, они почти на месте. За деревьями стала видна широкая лента реки. Хрипло загудел буксир, тащивший за собой баржу, груженую песком. По склону прошли вниз еще метров тридцать, остановились у ближних деревьев, за кустами. Радченко сбросил труп с плеч, сел на влажную от росы траву, чувствуя, что ноги сделались ватными.
    Из-за синей тучи выплыла молодая луна. Мешковина сбилась на сторону, открыв лицо покойницы. Радченко подумал, что при жизни женщина была весьма привлекательной. Вздернутый носик, чистый лоб и пухлые губки. Казалось, женщина прилегла вздремнуть и скоро проснется. Иллюзия быстро рассеялась. Это не было лицо живого человека. Спутанные темные волосы, ножевой порез на левой скуле, синеватая одутловатость щек.
    Снизу подал голос невидимый за деревьями прогулочный теплоход.
    - Надо было ее там оставить, - сказал Тихонов. – Перед ручьем. В низине. А не переться сюда через этот бурелом.
    - Тела мертвых женщин убийца в двух случаях оставил неподалеку от реки. В местах, где ходят люди. Третью жертву нашли на обочине в придорожных кустах. Трасса Краснодар – Тимашевск. Четвертая лежала в городском парке неподалеку от дорожки. Там днем ходит служивый люд, а ночью целуются парочки. Наше место выбрано идеально.
    - У тебя всегда был изощренный преступный склад ума, - засмеялся Тихонов. – Мыслишь, как маньяк.
    Минут через десять все было кончено. Тело освободили от мешковины, кое-как забросали сухими ветками и полуистлевшей прошлогодней листвой. Ментам, которые по анонимному звонку выедут на место, не придется искать слишком долго. Радченко сунул в карман сарафана белый батистовый платочек, на котором помадой нарисован крест. И следом за Тихоновым стал подниматься вверх по склону. Он оглянулся, но не увидел ничего, месяц успел спрятаться за облаком.

*   *   *   *

    Место и время для встречи с милиционером Дунаева выбрала сама. Это была автомобильная стоянка в районе Волгоградского проспекта, время не самое удобное: два часа ночи. Когда Девяткин прибыл на место, мигнули фары «Мерседеса», и он, прошагав два десятка метров, пересел на переднее сидение чужой машины.
    - Что за конспирация? – спросил он вместо приветствия. – Ночами я сплю.
    - В это время мне проще выбраться из поселка и удобнее вернуться обратно. Кстати, это вы попросили меня о встрече. Господи, я так жалею, что связалась с милицией. Дура я последняя.
    - Отчего же?
    - Оттого, что милиционеры продадут эту историю газетчикам за хорошие деньги. Обязательно продадут. Это лишь вопрос времени. Неделя, месяц… О моем родстве с Олегом Петрушиным знали только близкие люди. В газетных интервью я старалась не касаться темы родственников. Милиционеры из Краснодара не в курсе дел. И в московском ГУВД о моем брате знаете только вы и ваш начальник. Но шила в мешке не утаишь.
    Девяткин лишь пожал плечами. Утечка информации не исключена. В милиции хватает людей, которые умеют заработать на чужом горе. Случится утечка, Дунаевой не позавидуешь. На нее выльют столько помоев, что в этих нечистотах можно будет захлебнуться.
    - Сейчас муж шантажирует меня, - продолжала Дунаева. – Он требует, чтобы все движимое и недвижимое имущество после развода я отписала ему. Дорогую квартиру в Москве, дом на Рублевке, три автомобиля и все мои деньги. Сейчас, до решения суда, на все имущество и деньги наложен арест. Я не имею права продать даже серебряную ложку из столового сервиза. Но это не самые большие потери. Гвоздев настаивает на том, чтобы Максим остался с ним. А взамен разрешает видеться с ребенком каждую неделю. В дальнейшем он сделает так, что ребенок сам не захочет встречаться с матерью.
    - А что получаете после развода вы?
    - Он обещает одно: как бы не развивались события, Максим никогда не узнает эту историю с братом, убийствами женщин. А Гвоздев, даже если вся эта грязь попадает в газеты и на телевидение, не станет полоскать мое имя. Не даст ни одного интервью. По совету адвоката я откладываю судебный процесс. Затягиваю его, насколько это возможно. Мне кажется, еще не потеряно время. Еще можно доказать, что к убийству этих женщин Олег не имеет отношения. В суде нам дали еще один последний месяц. Если это время не использовать…
    - Мне искренне жаль, - сказал Девяткин.
    - Вы назначили встречу, чтобы сказать это?
    - Хочу задать пару вопросов. Когда вы последний раз видели брата?
    Дунаева на минуту задумалась.
    - За неделю до его гибели я приезжала в Краснодар. О моем приезде никто не знал кроме него. Олег находился в стесненных обстоятельствах. Я хотела передать ему немного денег.
    - С какой целью? Он ведь с голоду не опух.
    - Милиция не оставляла брата в покое. Дважды задерживали, проводили обыски в доме. Я сказала: надо сунуть взятку кому-то из местных чинов, чтобы от него отвязались. Менты хотят закрыть дело об убийствах. А ты станешь козлом отпущения, потому что встречался с той девчонкой. Олег начал кричать, как сумасшедший. На него иногда находило. Орал, орал… Ты только хуже сделаешь со свой взяткой, езжай обратно, чтобы больше сюда ни ногой… Оказалось, это наше последнее свидание.
    - Вот этот человек вам случайно не знаком?
    Девяткин включил верхний свет и вытащил фотографии Перцева.
    - Нет, никогда не видела, - покачала головой Ольга Петровна. – А я на память не жалуюсь. А почему вы заинтересовались этим мужчиной?
    - Я спросил, потому что этот тип частенько бывал в Краснодаре. Возможно, жил там. Гражданин проходит у нас по одному делу.
    - По делу об убийстве? Женщин?
    - Нет, по делу о мошенничестве, - соврал Девяткин. – Втирался в доверие к коммерсантам, продавал им векселя солидных компаний. А когда покупатели шли в банк обналичить ценные бумаги, оказывалось, что они фальшивые.
    Он вежливо попрощался и поблагодарил Дунаеву за потраченное время.

*   *   *   *

    Обратно до «Газели» добирались по тропинке, присыпанной белым гравием, хорошо видной в темноте. Радченко выключил фонарь и немного отстал от Игоря Тихонова, шагавшего слишком быстро. Еще пятьдесят метров, и путники вышли на грунтовую дорогу, поднимавшуюся вверх.
    - Подожди наверху, мне камень в сандаль попал.
    Радченко, присел на траву и долго копался с застежкой, освобождая ногу. Вокруг ни души, но Дима не стал включать фонарь. Камешек оказался маленьким кусочком гранита с острыми краями. Радченко прошагал вверх еще метров двадцать, здесь дорога делала крутой поворот, заворачивая налево. До «Газели» оставалось всего ничего, когда сверху послышались тихие голоса. Радченко, зажав в ладони длинную ручку фонаря, зашагал быстрее.
    - Я сигареты дома оставил, - из темноты донесся голос Тихонова.
    Впереди вспыхнул фонарь. Радченко разглядел трех парней стоявших на дороге рядом с «Газелью». Один высокий крепкого сложения, двое других помельче. Видимо, возвращение водителя, помешало хлопцам покопаться в кабине и кузове. Парни были немного разочарованы, но уходить не хотели, видно, уже решили, что долговязый водила в застиранном комбинезоне, конечно же, не жирный гусь с тугим бумажником, но хоть кое-какие деньги у него наверняка водятся. И этих денег хватит, чтобы продолжить ночные развлечения.
    - Ты, значит, не местный? – спросил здоровяк, не убирая фонарь от лица Тихонова.
    - Ну, как вам сказать, - Игорь оказался неготовым к встрече, поэтому слова подбирал с трудом. – Я искупаться хотел.
    Тихонов понимал, что от драки не уйти. Он успел повернуться к здоровяку в пол-оборота, выставил вперед левое плечо, отставил назад правую ногу. Если кто из парней ударит кулаком в лицо, Тихонов устоит на ногах и сможет ответить.
    - Если купаться, надо было дальше проехать, - сказал кто-то из парней. - А тут место плохое. И дно илистое.
    - Да, я так и поступлю. Поеду, пожалуй.
    - Только сначала мы на твоей помойке немного покатаемся, - сказал здоровяк. – Не возражаешь?
    Щелкнула пружина выкидного ножа. Кто-то из парней зашел за спину Тихонова, приставил к горлу острие клинка. Второй парень, согнувшись, стал шарить лапами по комбинезону, ощупывая карманы. Радченко сделал шаг вперед, замер, сделал еще шаг. От «Газели» и группы парней его отделяли еще шагов пятнадцать. Рывок вперед, две-три секунды… Но этого и мгновения хватит, чтобы нападавший сунул перо в горло Тихонова.
    - Слышь ты, тупая собака, - здоровяк, размахнувшись ударил Тихонова по лицу открытой ладонью. – Где лопатник?
    - Он от страха и оглох, - сказал кто-то.
    - Ты по-русски понимаешь? – спросил здоровяк. – Или только по козлиному?
    - На груди карман, - сказал Тихонов. – Расстегни застежку.
    Здоровяк переложил фонарь из руки в руку. Парень стоявший сзади, отступил на полшага. Выигранная секунда решила исход схватки. Тихонов приподняв ногу провел резкий удар каблуком башмака в голень. Здоровяк, не ожидавший отпора, вскрикнул и выронил фонарь. В следующее мгновение Радченко, подкравшись сзади, рванул за плечо парня, вооруженного пером, повернул лицом к себе. Но противник вырвался, отступив в сторону, поднял вверх руку с выкидухой, готовый вогнать клинок в грудь или шею противника.
    Радченко не отступил, наоборот, сблизившись, резко выкинул ногу. Заблокировал руку с ножом, ухватил запястье, крутанул его против часовой стрелке. А кулаком саданул в грудь противника. Нож, выпав из руки, ударился о камешек, отлетел в сторону. Но тут кто-то, вынырнув из темноты, повис на плечах, захватив шею локтевым сгибом, перекрывая кислород.
    Свободной рукой дважды ударил Диму в бок с такой силой, что ноги обмякли, а боль, как электрический разряд, прошла через спину до затылка. Радченко захрипел. Темная ночь приобрела странный фиолетовый оттенок, и по этому фиолетовому полу рассыпались огненные шарики. Противник оказался опытным бойцом, он постепенно сдавливал шею, пережимая правую и левую сонную артерию, а свободной рукой провел три болезненных удара по почкам. Радченко слышал какую-то возню, это опытный в драках Тихонов, повалил здоровяка спиной на землю. Но никак не мог кончить дело точным ударом.
    Радченко подумал, что надо надеяться только на себя, помощи не будет. Еще не поздно что-то сделать… Он отклонил корпус в сторону. Выставил свободную руку вперед и пустил ее назад, ударил человека в промежность основанием кулака. Парень хрюкнул и ослабил хватку. Радченко обеими руками вцепился в предплечье, и, нагнувшись вперед, провел бросок через спину. Глотнул воздуха и ударил противника, пытавшегося подняться, ногой в голову.

*   *   *   *

    Тихонов, пошатываясь, стоял на дороге. Он хотел что-то сказать, но не нашел сил, только сплюнул и посмотрел на своего противника, здоровяка, который никак не хотел успокаиваться. Отталкиваясь ладонями от земли, он пытался сесть. Наконец он сел, глянул на Тихонова и попытался лягнуть его ногой. Тихонов, продолжая сплевывать вязкую слюну пополам с кровью, отошел в сторонку, увидев, как в лунном свете блеснула заточка на лезвии ножа, валявшегося под ногами. Он поднял перо и вернулся к своему оппоненту.
    - Ты еще не угомонился?
    - Пошел ты…
    Здоровяк плюнул в лицо наклонившегося над ним человека, но промазал. Тихонов замахнулся, вогнал клинок в икроножную мышцу по самую рукоятку. И повернул ножик по часовой стрелке. Верзила закричал. Крик оборвался, когда в открытую пасть влетел костистый кулак Тихонова. Радченко, безучастный ко всему, залез в кабину на пассажирское место. Тихонов занял место за рулем, включил фары. Минут пять ехали молча, каждый по-своему оценивая итоги ночной драки.
    - Высадишь меня на том перекрестке, - сказал Радченко, вытаскивая портфель из-под сидения. – «Газель» отгони подальше от города и сожги. Она нам больше не понадобится.

*   *   *   *

    Мужа Дунаевой долго искать не пришлось. Пару месяцев назад он, решив начать бизнес с нуля, арендовал помещение под офис в здании бывшего НИИ. В учредительных документах, которые удалось просмотреть, говорилось, что предприятие «Эксим - сервис» занимается торгово-посредническими операциями на рынке черных и цветных металлов и каменного угля. Девяткин поднялся на девятый этаж бетонной коробки, поплутав по бесконечным коридорам. Видно, штат торгово-посреднической компании был не слишком раздут. Девяткин насчитал всего двух сотрудников: секретаря и непосредственно генерального директора.
    Гвоздев занимал крошечный кабинет с видом на погрузочную площадку цементного завода. Это был высокий полный мужчина с обрюзгшей физиономией. Он носил немодный коричневый костюм и темную рубаху, посыпанную на груди табачным пеплом. Весь какой-то взвинченный, нервный. У Гвоздева подергивалась щека и веко правого глаза. Со стороны казалось, что он подмигивал собеседнику, молчаливо предлагая ему нечто непристойное.
    На столе три тощих папки с бумажками, газета, прочитанная с первой до последней строчки и телефон, не подававший признаков жизни. Видимо, последние часы Гвоздев томился от безделья, то ли ждал звонка, то ли сам собирался куда-то намылить лыжи. Поэтому он обрадовался даже визиту милиционера. Вскочив из-за стола, плотнее прикрыл дверь в приемную. Ответил на несколько дежурных вопросов и оживился, когда Девяткин свернул на семейную тему.
    - Я буду говорить с вами как мужик с мужиком, - щека Гвоздева дернулась, он подмигнул Девяткину. – Мы с Дунаевой знакомы восемь лет и женаты столько же. Я думал, что вижу эту сучку насквозь. У вас ведь с женой тоже, наверное, так? Ну, заранее знаете, когда она станет вола вертеть.
    - У меня с женой никак, - честно признался Девяткин. – Потому что я не женат. Не нашел девушку своей мечты.
    - А уж пора бы, - хозяин кабинета внимательно посмотрел на гостя и решил, что мент явно засиделся в женихах. – А что это за девушка вашей мечты? Я в душу не лезу, так, к слову спрашиваю.
    - Юная блондинка с голубыми глазами, шикарным бюстом и ярко выраженной талией, - охотно объяснил Девяткин. - Разумеется, она должна быть стопроцентной патентованной девственницей.
    Впервые с начала разговора Гвоздев позволил себе что-то вроде кислой улыбки.
    - Это вам долго искать придется, - он хотел добавить, что блондинка с шикарным бюстом на мента не прыгнет, но промолчал.
    - Мы остановились на том, что вы нашли в ящике электронной почты анонимное письмишко. Что дальше?
    - Еще прислали несколько черно-белых фотографий с изуродованными и убитыми женщинами. А спустя пару дней аноним, который, как водится, называет себя доброжелателем, выложил новости о моей жене. То есть, сначала о ее брате. Я знал, что у моей жены есть брат, который в свое время был осужден, но сошел со скользкой дорожки. Этот отброс и подонок, других слов не подберу, учился в Москве на художника. Но недоучился, турнули, видно, за отклонения на сексуальной почве. Потом он сел то ли за кражу, то ли за грабеж. После отсидки вернулся в родной город, то есть в Тулу. Но там менты не давали ему спокойной жизни, или он ментам не давал. И этот долбанный брат мотанул в Краснодар. Там жил какой-то дальний родственник. Седьмая вода на киселе.
    Гвоздев скорчил брезгливую гримасу и плюнул в корзину для бумаг, будто именно этот эпизод из жизни Петрушина, переезд в Краснодар, его особенно, до глубины души, возмущал.
    - Поездки по стране законом не запрещены, - вставил Девяткин. - Каждый человек имеет права на свободу передвижения.
    - Да я не о том. Он хотел заделаться под фраерка. В городе о его прежних похождениях ни одна собака не знает. А он такой весь из себя чистенький, хоть икону пиши. Или крылья ему прилепи. А он воспарит. Стал всем встречным поперечным представляться художником. Девок голых рисовал, расписывал стены в кабаках. А на самом деле расчетливо подбирал будущих жертв. Натурально, вольтанулся на сексуальной почве. Я ведь не знаю, что он на зоне пережил. Ясно: с зоны он уже вернулся полным отморозком.
    - То письмо у вас сохранилось? Ну, электронное письмо?
    - За каким чертом я его стану хранить? – возмутился Гвоздев. - Я, разумеется, глазам своим не поверил, когда ознакомился с текстом и глянул на эти страшные фотки. Пока мы женаты, я столько анонимок получил по поводу своей жены, что давно им счет потерял. Когда твоя супруга известная певица, надо быть готовым ко всякому дерьму. Но в тот раз меня крепко зацепило. Выходит, эта лярва обманывала меня все эти годы.
    Гвоздев прикурил десятую сигарету. Нет, он не думал сразу выяснять отношения с супругой, обличать и разоблачать. Надо было навести справки, убедиться, что письмо не липа. Словом, Гвоздев отрядил в Краснодар своего старого проверенного товарища, у того были связи в местной прокуратуре. В городе ни одна живая душа не знала, что Петрушин – родной брат известной певицы. Так ему легче было держаться в тени.
    Приятель вернулся дней через пять и выложил подробности, которых не было в письме. Брат жены был на прицеле у местных ментов, чтобы взять убийцу следствию не хватило каких-то мелких улик или чего-то в этом роде. У Петрушина проводили обыски, его самого таскали на допросы, несколько дней мариновали в кандее. До задержания и предъявления обвинений в убийствах женщин оставалось считать дни, а, может, и часы, когда нашелся хороший человек, родственник одной из жертв, и кончил эту гниду выстрелом из ружья.
    Никаких сомнений в том, что убийца именно Петрушин у прокуратуры нет. Розыскное дело было закрыто и сдано в архив в связи со смертью подозреваемого. Следствию удалось выяснить, что с двумя жертвами Петрушин был знаком лично, с одной из них состоял в интимных отношениях. И еще: где-то за неделю до того дня, когда Петрушина грохнули, к нему приезжала женщина. Такая вся из себя, столичная штучка. Ходила по двору в длинной юбке, расшитой золотой ниткой, в блузке с персидским узором и длинной стеганой жилетке. И никогда не снимала темные очки в пол-лица. Пробыла у него сутки.
    - Короче, моя жена знала, что ее брат – жестокий убийца, - сказал Гвоздев и подмигнул гостю. – Видно, хотела его спасти. Дать денег, уговорить переехать в другой город. А он-то понимал, что рыпаться поздно. Короче, я подал на развод. И настоял на том, чтобы мой сын остался с отцом.
    - А если бы она не согласилась на ваши условия?
    - Но она же согласилась, - Гвоздев ухмыльнулся. – Когда сидишь весь в говне – не надо чирикать. Хорошо, что она хоть это понимает. После суда сын останется со мной. Доверить воспитание ребенка лживой растленной бабе – это преступление. Как вы считаете?
    - Вам виднее. А суд решит, кому доверить воспитание сына. Практика такова: ребенка оставляют матери. Так что, не питайте пустых надежд. Кстати, этот гражданин вам никогда не попадался на глаза? - покопавшись в папке, Девяткин выложил на стол четыре фотографии Перцева. – Может, случайно видели? Или как…
    - Нет, не доводилось, - Гвоздев попеременно заморгал сразу двумя глазами, мельком глянув на карточки. – А почему вы спрашиваете? Это относится…
    - Не относится. Просто мир очень тесен.
    Он убрал фотографии, закрыл блокнот и поймал себя на мысли, что собеседник ему достался не из приятных. После разговора почему-то стал покалывать мочевой пузырь, и печень заныла.
    История Гвоздева была слишком похожа на правду. Выводы следствия в общем и целом совпадали с его рассказом. За исключением одной детали, которую Гвоздев мог не знать. Эксперты НИИ МВД дали заключение, что почерк художника, нарисовавшего корабль с алыми парусами, идентичен почерку Олега Петрушина. Установить когда именно, с точностью хотя бы до месяца, был нарисован корабль, криминалисты не смогли. Но… Партия бумаги, на которой выполнен парусник, выпущена карельским целлюлозно-бумажным комбинатом. Выпущена уже после гибели художника. Как выясняется, мнимой гибели.
    Разговор с разгневанным мужем ни черта не прояснил, только еще сильнее запутал Девяткина.

*   *   *   *

    Еще занималось утро, когда на дворе дома, где некогда проживал Олег Петрушин, появился человек в сером немодном костюме, желтых сандалях и шляпе. Поздоровавшись с вышедшим из хаты новым хозяином, человек предъявил ему удостоверение инспектора городского энергонадзора и заявил, что должен проверить электропроводку и счетчик. Помахивая потертым портфелем, Радченко, сопровождаемый хозяином, усатым мужиком по имени Степан Желтов, прошел в летнюю кухню и осмотрелся. Газовая плита, круглый стол возле узенького окошка, пара самодельных полок на стенах. На пустой стене картина, написанная маслом: женщина, сидящая перед зеркалом, расчесывает длинные светлые волосы.
    - Живописью увлекаетесь? – спросил Радченко.
    - Ни в коем случае, - Степан прижал руки к груди. – Жил тут до нас один художник или как там его. Рисовал хорошо. Да… Погиб в результате несчастного случая. Подстрелили его. На имущество, то есть на дом наследников не нашлось, поэтому все перешло к местным властям. А теперь я тут обосновался, с семейством.
    Радченко, слушая рассказ хозяина, залез на табуретку, сделав вид, что изучает электрический кабель, пущенный поверху стены. Если Петрушин где-то прятал свой дневник, то не в кухне. Погреба и чердака здесь нет, менты во время обыска наверняка перевернули полки вверх дном. Радченко спрыгнул на пол, что-то записал в блокноте и сказал:
    - Проводку надо менять, кабель совсем хилый. Теперь дом посмотрим.
    Подхватив портфель, он зашагал через двор к старой мазанке, крытой железом. Желтов, забегая вперед инспектора, показывал пальцем то на дом, то на кухню.
    - Честно говоря, мне эти развалюхи без надобности. Я тут такое строительство начну, что и без пожара ничего не останется. Через пару дней кирпич привезут, цемент в мешках, гравий. И бульдозер пригонят. Вот там, где дровяной сарай, поставлю дом. С городскими удобствами.
    - Построиться не успеете, как сгорите, - вынес свой мрачный прогноз Радченко.
    В сенях он снял показания счетчика, долго шарил по темным углам, выясняя, нет ли тут электрического кабеля или розеток. В комнате он наткнулся на женщину, переставлявшую с места на место чемоданы и узлы с тряпками. Хозяйка молча кивнула инспектору и продолжила свое занятие. Радченко еще около часа осматривал дом и пристройки. Залез на чердак, спустился в затхлый погреб, не обнаружив там электропроводки, поднялся наверх и еще раз осмотрел обе комнаты. Если тот дневник и существовал, то Петрушин хранил его где-то в другом месте.
    - А от этого художника ничего не осталось? – спросил он хозяина. – Может быть, тетрадки какие с рисунками? Я страсть как люблю живопись. Раньше сам рисовал.
    Хозяин вытащил из-под кровати фанерный чемодан с железными уголками, на дне которого лежала объемистая папка. Развязав тесемки, разложил на столе рисунки, выполненные гуашью и акварелью, и еще листки с набросками углем и цветными мелками.
    - Если надо, забирайте, - сказал Желтов. – Тут все, что осталось от прежнего хозяина. Его тряпки мы соседям роздали. Вот рисунки сохранились, до них еще руки не дошли.
    Инспектор засунул папку в портфель.
    - А это что? – Радченко показал пальцем на дальнюю стену, иссеченную картечью, и бурые пятна на половицах. – Похоже на кровь.
    - Тут, прямо на этом месте, того художника и порешили, - ответил Желтов. – Из ружья. Кровь запеклась, не отскребается. Картечью из ружья. Бух-хах… И освободился дом. Можно заселяться.
    - Да картечь – штука серьезная, - согласился инспектор и вышел на воздух. – Но в сравнении с пожаром – чистый пустяк. А в новом доме вам покойный художник являться не будет? Не боитесь призраков?
    - Живых надо бояться, - Желтов закрыл за гостем калитку.

*   *   *   *

    Начальник следственного управления полковник Богатырев сегодня был мрачен и задумчив. С утра он побывал в кабинете какого-то важного чина из МВД и не услышал ни одного доброго слова. И чаем его не напоили и в довершение всего вспомнили убийство сотрудника московской прокуратуры и поинтересовались, как продвигается дело. Поэтому первым человеком, которого вызвал к себе Николай Николаевич, оказался Девяткин. Полковник повторил те же вопросы, что слышал в министерстве, добавил кое-что покрепче, от себя лично. Затем влил в пересохшую глотку пару стаканов воды и выдержал минутную паузу. Не потому что любил театральные эффекты по системе Станиславского, а просто язык устал.
    - Следствие идет, но не так скоро, как хочется, - добавил Девяткин. – Старший лейтенант Лебедев перелопатил картотеку лиц, пропавших без вести за последние два года. И установил по дактилоскопическим картам, что гражданин Перцев Игорь Анатольевич был убит два года назад у придорожного шалмана «Лесная быль» в Калуге. Перцев шабашил на строительстве дома, в тот день получил расчет. И донес деньги до пивной. Труп с перерезанным горлом нашли в кусах поутру. Ни денег, ни документов при пострадавшем не оказалось. Так он попал в картотеку пропавших без вести граждан. Убийца завладел чужими документами и жил по ним до того дня, как мы его задержали. Этот человек, буду по-прежнему называть его Перцев, убил прокурора и совершил побег во время выводка на место происшествия. По-прежнему на него у нас почти ничего нет.
    - А мать Перцева? Ей предъявляли карточки сына для опознания. И женщина не смогла его узнать? Лихо.
    Девяткину пришлось пересказать историю опознания подробно, в лицах. Старлей Лебедев, выезжавший в Брянск, встретил острую на язык, смешливую старуху Екатерину Гавриловну, которая, впрочем, отнеслась к делу со всей серьезностью, когда узнала, что офицер милиции приехал лично к ней из самой Москвы. С ее слов дело было так. В почтовый ящик ее частного дома пару раз кидали повестки из милиции, мол, должна явиться в такое-то время. Когда бумажку с печатью кинули в третий раз, Гавриловна решила, что может, милиции стало что-то известно о сгинувшем без вести сыне.
    Повязала платок, взяла палку и заспешила по известному адресу. В тот день в отделении гуляли какой-то праздник, то ли начальника день рождение, то ли другой повод нашли. А праздников у милиционеров много, и каждый день – все новый.
    Молоденький лейтенант Засядько, оторвавшись от застолья, завел Гавриловну в кабинет и разложил на столе фотографии. «Кто это?» - спросила старуха. «Сын твой, опознать надо, - ответил Засядько. – Опознать и расписаться в протоколе. Вот тут». «А что же он, подлец, натворил?» - смехом спросила Гавриловна, решив, что напрасно потеряла время. «Деньги украл, - ляпнул Засядько, плохо знакомый с существом дела и добавил. – Миллион, не меньше. И все долларами». «А, ну тогда подпишу, что он - мой сын, - бабка рассмеялась. – Авось, мне немного перепадет с того миллиона. На бедность». Взяла и подписала бумажку.
    Вышла на воздух и плюнула через плечо: пропади вы пропадом, пьянчуги.

*   *   *   *

    - Основной зацепкой остается знакомство нашего Перцева с покойным художником из Краснодара Олегом Петрушином, братом той самой певички, - сказал Девяткин. – Художник из тату-салона узнал в человеке, приходившим к нему с рисунком парусника, Перцева. А рисунок выполнен Петрушиным.
    - Куда не плюнь – одна мистика. Живые становятся мертвыми, а мертвецы воскресают, - полковник бросил подчиненному тонкую папку. – Установлено, что художник, он же истопник Олег Петрушин жив. А настоящий Перцев мертв. Вот полюбуйся. Получено сегодня из Краснодара.
    Девяткин внимательно прочитал три странички машинописного текста и просмотрел полтора десятка фотографий. Женщина лет двадцати пяти – тридцати лежит на примятой сырой траве. На лице заметны кровоподтеки. Следующая серия фотографий сделана в судебном морге. Крупные планы ножевых ранений на груди и спине. На двух фотках – белый платочек с ажурной каймой, на котором красной краской или помадой выведен крестик. Труп найден неподалеку от берега реки, на ничейной полоске земли между санаторием и домом отдыха. По заключению судебного эксперта женщина получила ранения, несовместимые с жизнью. Убийство совершено за два-три дня до того, как тело обнаружено. Женщину убили в другом месте, а потом перевезли тело на берег реки.
    Собака след не взяла. Есть одна зацепка, но имеет ли она отношение к делу, - неизвестно. Ночью на грунтовой дороге, ведущей к реке, одна из работниц санатория наблюдала стычку местных парней с какими-то мужиками. Лиц она не запомнила, но утверждает, что двое мужчин приехали в безлюдное место на «Газели» серого цвета с синим тентом. Поутру на указанном месте обнаружены следы крови первой группы положительного резуса, видно, кого-то ножом пырнули. На той же дороге у обочины обнаружена пуговица сарафана с убитой женщины. Видимо, мужчины пытались избавиться от трупа и, выполнив свою задачу, схлестнулись с местной шпаной.
    Той же ночью в третью городскую больницу по поводу ножевого ранения в икроножную мышцу обратился некий Григорий Курляндский, больше известный как Пых. Местный псих и отморозок, отсидевший трешник за грабеж. Врачам Пых сообщил, что ножом его без всякой причины пырнул какой-то пьянчужка, которому Пых хотел помочь подняться на ноги. Пыху оказали помощь, положили в общую палату. И как положено, сообщили о происшествии в дежурную часть местного отделения милиции. Но Пых не стал дожидаться прихода дознавателя, прямо из палаты в больничных шмотках он сбежал в неизвестном направлении. Где находится сейчас Гриша Курляндский – никому неизвестно.
    - Дела художника Петрушина и нашего Перцева связаны, - Богатырев задрал голову и посмотрел на портрет Дзержинского, висевший на стене, будто ждал от главного чекиста всех времен и народов подсказки или совета. Но железный Феликс лишь загадочно улыбался в усы. – М-да… Если мы поймаем одного из этой парочки, и другому не уйти. Твои предложения?
    - След надо искать в Краснодаре через нашу агентуру и осведомителей из блатных. Что-нибудь обязательно вылезет. Можно озадачить краснодарских коллег…
    - Убийствами женщин местные менты озадачены более года. Результат: в доме художника изрешетили картечью неустановленного следствием гражданина. И похоронили его как Петрушина. Теперь, Юра, занимайся этим делом основательно. Как умеешь.
    - Разумеется, - кивнул Девяткин.
    - Твоя задача взять хотя бы одного: Перцева или Петрушина. Через три дня доложишь о результатах. Вопросы?
    Вопросов не было, Девяткин поднялся и закрыл за собой дверь.

*   *   *   *

    К полудню Радченко добрался до санатория «Речные дали», оставив «Жигули» перед запертыми воротами, вошел на территорию через заднюю калитку. Выбрав ориентиром трубу котельной, зашагал по широкой асфальтовой тропинке. Он покрутился возле одноэтажного кирпичного здания, не сразу заметив мужичка в тельнике, сидевшего в тени дерева.
    - Ищешь кого? – окликнул мужик.
    - Точно. Угадал.
    Приблизившись, Радченко поставил на землю портфель и, вглядевшись в физиономию собеседника, решил, что перед ним сменщик покойного Олега Петрушина, некогда работавшего в «Речных далях» кочегаром. Кажется, малого зовут Николай Гречко. Радченко представился коммерсантом, сказал, что нагрянул из Москвы без звонка или письма, хотел сделать сюрприз бывшему армейскому сослуживцу Олегу Петрушину. Оставил вещи на вокзале, а сам рванул прямо по адресу дружбана, да только его там не застал. Люди, вселившиеся в дом, сказали, что с бывшим хозяином случилось несчастьеиб – и на этом весь сказ.
    Закаленное сердце Гречко немного смягчилось, когда гость вытащил несколько армейских фотографий, позаимствованных у Дунаевой. На карточках, обработанных на компьютере, присутствовала и физиономия Радченко. Совсем молодой, но узнать можно. Гречко вернул фотки и увидел горлышко коньячной бутылки, которое далеко высовывалось из портфеля. На темной пробке хорошо читались золотые буковки: «Московский коньячный завод», емкость 0,7 литра. Истопник облизал пересохшие губы.
    - Может, за помин души? – предложил Гречко. – Ну, как полагается…

*   *   *   *

    Через полчаса лед недоверия был растоплен, а московский гость сделался добрым приятелем истопника. Обосновались прямо в котельной, тут не слишком светло и уютно, воняет соляркой и угольной пылью.
    Гречко сказал, что нет веры слухам, будто Петрушин убивал женщин и оставлял в кармане своих жертв платочки с красными крестиками. Тут в «Речных далях» полно скучающих курортниц, если бы он захотел бабу, добром ее взял. Он из себя мужик видный, даром что истопник. Гречко пересказал подробности гибели друга, кровавые и страшные, которые знал со слов других людей. Немного добавил от себя, сгустив краски и без того мрачной картины.
    Сам он в то время ездил к сестре в Ставрополь, поэтому своими глазами ничего не видел. Говорили, что обезображенный труп доставили в судебный морг, а через день кремировали и похоронили прах за счет местного бюджета, так как ни близких людей, ни товарищей у покойного не сыскалось. Была одна женщина, так легкое увлечение, но с той подругой Олег разругался за пару месяцев до гибели.
    - Что за женщина? – насторожился Радченко. – Наверняка большая любовь?
    - Погуляли и разбежались. Адрес ее вон там, - он показал пальцем в темный угол, - на стене написан. Как только эта Валька Узюмова с Олегом поближе познакомилась, сама сюда забрела и адрес записала. Ну, чтобы из памяти не вылетел.
    На ровно отштукатуренной стене Радченко прочитал надпись, сделанную углем: Самокатный тупик, дом пять, Валя. И сердечко, пронзенное то ли палкой, то ли стрелкой.
    - Олежка вообще-то тихий мужик был, - говорил Гречко, впиваясь взглядом в бутылку. – Бывало, что-то рисует или пишет в своей тетрадке.
    - Какая еще тетрадка? – Радченко расплескал коньяк.
    - Вроде как ежедневник. Он и писал там и рисовал. А вот, куда она делась – без понятия.
    - Хотелось бы о друге память оставить. Хотя бы ту тетрадку.
    Гречко, не дожидаясь собутыльника, прикончил рюмку.
    - Может, и смогу помочь, - сказал он. – Ну, раз такое дело… У нас тут работы летом, сам видишь, почти нет.
    Гречко опрокинул еще стопарь и рассказал, что Олег года полтора назад сколотил хибарку на лиманах неподалеку от Азовского моря. Далеко отсюда, у черта на рогах. Крошечная комнатка и еще что-то вроде открытой веранды. Место уединенное, неделями человека не увидишь. Он там пропадал по нескольку дней. В прошлом году весь отпуск в «студии» проторчал. Рисовал, писал что-то. Говорил, что там ему работается хорошо. Если где остались его рисунки или еще что, - наверняка там.
    - Лиманы? Это где?
    - Я был там только один раз. Нажрался, помню, в лоскуты. По моей натуре там только в пьяном виде находиться можно. У трезвого крыша натурально съедет. Жара, ветра никакого, потому что камыш высокий. Полно всяких насекомых.
    - У меня как раз карта с собой, купил на вокзале.
    Радченко достал из безразмерного портфеля карту, расстелил ее на столе, сунул в руку Гречко карандаш. Рисунок получился замысловатый. Из Краснодара надо двигать в Славянск-на-Кубани, это километров семьдесят. Проезжаешь город и дальше по хорошей дороге еще километров двадцать. Едешь, а вокруг рисовые поля и никаких населенных пунктов. Там, где начинается Войсковой лиман, есть тропинка через болота в сторону лимана Горький. По узкому перешейку между озерами и болотами Гречко вывел на карте кружок.
    - Вот тут он хибару и поставил. Чужой человек всю жизнь будет искать, не найдет. А сам утопнет в тех болотах. Места там гиблые, непроходимые. Были времена, столько народа пропадало бесследно – счета нет.
    Когда коньяка оставалось только на донышке, договорились, что Гречко отпросится у начальника на неделю и вместе с Радченко рванет на лиманы. Не задаром, конечно, московский гость человек не бедный и не жадный, обещал заплатить за экскурсию четыре месячных оклада Гречко. Да еще отдельную премию выписать, если та тетрадка на месте окажется.
    На прощание гость обнял захмелевшего Гречко, вложил в ладонь пару крупных купюр, задаток. И приказал поклясться всем святым, что через два-три дня, когда поедут на лиманы, истопник просохнет. Гречко сунул деньги под тельник. И поклялся жизнью любимой матери, которую схоронил, если память не изменяет, еще лет шесть-семь назад, что больше не возьмет в рот ни капли.

*   *   *   *

    Частная баня «Розовый фламинго» находилась на территории завода радиодеталей. Отгороженная от мира двумя заборами, баня жила своей тихой размеренной жизнью, которую не нарушали милицейские облавы. Заведение держали свои парни, в прошлом руководящий состав одной из организованных преступных группировок, а ныне бизнесмены. Сегодня с утра сюда нагрянул хозяин заведения Федор Финагенов, среди своих известный как Феня.
    Его сопровождали водитель, в прошлом спецназовец Артем Чалый и неизменный спутник, друг и компаньон босса некто Вадим Суриков по кличке Безмен. Троица вытряхнулась из «Мерседеса», поднялась на высокое крыльцо и исчезла за дверью. Хозяин пребывал в самом добром расположении духа. Последнюю неделю он неплохо заработал и сейчас хотелось смыть усталость, освежиться в бассейне. К обеду в гости ждали еще одного авторитетного человека. Если появится настроение, Финагенов с друзьями вызовут девочек и устроят им водные процедуры.
    Банщик и подавальщица Марина были готовы к приезду Финагенова. Хозяина и его спутников ждал плотный завтрак и легкая музыка, которая, способствует правильному отделению желудочного сока и общему пищеварительному процессу. Скинув летний костюм в гардеробной, Финагенов прошагал через зал отдыха в парилку, вернулся назад через пять минут, окунувшись в бассейн, обернулся полотенцем и занял место на кожаной скамье с высокой спинкой.
    - Пар что-то обжигает, - поделился наблюдением Финагенов. Он потер ладонью грудь. Пару лет назад он подсел на иглу, но с недавних пор перешел с героина на кокаин. – Подождем немного перед вторым заходом, пусть немного того… Как думаешь?
    - Обжигает сильно, - закивал Безмен, хотя пар показался ему вовсе негорячим.
    Феня раскрыл барсетку, вытащив целлофановый пакетик, сделал на краю стола дорожку белого порошка. Свернув трубочкой долларовую бумажку, вставил ее в ноздрю. Наклонился, втянул в себя дурь, задержал дыхание и закрыл глаза. Минуту посидел, дожидаясь, пока кокаин приживется. Остатки дури собрал слюнявым кончиком пальца и пососал его.
    Водитель Артем Чалый занял свое место на стульчике перед входной дверью. Сюда ему принесут завтрак и кофе. Чалый вытащил из-под ремня пистолет, потому что ствол давил на живот, положил его на дно тумбочки. Развернул купленную в Москве газету, нашел колонку с обзором происшествий и углубился в чтение.
    Писали, что проведены облавы на массажные салоны, где девчонки занимались проституцией. Увлеченный чтением, он по привычке глазом не повел на монитор телевизора, стоявшего на высоком столике в углу. Камеры наружного наблюдения зафиксировали, как во дворе появились пятеро крупных мужчин в форменных черных комбинезонах и масках, за ними возникли еще два персонажа в штатских костюмах. По экрану пробежали полосы, через мгновение изображение скрыла серая рябь.

*   *   *   *

    Поднявшись на крыльцо, Девяткин минуту постоял возле двери, дожидаясь, когда трое омоновцев из группы силовой поддержки займут позиции под окнами бани. Старший лейтенант Саша Лебедев стоял за спиной начальника, он сжимал литые кулаки, хотя схватки с бандитами не предвиделось. Девяткин подумал, что Финагенов он же Феня, возможно, единственный в городе человек, который может помочь следствию. Просить бандитов об услуге – не в правилах Девяткина. Но кому нужны все эти правила…
    В свое время бригада Финагенова держала в кулаке весь Краснодар. Даже среди своих Феня слыл человеком хитрым и жестоким. В свое время связываться с ним не решались даже хорошо организованные и вооруженные бригады кавказцев. А тех, кто все же связались, давно развезли по местным кладбищам. С годами Феня расширил дело, перебрался в Москву, он тесно сотрудничал, почти дружил, с одним из столичных авторитетов, заправлявшим наркотой. Теперь Феня большой человек в столице, но прежние краснодарские связи никуда не делись.
    Девяткин нажал кнопку переговорного устройства и сказал громко и внятно:
    - Милиция, майор Девяткин. Слышь ты, олух, передай своему хозяину, что мне нужно с ним поговорить. Просто поговорить. Понял? И никакого шухера. Жду ровно две минуты. Как только время выйдет, мои парни войдут в этот шалман. И тогда…
    Опрокинув стул, Артем Чалый взлетел на лестницу, ворвавшись в зал отдыха, скороговоркой выпалил, что здание обложили менты и некий майор Девяткин хочет лично видеть босса. Финагенов кивнул Безмену. Тот схватил барсетку хозяина и припустил в туалет, спускать в унитаз пакетики с кокаином.
    - Впусти, если просит, - Феня щелкнул пальцами. – Это нехорошо заставлять человека стоять под дверью. Хоть он и мент.
    Дверь перед Девяткиным распахнулась настежь, он вошел в тесную комнатенку под лестницей и молча проследовал наверх.
    Присев на скамью рядом с Феней, Девяткин косо глянул на притулившегося рядом с хозяином Безмена, грудь и предплечья которого оказались припорошенными белым порошком. Стереть следы дури было нечем, времени не хватило, поэтому Безмен, понимая, что облажался, внимательно разглядывал татуировку, нанесенную еще в молодые годы: человеческий глаз, заключенный в треугольник. И короткую надпись: Бог видит все.
    - Знакомые все рожи, - Девяткин так посмотрел на Безмена, что тому захотелось провалиться сквозь землю. – Всю дурь в унитаз спустил или чего оставил?
    - Он мой ближайший компаньон и помощник, - вступился Феня. – Можете говорить при нем.
    - Мы с тобой плохо знакомы, - сказал Девяткин Фене. – Виделись мельком, но это не в счет. На тебе ведь два жмура висят? Ты завалил кавказцев у гостиницы «Дружба», потом сел в свой «мерс» и смотался. Или я путаю?
    - Суд присяжных меня оправдал, - ответил Феня. – Прокуратура внесла протест. Но меня снова оправдали. Я чист. Занимаюсь коммерцией, даже налоги плачу.
    - Твои парни, - Девяткин кивнул на Безмена, - плотно поработали с заседателями. И ты денег не пожалел. Поэтому ходишь на свободе. Но сейчас прокуратура может снова вынести протест на решение суда. Назначат новый состав заседателей… Впрочем, тут многое от тебя будет зависеть.
    Феня слышал, что Девяткин мужик крутой, такому лучше поперек слова не говорить. И черт с ним и его крутизной. Прогибаться перед ментами – это против жизненных принципов Фени.
    – Насчет протестов и заседателей – сомнительно, - сказал он. - Против меня ничего нет. Ни улик, ни свидетелей. А вы хотели о деле поговорить. А вместо этого с угроз начинаете. Изложите суть, гражданин майор. Только учтите: у меня с милицией ничего общего. Никогда не стучал и, хоть ноги переломайте, сукой не стану. Мне сороковник с гаком – в этом возрасте принципы не меняют.
    Омоновцам не досталось никакой работы. Для порядка они уложили на пол водилу и, поднявшись наверх, поставили у стены подавальщицу и банщика. После процедуры личного обыска, омоновцы заперли всех троих в кладовке и по приказу Девяткина ушли дышать свежим воздухом. Старлей Лебедев бродил вдоль бортика бассейна, поплевывал в воду.
    - Мне нужна твоя помощь, - Девяткин заглянул в глаза Фени. – Помощь или услуга. Называй как хочешь.
    - Я не помогаю ментам, - ответил Феня.
    - Убили следователя прокуратуры, - сказал Девяткин. – В прокуратуре не поймут, если ты откажешься помочь. Я уже говорил, что вернуть дело в суд, а тебя на нары – это легко. По нашим данным убийца скрывается в Краснодаре. Живет под фамилией Перцев.
    Девяткин выложил на стол фотографию.
    - Вот он, красавец. Кроме того, в Краснодаре режут женщин. У нас на прицеле некий художник по имени Олег Петрушин, - Девяткин вытащил вторую фотографию. – Где лежбище этого художника узнать не можем. Перцев и Петрушин знакомы, - это установлено следствием. Возможно, у этих парней есть сообщники, друзья. В этом городе ты знаешь каждую собаку. Мне нужно немного информации, всего-то. Наш ответный ход - прокуратура тебя не тронет. Живи как жил. Как тебе предложение? По-моему, просто шикарное.
    - По-моему, не очень, - покачал головой Феня.
    - Лучше не зли меня, иначе сожгу эту помойку под названием баня, - пообещал Девяткин. – На пепелище найдут пару трупов. Твой водила, банщик и баба из обслуги на следствии покажут, что ты с Безменом в состоянии наркотического опьянения устроили пожар. Нравится?
    - Не очень, - честно ответил Феня, решив, что Девяткин, если очень разозлится, может выполнить угрозу. - Лады. Тогда расскажите подробнее об этих хмырях. Что за художник? И что за Перцев такой? Кто из них баб режет?
    Разговор закончился через час. Девяткин спустился по лестнице, вышел на крыльцо и похлопал по спине стерлея Лебедева.
    - А ты говорил, что с этими отморозками будет трудно договориться, - сказал он. – Вполне адекватные люди.

*   *   *   *

    Когда менты убрались, Феня несколько минут сидел молча, прислушиваясь, как в кладовке тихо повизгивает подавальщица. Он выкурил сигарету и глянул на своего помощника.
    - Ты весь мой порошок выбросил?
    - Конечно, - кивнул Безмен.
    - Ну и дурак, - отозвался Феня. – Кстати, ты уже понял свою задачу?
    - Более или менее. Надо созвониться с Пашей Шестаковым из Краснодара. Потом брать билет на ближайший рейс. Я переверну весь город, но найду этих уродов дня за два-три. Если они, конечно, в Краснодаре.
    - Все так, но не совсем, - Феня говорил медленно и тихо.
    Он продолжал просчитывать ходы и варианты, что стали вырисовываться, когда он сказал Девяткину «да». У плохих вестей ноги длинные. В ближних кругах скоро узнается, что он помогал ментам, пусть в пустяковом деле, пусть под давлением и угрозами нового ареста и суда. И тогда Финагенова могут неправильно понять. Чего доброго решат, что он, чтобы купить свободу, в стукачи записался или только хочет ссучиться.
    По этому вопросу наверняка соберут сходняк, придется оправдываться. В конечном счете, все обойдется без последствий. Авторитет Фени слишком весомая штука. И все же… Все эти базары и терки сейчас, когда он затевает большие дела, хочет прибрать к рукам один частный коммерческий банк, как-то не ко времени, не к месту. Да и ментам только сунь в рот палец, без руки останешься. Сегодня им убийцу найди, завтра лучшего кореша сдай.
    - Все не совсем так, - повторил Финагенов. – Набери парней здесь в Москве или свяжись с Пашей Шестаковым, то бишь с Шестом. Пусть начинает искать сейчас же, немедленно. А к твоему приезду подберет тебе бойцов из местных. Вычисли этих хмырей Петрушина, Перцева. Кончишь их на месте, избавишься от трупов. Девяткин говорил про мужиков, которые ездят на «газели» и с пацанами сцепились. Может, они и есть Перцев с Петрушиным. А может, нет. Это надо проверить, надо разобраться на месте. По любому, этих на «газели», ты найдешь. Если они тоже замазаны, если это они баб потрошили… Тогда и этих тварей прибрать надо. Я гуманист. И не люблю, когда в моем родном городе какие-то мрази людям глотки режут. За просто так. Как только менты поймут, что искать им больше некого, от меня отвянут. Раз и навсегда.
    Безмен на минуту задумался. Дело не самое сложное, ему доводилось выполнять поручения более серьезные и рискованные. Но есть ли смысл… Он не довел мысль до конца. Принимает решения Феня, и если он сказал так, а не иначе, надо все устроить в лучшем виде. И в самые сжатые сроки.
    - Я возьму парней из Москвы, - сказал Безмен. – А Паша Шест поможет со стволами. И вообще…
    - Тогда не теряй времени, - сухо сказал Феня.
    Ему хотелось нюхнуть еще разок, но порошок плавал в канализации. Финагенов поднялся и пошел в раздевалку.

*   *   *   *

    Ровно в девять утра Анатолий Васильевич Гвоздев открыл дверь кабинета и занял место за рабочим столом. Он бегло просмотрел газету, услышал за дверью писк заработавшего принтера и постукивание каблучков, значит, секретарь Надежда Яковлевна явилась, не запылилась. Гвоздев глянул на часы. Опоздала на четверть часа. Он вытащил из портфеля револьвер «астра», который вчера по случаю достал через одного знакомого.
    Пушка стоила тех денег, которые на нее потрачены. Шестизарядная, с очень удобной рукояткой и спусковым крючком, на который приятно положить палец. Револьверы удобнее пистолетов. Только возьми его в руку – и пушка уже готова к бою. Нажимаешь на спусковой крючок и стреляешь. Нажимаешь – и новый выстрел. Времена сейчас неспокойные, денежные дела Гвоздева слишком плохи, чтобы держать телохранителей. Ствол под рукой не помешает. Он поднял руку и прицелился в часы, висевшие на противоположной стене.
    - Пух, - сказал Гвоздев. – Пух…
    Он открыл правый ящик стола, положил пистолет и накрыл его вчерашней газетой. Когда в дверь постучали, правая щека Гвоздева дернулась, а глаз сам собой мигнул. Вот до чего довели цветущего мужчину бракоразводные дела, эти бабы, на которых пробы негде ставить. Новая подружка Гвоздева не лучше его бывшей жены Ольги Петровны. Молодая, но ранняя. Пару раз залезла к нему в постель, и тут же, начала тянуть деньги. Купи то, купи это, отвези на курорт… «Я тебя люблю, ты мой единственный». Тьфу… Будто не знает, что Анатолий Васильевич сидит на мели, ждет раздела имущества как ворон крови, а пока копейки считает.
    Секретарь, услышав «войдите», переступила порог.
    - Пришли спецификации по черному и цветным металлам, - сказала она. – Ответы на письма из пунктов сбора лома. И еще пару писем.
    - Прочитайте, - Гвоздев показал пальцем на стул.
    Надежда Яковлевна, нацепив очки, стала читать. Медленно, с расстановкой, делая ударения на тех словах, которые не имели никакого значения. Надежду портят эти очки и безвкусные костюмы. Но если приглядеться, быстро поймешь: она бабенка гладкая, фигуристая. Стоило бы ею заняться поплотнее, войти в близкий контакт. Для начала пригласить в ресторан, а потом уж само собой пойдет…
    Сюда в кабинет можно перетащить тот кожаный диван, что стоит в приемной, он мягкий и очень прочный. А это очень важно, чтобы диван был прочным. Еще нужно будет принести комплект постельного белья и повесить на окно жалюзи или какую занавеску. Конечно, в окно никто не заглядывает, оно выходит на погрузочную площадку цементного завода. Но, случается, в этом здании окна моют с наружной стороны. Нужна занавеска…
    А это очень удобно, ну, прямо на рабочем месте. Только в стенку постучал - и пожалуйста. Надежде он немного зарплату повысит или, лучше, разовую премию выпишет. За усердие и старание. В следующую секунду Гвоздев решил, что мысль эта вздорная и глупая. По ночам его истязает молодая ненасытная подружка, а тут еще он на себя и Надежду повесит. Нет, организм не железный. Так можно надорваться на работе.
    Мысли Гвоздева потекли по другому руслу.
    Вспомнив о пистолете в верхнем ящике стола, он стал раздумывать, какие ранения получит человек, та же Надежда Яковлевна, от пули «магнум» сорок четвертого калибра, выпущенной с расстояния трех метров. Если попадет в колено, от сустава останутся мелкие костяные осколки. Если в предплечье, пожалуй, можно руку отстрелить к чертовой матери, и она повиснет на лоскуте кожи. Если в грудь, то пуля пройдет навылет, оставив в спине выходное отверстие размером с детский кулак. А если в голову… Тут и думать нечего, снесет полбашки, как отрубит. Господи… Бедная Надежда Яковлевна. Бедная… Гвоздев снова поправил себя: секретарь жива и здорова, никто ей башку не отстреливал. И нечего ее попусту жалеть.
    За своими мыслями он не услышал стука в дверь и привстал из кресла, когда увидел на пороге черноволосого статного мужчину лет тридцати семи, одетого в спортивный пиджак, рубашку поло кораллового цвета и серые вельветовые брюки. Мужчина держал в руках кожаную папку.
    - Вы кто? – строго свел брови Гвоздев. – Дверью ошиблись?

*   *   *   *

    Через минуту выяснилось, что мужчина дверью не ошибся, он пришел к Анатолию Васильевичу по личному делу, очень срочному и важному. Отпустив секретаря, Гвоздев, заинтригованный визитом незнакомца, усадил его на стул и, развалившись в кресле, приготовился слушать.
    - Меня зовут Игорь Сергеевич Перцев, - сказал человек. Он расстегнул молнию папки и выложил на стол большой плотный конверт. – Я назвался своим, а не вымышленным именем, потому что его вы сможете узнать у своей жены. Если захотите. Вообще-то я пришел по другому делу, но вот вдруг вспомнилось… Вы никогда не задумывались, откуда ваша супруга берет деньги, когда наличные заканчиваются?
    - Вам-то какое дело?
    - Были моменты, когда я сидел на мели. И ваша жена охотно давала мне в долг. Когда бы я об этом не попросил – отказа не было.
    - Слушайте, кто вы такой? – руки чесались вытряхнуть из кабинета этого Перцева. Да еще морду ему начистить, чтобы не совался в личные дела. Но любопытство перебороло эмоции. – И что вам надо?
    - Так вот, у Дунаевой есть кое-какие сбережения, о которых вы не знаете. Ольга хранит кое-что в банке «Спектр», небольшой банк, но репутация хорошая. У нее там ячейка. А в ячейке наличные. Мы с Ольгой раза три или четыре бывали в том заведении, я своей рукой открывал ячейку и брал из ящика столько денег, сколько хотел. Брал в долг, но позже решил, что возвращать деньги – необязательно. Да, ваша жена очень добрый человек.
    - Только не к мужу, - Гвоздев помрачнел, как грозовая туча. – Для всяких проходимцев вроде вас она добрая.
    - Послушайте, я же вас не оскорблял. Я пришел помочь. Подумал, что вас заинтересует моя информация. Как-никак имущество, нажитое вместе, нужно делить по справедливости. Так сказано в законе. Формулировка не та, но смысл… Смысл точный. Понимаете, о чем я?
    - Понимаю, - помрачнел Гвоздев. – Моя жена давала деньги своим мужикам. Всем без разбора. А когда я попросил – так нету ни шиша. И пошел к черту.
    - Одно слово – женщины, - улыбнулся Перцев. – А теперь к делу. Насколько мне известно, у вас скоро суд с Ольгой Петровной. Вы хотели бы оставить у себя сына Максима. Но закон всегда на стороне баб. Да, такова жизнь… Будь она неладна. Возможно, эти фотографии вам помогут разрешить это затруднение.
    - Что еще за фотографии? – насторожился Гвоздев. Перцев оказался чересчур информированным человеком в чужих делах. Он деньги видите ли брал в долг у его жены… Мерзавец, подлая шкура. – Я не заказывал никаких фотографий.
    - Снимки сделаны в позапрошлом и прошлом году при помощи миниатюрной камеры, - продолжил Перцев. - В основном в гостиничных номерах или на частных квартирах. Второй персонаж на карточках – это я. Но лица нигде нет. Видны только ноги, живот спина и… И другие части тела. Я делал фотки для себя, на память. Ваша жена, разумеется, не знает о существовании карточек. И тут я подумал: почему бы не помочь хорошему человеку.
    - Кому это? – тупо переспросил Гвоздев.
    - Ну, вам. Вы же хороший человек.
    Проглотив комплимент, Гвоздев раскрыл пакет, взял стопку фотографий и стал разглядывать их одну за другой. Руки Анатолия Васильевича мелко заиграли, щеки и шея пошло красными пятнами, будто по ним нахлестали крапивой, глаз задергался. Действительно, все ужасное оскорбительное непотребство происходили в номерах гостиниц и каких-то комнатах, обставленных дешевой мебелью. Свет неважный, слабый, как правило, от ночников или торшеров. Но все постыдные детали происходящего разглядеть можно. Ольга Петровна в лучшем случае одета в полупрозрачную рубашку, короткую срамную майку на тонких бретельках, тоже полупрозрачную, или чулочки. На других снимках - в чем мать родила…
    Ее кавалер Перцев под стать своей партнерше. Чем они занимались, лучше бы не видеть. Гвоздев почувствовал, как сердце застучало часто, а в кабинете сделалось душно и жарко. Неожиданно он подумал, что все еще любит Ольгу Петровну. Но тут же поправил себя: слова про любовь и верность – это бред и жалкий треп. Какая тут к черту любовь…
    Сука, какая же она сука. Последняя подстилка. Он громко выругался и сунул карточки обратно в пакет, смотреть дальше эту дикую порнографию с участием жены просто не осталось сил. Пару минут он сидел молча, прислушиваясь, как молотится в груди сердце. Когда прикуривал сигарету, руки продолжали дрожать.
    - Спасибо за любезность, - Гвоздев посыпал пеплом штаны. – Но лучше бы вы ее не делали. Вы наглый субъект. Придти к мужу и вывалить ему на стол килограмм порнографических снимков, где жена занимается…
    Гвоздев матерно выругался и замолчал.
    - Я поступил честно, - ответил Перцев. – А снимки помогут вам в суде выиграть дело. Судьи ведь тоже люди. Они примут во внимание, что Дунаева развратная сучка, не способная дать ребенку ничего. Будучи вашей женой путалась с кем ни попади. Короче, суду это не понравится. А вы, напротив, человек высокой нравственности. Серьезный бизнесмен, способный сделать из ребенка человека и гражданина. С большой, разумеется, буквы.
    - Но когда? – Гвоздев вскинул к потолку ручищи. – Когда и как завертелась вся эта блядская музыка? И как она…
    Он снова выдал длинное матерное ругательство, вспомнил о револьвере в верхнем ящике. Подумал, что может запросто пристрелить этого негодяя прямо здесь. Прямо сейчас. Секретарь подтвердит, что в кабинет вошел незнакомец, сказал, по личному делу. А потом услышала выстрелы.
    Гвоздев покажет на следствии, что мужчина проник в кабинет, наставил ствол на хозяина и потребовал деньги. Гвоздев плохо помнит детали, потому что был слишком напуган, но в пылу борьбы прозвучал выстрел. И мужчина упал на пол с прострелянной грудью. Или шеей. Все гладко, от уголовного преследования Гвоздева отмажет любой адвокат приготовишка. А фотографии он успеет спрятать в надежном месте до приезда милиции. И еще Анатолий Васильевич подумал, что этот Перцев смазливый мужик.
    Тем приятнее пустить в него пулю.

*   *   *   *

    - Вы хотите знать, как закрутился наш роман? – Перцев посмотрел на часы. – Что ж, у меня есть немного времени. Кстати, я так и знал, что наша встреча пройдет без мордобоя. Вы все правильно поймете. Ведь мы в этом деле, можно сказать, союзники.
    - Интересно, - Гвоздев и как бы между делом потянул за ручку ящик письменного стола. – Даже очень интересно. А почему это мы союзники?
    - Сейчас поймете. Все началось давно, два года назад, - сказал Перцев. – Дело было в Ростове, у Ольги стартовал большой гастрольный тур. Все второе отделение пела Ольга. Я опускаю подробности, свои душевные метания, чувства и прочую сопливую лирику.
    - Можете не опускать, - промямлил Гвоздев.
    - Когда я вышел из театра, то понял, что со мной что-то не так. Был поздний вечер, но вокруг светло как днем, река народу, хлынувшая из дверей. А я стою как последний идиот на тротуаре, в самом неудобном месте. Меня толкают плечами, я всем мешаю, но почему-то не могу уйти. Короче, через пятнадцать минут я купил лучшие цветы, что были в городе. Еще через пятнадцать минут я ввалился в гримерку и наговорил Ольге каких-то глупостей. Так все и завертелось…
    По словам этого типа выходило, что он объездил с Ольгой почти все города, где она побывала с концертами. И женщина сказала «да» в последний вечер, перед отъездом в Москву. Потом они встречались в гостиницах, на съемных квартирах, у каких-то знакомых. Этот безумный роман продолжался год с небольшим, до того дня, когда Ольге взбрело в голову, что ей пора сделать выбор между семьей и любимым человеком. Почему она так решила? Кому был нужен этот выбор кроме нее самой? Зачем вообще нужно выбирать, когда от тебя этого никто не требует? Это загадки женской души.
    Начинался очередной гастрольный тур, Ольга пела в Питере. Перцеву стоило немалого труда выкроить время, чтобы выбраться к ней. Они шли по набережной Фонтанки из ресторана. Поначалу Перцев решил, что шампанского выпито слишком много, потом понял, что все серьезно. Это было их последнее интимное свидание. Ольга начала его избегать, не отвечала на звонки, перестала посещать разные тусовки. Перцев все же нашел возможность для встречи, даже двух встреч.
    Это были короткие разговоры, нервные и бессвязные. Ольга только повторяла: «Я все решила. Не хочу к этому возвращаться. Прости». Одни и те же тупые бессмысленные фразы. Их последняя встреча состоялась на выставке столичного художника. Ольге пришлось выйти из здания на воздух, чтобы собравшиеся не таращились на любовников. Она сказала то, что Перцев уже слышал, повернулась и хотела уйти. Но он уже все решил для себя, он знал, что ответить на ее «нет».
    Перцев дернул Ольгу за плечи, повернув к себе лицом и сказал, заглянув ей в глаза: «Тебе кажется, что ты хорошо знаешь меня, но ты ошибаешься. Ты понятия не имеешь, на какие поступки я способен. Ты дорожишь семьей? Дорожишь карьерой певицы? Готова плюнуть на меня ради этой паршивой ерунды. Но со мной так не получится. Утереться и бросить… Заруби на носу: у тебя не останется ничего, ни семьи, ни близких людей, ни карьеры, ни денег. Публика, которая пускается в пляс на твоих концертах, завтра втопчет твое имя в дерьмо. А потом забудет о существовании Дунаевой. Даю тебе последний шанс все поправить. Я буду ждать твоего звонка три дня. Три дня, чтобы передумать».
    Ольга только спросила: «Это что, угроза?» Повернулась и ушла, не оглянувшись. Черт знает, какими опилками забиты женские головы. Но, кажется, она ничего не поняла. Совсем ничего. До сих пор ни черта не поняла. Перцев ждал неделю, но она не позвонила. И тогда он сдержал свое обещание. Или близок к тому, чтобы его сдержать.

*   *   *   *

    Гвоздев мало что понял из рассказа гостя. Ясно одно: его жена спала с этим кобелем, а потом бортанула его, видимо, нашла замену. Мужика побогаче и помоложе. В голове бушевал ураган бессвязных мыслей, щеки и шея горели, а глаз дергался. За разговором он сунул руку под газету, нащупав рукоятку револьвера, крепко сжал ее, положив палец на спусковой крючок. Интересно, что эта тварь запоет, когда увидит ствол? Гвоздев стал медленно вытаскивать руку с пистолетом из-под газеты.
    Но в следующее мгновение произошло необъяснимое. Перцев вскочил на ноги и ловко сел на стол, свалив стопку бумаг. В его правой руке оказался крупнокалиберный «браунинг», дуло которого уперлось в щеку Гвоздева.
    - Ну-ну, без шуток, - прошипел Перцев. – Тебе в такие игрушки играть еще рано.
    Левой рукой он схватился за револьвер, дернул его на себя, вывернув пальцы Анатолия Васильевича до костяного хруста. Завладев оружием, Перцев, действуя одной левой, раскрыл барабан и высыпал на пол патроны, затем бросил револьвер в мусорную корзину. Он больно ткнул стволом «браунингом» в щеку Гвоздева, разодрав ее до крови, и сказал:
    - До сих пор поражаюсь, как Ольга могла жить с такой мразью как ты. Господи, что за народ бабы…
    Он засунул за пояс пистолет и вышел из кабинета, плотно прикрыв за собой дверь. Несколько минут Гвоздев просидел неподвижно. Наконец нашел силы подняться, открыл дверцу сейфа и выставил на стол початую бутылку коньяка и стакан. Он выпил две добрые порции, и только тогда почувствовал, что внутренняя дрожь прошла, сердце забилось ровнее, спокойнее.
    Только сейчас он понял, почему физиономия Перцева показалась ему знакомой. Эту рожу он видел на фотографии, которую показывал майор милиции Девяткин. Значит, любовник жены помимо всего прочего еще и уголовный элемент. Ну, это и так понятно. Он с такой скоростью достает оружие и тычет дулом в лицо собеседника, что можно не сомневаться: это бандит с богатым опытом.
    Минуту Гвоздев раздумывал, не позвонить ли на Петровку. Решив, что это не самая удачная идея, он встал перед зеркальцем, стер салфеткой кровь со щеки. Затем запер конверт с фотографиями в сейфе и позволил себе еще одну порцию коньяка.

*   *   *   *

    Дима Радченко, заканчивая ужин в ресторане «Тройка», пилил ножом подметку солдатского сапога, которая в меню значилась как «вырезка говяжья в панировке». Прерывая свое занятие, он поглядывал на стены и старинный сводчатый потолок ресторана, расписанные Олегом Петрушиным. Такая живопись, сюжетная, слишком яркая, стилизованная под народный лубок, Радченко не по вкусу. Кажется, будто сидишь не в кабаке, а внутри огромной палехской шкатулки, как чертик в коробке. И совсем скоро из этой шкатулки тебя вытряхнут. И полетишь ты, болтая ногами, к чертовой матери или куда подальше.
    На правой стене богатый купец в расшитом золотом сюртуке сватал девку с длинной косой, одетую в сарафан и кокошник. На другой стене по синей глади озера плыли белые лебеди с неестественно длинными шеями и красными клювами. На потолке удалой ямщик гнал сквозь снежные просторы тройку лошадей.
    - А может это неплохо? – вслух сказал Радченко.
    - Чего? – переспросил сыщик Игорь Тихонов. На горячее он взял грибы с картошкой и луком, и остался доволен выбором. На эстраде местные самородки, одетые в русские национальные костюмы, исполняли песни в стиле ретро. – Чего ты там шепчешь?
    - Я говорю, может, все эти художества – как раз в тему? Может, в этом есть какая-то изюминка?
    - Ты посмотри, сколько тут народа в будний день, - ответил Тихонов. – И сразу все поймешь.
    Довольно просторный ресторанный зал с декоративными колоннами, плюшевыми занавесками, официантами, одетыми в хромовые сапожки, шаровары и косоворотки, оказался битком забит публикой. Если бы не Тихонов, заказавший места еще накануне, сегодня они бы ужинали в привокзальном буфете. Радченко поманил официанта.
    - Не в курсе: кто это зал расписывал?
    - Не могу знать, - по-солдатски ответил молодой человек. – Но, если очень интересуетесь, метрдотеля позову.
    Через минуту за их столиком сидел седовласый дядька, одетый в темный костюм, светлую сорочку и модный галстук. Он охотно объяснил, что года два назад ресторан назывался «Парусом», и терпел большие убытки, потому что народ сюда не шел. То ли музыка плохая, то ли мух много… Идея оформить заведение под старину, нарядить официантов в русские костюмы и пригласить народный ансамбль пришла в голову нового владельца заведения. Нашелся местный художник по фамилии Петрушин, который выполнил всю работу быстро и взял недорого.
    - Все делал сам, никому не доверял, - добавил мэтр. - И работал очень быстро. За сутки, бывало, по три-четыре квадратных метра живописи выдавал. Потом с ним несчастье случилось. По пьянке художника подстрелил сосед.
    - Жаль, жаль человека, - покачал головой Радченко. – Я вот страсть как люблю русскую живопись. У меня своя коллекция. Небольшая, но… Но вещи интересные. Не осталось ли у вас картин этого художника? Может, какие наброски случайно завалялись? Или еще чего. Я бы дал хорошую цену.
    - Это надо узнать, - слукавил мэтр. – Если есть время, подождите.
    Он поднялся из-за стола, неторопливо проследовал через зал и, оказавшись в служебном помещении, ускорил шаг. Быстро добрался до конца коридора, открыв дверь кабинета, вытащил из ящика бумажку с телефоном и набрал номер. Сегодня днем «Тройку» посетил посыльный воровского положенца Павла Шестакова, известного в городе как Шест. Человек оставил пару фотографий, на одной из которых был изображен покойный художник Петрушин, а на другой незнакомый мужчина приятной наружности лет сорока. От Шеста передали, что если эти двое появятся в ресторане, надо немедленно связаться с Пашей. И еще. Если нагрянут люди, которые помянут в разговоре Петрушина, тоже тренькнуть. Шестаков серьезно взялся за поиски этих людей, разослал посыльных во все злачные заведения города.
    Низкий голос Шеста сделался на тон выше, когда мэтр выложил новости.
    - Что за люди?
    - По всему видно, - приезжие. Как говориться, гости нашего города, - ответил мэтр. – Поужинали. Из выпивки – только бочковое пиво.
    - Задержи их, - ответил Шест. – Мои парни подсосутся через полчаса.
    Мэтр вернулся к столу и, покачав головой, сказал, что из вещей художника ничего не осталось. Напоследок мэтр сказал, что приятно было поговорить с образованными людьми, откланялся и ушел, приказав официанту принести гостям, засобиравшимся домой, хорошего кофе. За счет заведения, разумеется.
    - Где у тебя стволы спрятаны? – спросил Радченко, придвинув кресло к Тихонову. – За городом?
    - Точно. Закопал у лесополосы недалеко от трассы.
    - Послезавтра я с истопником Гречко уезжаю на лиманы. Оружие, обрез двустволки и пистолет, положишь в багажник моих «Жигулей». И вот еще список вещей, которые могут понадобиться. Тут страховочный трос, туристический топорик, фонарики и еще кое-что. Плюс запас консервов на трое суток. Завтра побегаешь по магазинам, все это купишь. Сунешь в багажник вместе с оружием. Как только закруглишь все дела, уезжай из города. Ты мне больше не нужен.
    - А если…
    - Я же сказал: ты больше тут не нужен.
    Официант поставил на стол кофе, а когда Радченко спросил счет, ответил «сей момент» и как сквозь землю провалился. На улицу вышли через час, в темноте позднего вечера стрекотали цикады, на небе высыпали звезды, а яркая луна напоминала зенитный прожектор. Радченко тряхнул руку Тихонова, похлопал его по плечу. Повернулся и зашагал в сторону вокзала, где-то там находился Самокатный тупик.

*   *   *   *

    Дом, где проживала бывшая подружка художника Валька Узюмова, был обнесен низким штакетником забора, завалившегося на сторону. Вокруг одинокой лампочки на высоком фонарном столбе роилась мошкара, где-то совсем близко гремела цепью и тявкала собака. Показалось, за спиной чьи-то шаги, мелкие камушки потрескивают под башмаками. Радченко оглянулся, темный силуэт человеческой фигуры качнулся и пропал в зарослях чертополоха. Видно, пьяный. Ночь будет теплой, мужик неплохо отоспится в канаве.
    Радченко открыл калитку и пошел на свет освещенной веранды. Собака затявкала ближе, где-то совсем рядом. Радченко остановился, разглядел крупную овчарку и собачью будку. Собака оскалилась, показав острые длинные клыки. Цепь оказалась слишком короткой, чтобы псина перегрызла горло незваного гостя. Радченко поднялся по ступенькам и постучал в застекленную раму веранды.
    Дверь распахнулась, Радченко увидел женщину в застиранном халатике, губы ярко накрашены, всклокоченные волосы, а под правым глазом синяк.
    - Тебе чего, мальчик? – спросила женщина. – Мамку потерял?
    - Мне нужна Валентина Узюмова, - Радченко, уже догадавшись, что женщина, которую он ищет перед ним, и завел старую пластинку, потому что она ему нравилась. – Я армейский друг Олега Петрушина. Приехал в гости, без телеграммы. И узнал, что тут такие дела, такое несчастье. Господи…
    - От меня чего надо?
    - Думал, посидим, помянем человека, - помялся Радченко. – Вспомним все хорошее. Как водится….
    - Уже без тебя помянули, умник. Как водится… Ты бы еще лет десять подождал и тогда приезжал.
    Узюмова хотела захлопнуть дверь, но Радченко успел просунуть ногу в проем.
    - Подожди минутку, - он заговорил быстрее. – Может, у тебя какие вещи от Олега остались? Рисунки, записные книжки или еще что? Я бы взял. Ну, на память. Я при деньгах, заплачу, сколько скажешь.
    - Картинки его, кажется, где-то лежат.
    - Кого там черти принесли? – мужской голос, прокатился по дому как раскат близкого грома. – Чей хлебальник кирпича просит?
    - Отстань, это по делу, - обернувшись, крикнула в ответ Узюмова.
    - К тебе по делам не ходят, лярва. К тебе только за этим ходят…
    На веранду вывалился здоровенный амбал, заросший щетиной. Из одежды только трусы в горошек и майка, разорванная до пупа. Он встал за спиной Узюмовой, уставился на Радченко бесцветными глазами.
    - Отстань, это по делу. Урод недоделанный.
    Узюмова толкнула любовника в грудь, вошла в дом, захлопнула дверь и повернула замок. Радченко топтался под окнами, слушая матерную ругать. Когда дверь снова открылась, Узюмова сбежала по ступенькам вниз, держа в руках большую картонную папку с тесемками.
    - Тут его мазня, - сказала она. – Сколько дашь?
    - Сначала взглянуть надо.
    На веранде раздались шаги, вниз по ступенькам неторопливо спускался амбал в трусах. В руке он сжимал суковатую палку. Времени на раздумье не оставалось, Радченко сунул в руку женщины пару купюр и взял папку.
    - А зеленая тетрадка тебе не попадалось?
    - Не попадалась. Теперь проваливай.
    - Ты еще не убрался, сволочь? – мужик сделал несколько шагов, но Радченко уже рванул к калитке.
    За спиной началась возня, женщина закричала, собака залаяла громче. Но Радченко ничего не видел и не слышал, зажав в руках папку, он проскочил мимо собачьей будки, вывалился на улицу и зашагал в темноту.

*   *   *   *

    Вернувшись, он позвонил жене и до ночи просидел на тесной веранде бабкиного мезонина, изучая рисунки Петрушина. А их набралось порядочно, две толстые папки, хоть выставку открывай. Но ничего примечательного в тех картинках не было. Наброски цветными карандашами и мелками. Несколько натюрмортов, выполненных акварелью на толстых листах ватмана. На одном из рисунков – Валька Узюмова. Только без синяка под глазом и прическа аккуратная. Тут был даже истопник Гречко, в тельнике и фуражке моряка. Когда-то он носил усы, бородку и длинные патлы, и смахивал на солиста некогда популярного ансамбля «Песняры».
    Включив портативный компьютер, Радченко составил отчет о проделанной работе за сегодняшний день. Первый вариант отчета, короткий, отправил в Москву по электронной почте. Подробный вариант записал на диск. Возможно, начальство заинтересуется нюансами его изысканий. Завтрашним утром он положит диск в багажник «Жигулей» под резиновый коврик.
    Радченко погасил свет за полночь и вырубился, едва коснувшись головой подушки. Снился ему бесконечный коридор больницы, у единственного окошка самодельная кроватка, сколоченная из горбыля, в которой, туго спеленатый, лежал младенец с усами, жиденькой бородкой и синяком под глазом. «Это мой?» - спрашивал Дима медсестру, стоявшую у изголовья кроватки, та отводила взгляд и молчала.
    «Это мой? – повторял Радченко и всхлипывал, готовый расплакаться. – Скажите, пожалуйста, это мой? Тогда почем он… Почему он такой… Ну, небритый?» Сестра пожала плечами. «А синяк? – Дима так волновался, что с трудом подбирал слова. – Синяк кто ему поставил?» «Ну этот, как там его… Сожитель Узюмовой», - сказала сестра.
    Из темноты коридора выплыл молодой человек с фотоаппаратом, он представился корреспондентом московской газеты и, не спросив разрешения, сделал несколько снимков странного младенца. Потом с чувством пожал руку Радченко и сказал: «От души поздравляю. Да… От всего коллектива нашей газеты поздравляю вас с высокими достижениями. Рад за вас. Обязательно опубликуем фото на первой полосе». И как сквозь землю провалился.
    Радченко закричал, сел на кровати, включил настольную лампу. Простыней вытер со лба капли липкого пота. Взял трубку мобильника и набрал номер жены.
    - Что случилось, Димыч? – голос Гали был взволнованным.
    Радченко посмотрел на часы, которые не снимал ночью. Господи, четверть третьего.
    - Со мной все в порядке. Просто я подумал… На ум пришло… Нет, ничего. Как ты себя чувствуешь?
    - Мы разговаривали три часа назад, - сказала Галя. – И ты дважды спрашивал об этом. Что с тобой, Дима?
    - Ничего. Просто сон дурацкий приснился. Целую. Спи.
    Душу наполняли недобрые предчувствия, перед глазами все еще стояли увиденные во сне бородатый младенец и тот газетный корреспондент, обещавший опубликовать фотографии на первой полосе.

*   *   *   *

    Вадим Суриков по кличке Безмен прибыл в Краснодар поздним вечером и начал действовать без промедления. Похоже, удача сама плыла в руки. Людей, интересовавших его, сегодня засекли в ресторане «Тройка». На место прибыли два местных парня из бригады Шеста, в ресторанном зале они сумели сделать несколько фотографий. А потом проследили, куда объекты направятся после застолья. Один из мужиков, долговязый, лет сорока, остановился в гостинице «Юность». Он ни от кого не прятался, поэтому отследить его перемещения оказалось совсем простым делом. Вернувшись в гостиницу, он заперся в номере и вскоре погасил свет. Через портье выяснили: зовут мужика Игорь Тихонов, приехал из Москвы в командировку.
    Второй персонаж долго плутал по переулкам, оказался в Самокатном тупике, зашел в дом местной жительницы Валентины Узюмовой. И вскоре вышел через калитку, держа в руках то ли большую папку, то ли портфель. И снова стал плутать в темноте спящих улиц. То ли нарочно следы заметал, то ли случайно так вышло, но человек неожиданно потерялся на улице Южной. Свернул в подворотню и пропал.
    Уже за полночь Безмен, двое московских бойцов и провожатый из местных вошли на двор Узюмовой. Шагавший первым Безмен шарахнулся в сторону, когда из темноты, скаля зубы, выскочила здоровенная псина. Кто-то из парней выхватил пистолет с глушителем и пристрелил псину с двух выстрелов. Узюмова долго не открывала, пришлось самим сломать дверь и войти на веранду. Когда включили свет, хозяйка, выскочила из спальни, готовая заорать во все горло. Но, увидев четырех парней, заговорила хриплым шепотом.
    - Вам чего… Чего надо-то, ребятки?
    Когда ей задали несколько вопросов, никак не могла сообразить, о чем же ее спрашивают. Только тупо кивала головой и повторяла:
    - Тише вы… Тише…
    Следом за бабой из комнаты вывалился заспанный амбал в трусах и разорванной майке. Он что-то гаркнул, но Безмен, которому уже надоела эта бодяга, выступил вперед и саданул мужика между глаз рукояткой пистолета. Человек, схватившись за лицо, грохнулся на пол с такой силой, что подпрыгнул дубовый стол, а из серванта посыпались чашки. Мужик больше не дернулся. Насмерть перепуганная хозяйка, вышла из ступора и заговорила.
    Вечером приходил человек, назвавшийся армейским другом художника Петрушина, с которым у Вальки в старинные года был роман. Даже не роман, а так что-то вроде охов-вздохов. Тот художник нашел себе девку посимпатичнее и помоложе Узюмовой. Голую ее рисовал. Мужик, что заходил, выпросил у Вальки рисунки художника, которые завалялись за шкафом. Говорил – живопись любит. Вот и весь сказ.
    - Как зовут чувака? – Безмен терял терпение. – Имя у него есть?
    - Только он не назвался.
    - А как ты его называла, курица? – орал Безмен. – Как? Хрен Иванович? А? Как ты его называла, сука страшная?
    - Никак не называла…
    От тупого бабьего многословия у Безмена заболел затылок, и он, размахнувшись, поставил штемпель под вторым глазом Узюмовой. И ткнул кулаком в зубы так, что женщина слетела с катушек. Но ничего и не добился. Хозяйка, как полоумная, ползала по веранде и плевалась кровью.
    - Только время теряем, - сказал Безмен. – Тот красавец в гостинице у нас есть. И второй никуда не денется.

*   *   *   *

    Девяткин назначил встречу Дунаевой возле мотеля, где останавливались на ночь водители грузовиков. Чуть в стороне стояла шашлычная «Астра», работавшая всю ночь напролет. Девяткин занял место за столиком у окна и старался поймать вилкой микроскопическую котлетку.
    Ольга Петровна присела к столу, когда Девяткин раздумывал, взять ли ему вторую порцию дежурного блюда, потому что дома в холодильнике нет ничего кроме бутылки шампанского и коробки шоколадных конфет «ассорти».
    - Не хотите ли чего-нибудь из здешней кухни? – усмехнулся Девяткин. – Тут отменно кормят. Только что съел их дежурное блюдо и такое ощущение, неземное… Будто вообще ничего не ел.
    - Вы вызвали меня, чтобы выдать эту остроту?
    - И я вас никуда не вызывал. Попросил о встрече. Чувствуете разницу?
    - Давайте к делу. Я устала.
    - У меня для вас две новости, - без предисловий начал Девяткин. – Как водится, одна хорошая, а другая так себе. Не очень. Первое: следствием установлено, что ваш брат Олег Петрушин жив. Тому есть неоспоримые доказательства. По крайней мере, Петрушин был жив еще несколько месяцев назад. Да, да, несколько месяцев назад, весной. Когда официально его прах уже похоронили.
    Девяткин пригубил компот из сухофруктов, наблюдая за эффектом, которые произвели его слова. Ольга Петровна хотела снять очки, в последний момент передумала, но очки сами сползли на кончик носа. Плечи опустились, прямая спина ссутулилась. Женщина откинулась на спинку стула, будто ей ударили кулаком по лицу. Девяткин поспешно встал и вернулся с полным стаканом холодной воды.
    - Вам плохо?
    Дунаева взяла из его рук стакан и, расплескав воду, сделала глоток. Раскрыла сумочку.
    - Где-то у меня лекарство, - она положила таблетку под язык. Обеими руками оперлась на угол стола, словно ей тяжело было сидеть. – Ничего. Сейчас уже лучше.
    - Простите, виноват, - Девяткин выглядел смущенным. – Как-то брякнул, не подумав. Надо было вас как-то подготовить…
    - Ничего, я переживу. Вы ведь сообщили не о смерти близкого человека. Сказали, что брат жив. А кого же тогда убили в доме брата?
    - Ну, это мы выяснили. У Петрушина на зоне был приятель, некто Кузьмин. Кличка Кузя. Вор домушник. За три дня до гибели он сказал своей подруге, что уезжает в Краснодар к другу по зоне, какому-то художнику. Взял билет, сел в поезд. Больше никто о Кузе не слышал. А вот соседи вашего брата видели человека, схожего по описанию с Кузьминым. По нашей версии события развивались примерно так. Петрушин и Кузя отмечали встречу. Не хватило бутылки, ваш брат побежал за пузырем. А в это время разгневанный отец убитой девочки уже шел к дому Петрушина с заряженным ружьем. Накрапывал дождь, на глаза наворачивались слезы. Кроме того, он неважно видел.
    - Это тоже установлено следствием?
    - Я излагаю только факты, - кивнул Девяткин. – Послали запрос на зону, где парится отец убитой девчонки. И получили ответы. Он вломился в комнату, за столом сидел голый по пояс мужчина. Ваш брат и Кузя примерно одной комплекции, одного возраста. Тот же овал лица, прямой нос, русые коротко стриженные волосы. На груди татуировка, похожа на татуировку Петрушина. Тут и трезвый человек мог ошибиться. Короче, мужик с порога пальнул в грудь Кузьмина, в эту самую татуировку. А потом, когда тот оказался у стены с разорванными легкими, подошел ближе и добил его выстрелом в лицо. Двустволка двенадцатого калибра, мощный заряд картечи. Представляете, во что превратилась его физиономия?
    - С трудом.
    - Даже затылочная кость разлетелась в мелкие кусочки. Убийца бросил ружье, присел к столу. Потом поднялся и пошел, куда глаза глядят. На утро, когда протрезвел, накатал явку с повинной. Как действовал ваш брат, могу только догадываться. Вероятно, он вернулся с бутылкой и не поверил своим глазам. У стены труп Кузьмина, у порога валяется ружье. Кто убил Кузю? За что? Когда? Ответов нет. Он решил, что менты либеральничали с ним, но теперь всему конец. Этот труп повесят на него. Петрушин побросал в рюкзак свои пожитки, взял деньги…
    - Хорошую новость я услышала. Теперь выкладывайте плохую.
    - Вы точно в порядке?
    - Точно, - Дунаева сняла руки со стола. – Говорите.
    - Убийства женщин в Краснодаре продолжаются, на днях нашли еще одно тело. В кармане сарафана платочек с красным крестиком. Ваш брат объявлен в розыск. Он остается подозреваемым номер один. Поэтому хочу предупредить: если Олег захочет с вами встретиться, немедленно найдите меня. В его интересах самому явиться к нам. Понимаете? Это нужно ему, а не мне. Иначе… Сразу честно: с ним никто не станет церемониться. Все эти допросы, следственные эксперименты с выездом на место, писанина - никому не нужны. Рубль за сто, Олега пристрелят при задержании – и закроют дело. Поняли меня?
    Девяткин подумал, что все его предупреждения – пустой звон. И если Олег Петрушин все же захочет связаться с сестрой, позвонить или встретиться, Дунаева не подумает обратиться в милицию. Эту певичку из пушки не прошибешь, она сделана из стали и колючей проволоки. Пару минут назад чуть в обморок не грохнулась, и вот уже все в порядке. Щеки разрумянились, пальцы перестали дрожать, спина выпрямилась. Ольге Петровне, разумеется, не нужно знать, что сегодня судья выдал санкцию на прослушку ее стационарного и мобильного телефонов. А заодно уж на прослушку телефонов Гвоздева. Так что, захочет она связаться с милицией или как… Не очень это и важно.
    - Позвонить мне в нужный момент - это не значит сдать вашего брата, как пустую посуду, - ровным голосом продолжал Девяткин. – Это значит, помочь ему. Дать ему шанс на спасение. А там уж как бог пошлет. Виновен, значит, покается, как на исповеди. Не виновен, значит…
    - Я все поняла, - Дунаева сухо кивнула. – Еще какие-то вопросы? Или сообщения?
    - Больше вас не задерживаю. Только один момент.
    Девяткин выложил на стол фотографию Перцева.
    - Я уже показывал вам этот снимок, - сказал он. – Но тогда в машине было плохое освещение. Посмотрите внимательно. И вспомните, когда, где и при каких обстоятельствах вы видели этого человека? Только не торопитесь.
    - Никогда и нигде этого человека не видела, - покачала головой Дунаева. – В машине я хорошо рассмотрела фотографию.
    - Ваш брат и этот человек, который называет себя Перцевым, знакомы. Это тоже установленный факт. Вы могли случайно встретить Перцева в Краснодаре. Или здесь, в Москве. Подумайте. Вспомните.
    - Я и так слишком много думаю в последнее время. Всего хорошего.
    Она поднялась из-за стола и вышла из забегаловки. Девяткин подумал, что таких роскошных женщин у него никогда не было. И, конечно же, никогда не будет. И не надо мучить себя вопросами «почему», и так все ясно как божий день. Он посидел минуту, перекладывая вилку из руки в руку, и взял вторую порцию дежурного блюда. Теперь спешить некуда.

*   *   *   *

    С раннего утра люди Вадика Безмена и еще пара ребят из местных заняли позиции в холле гостиницы, где жил Тихонов. Сыщик не привык валяться в кровати до обеда, он появился внизу в восемь утра, сел за руль «Жигулей». Выехал из микрорайона Комсомольский, пересек железнодорожную ветку и свернул в сторону лесополосы. Парни Безмена держались на почтительном расстоянии, они издали наблюдали в бинокль, как Тихонов вытащил из багажника саперную лопатку. Некоторое время он ковырялся в земле, потом снова сел за руль и тем же маршрутом вернулся в город.
    До полудня он околачивался возле рынка. Купил мясные консервы, еще то-то по мелочам. В спортивном магазине взял страховочную веревку, какими пользовались альпинисты, пару фонариков и компас. Утомившись от беготни, остановился в закусочной «Светлячок», то ли позавтракал, то ли пообедал. Опытный боец Сергей Косых, который в группе за старшего, связался с Безменом и рассказал, чем занят объект наблюдения:
    - Этот мужик в поездку собирается. Или в туристический поход.
    – Если он еще не рассчитался за гостиницу, он туда вернется, - рассудил Безмен. - Пусть местные панацаны за ним присмотрят. А ты возвращайся.
    Безмен обосновался в доме своего хозяина Финагенова. Это был просторный кирпичный дом, с множеством комнат, мансардой, балконом и земельным участком, обнесенным глухим забором. Все под рукой, но никаких излишеств: мраморных бассейнов, зимних садов и прочей ерунды. Хозяин наведывался в город два-три раза в год по делам, долго здесь не задерживался. Каждые полчаса Безмену докладывали о том, чем занят Тихонов. Но эта мышиная возня к делу не относилась. А реальных новостей не было. Послонявшись по дому, устав от ожидания, Безмен решил, что под лежачий камушек водочка не течет. А баклуши бить – водку не пить.
    Вместе с Сергеем Косых, еще одним московским бойцом, местным авторитетом Шестом они сели в джип и поехали на дальнюю городскую окраину, к шашлычной «Ласточка». За дальним столиком в углу сидел унылый тип, с большой лысиной и длинным носом, одетый в темную курточку, светлую сорочку и серые милицейские штаны.
    - Здорово, Сендык, - Шест протянул руку и махнул подбежавшему официанту. Мол, уйди в тень, не до жратвы сейчас. – Чего-то ты, Сендык, плохо выглядишь. Усталый какой-то. И глаза как у кролика. Нажрался что ли вчера? Наверняка нажрался как свинья, как последняя скотина? Давай, колись.
    - Ты же знаешь, я не пью, у меня язва, - ответил Сендык. – Бегаю, как заводной. Для вас стараюсь.
    - Ну, ты ведь не за спасибо стараешься, - усмехнулся Шест. – Ладно, давай к делу. Только в телеграфном стиле. Мы спешим.
    - Тихонов работает по договору в одной московской юридической конторе, - сказал Сендык. – Числится консультантом, а чем конкретно занимается, сказать не могу. Разведен, от первого брака ребенок двенадцати лет. По образованию инженер электронщик. Занимает двухкомнатную квартиру в Крылатском, там же проживает престарелая мать.
    - Короче, этот фраер – так, пустое место, - сделал вывод Шест. – Плюнуть на него и растереть. Консультант какой-то, ядрена вошь…
    Сендык согласно кивнул.
    - Вот тут я записал его адресок, московский телефон. И на всякий случай адресок его бывшей жены. Проживает вместе с ребенком.
    И выложил на стол сложенную вдвое бумажку.
    - Мне эта хрень до лампочки, где его баба проживает. И с кем, - Шест махнул рукой, и мент убрал листок в карман.
    - Еще вы интересовались неким местным парнем. Гришей Курляндским, кличка Пых.
    Мент посмотрел через пыльную витрину на противоположную сторону улицы. У обочины стоял светло серый с металлическим отливом «фольксваген». Видно без очков, тачка не слишком новая, порядком попиленная. В глаза бросались приметная вмятина на заднем крыле и трещинка, прорезавшая наискосок ветровое стекло. Как ни крути, Сендык сотрудничает с братвой не первый год. Когда был совсем бедным, брал деньгами. Так, крошки клевал, как мелкая птичка. Сейчас с наличностью особого напряга нет. Вот недавно строительство веранды закончил, пальто новое купил, с меховым воротником, еще костюм красивый, в полоску. Импортный. Кое-что на черный день отложил. Грех жаловаться.
    А вот достать в городе приличную иномарку, да такую, чтобы стоила недорого, - дело трудное. Даже для майора милиции, сотрудника ГУВД. Этот «фольксваген» Сендык давно отработал, он рисковал, он сливал братве такую информацию, за которую ему новый «мерс» могли бы из салона выкатить. Но парни решили легко отделаться. Ладно, и «фольксваген» - не самый дерьмовый вариант. Сендык снова посмотрел на машину, отвел взгляд и закрыл глаза. Показалось, капот и лобовое стекло автомобиля залиты свежей человеческой кровью. Через мгновение наваждение исчезло.
    Сендык снова заговорил:
    - Пых подрался с неизвестными мужчинами у реки. Угодил в больницу с ножевым ранением. А потом сбежал оттуда. Видно, парень здорово напуган. Домой он не приходил, у друзей не появлялся. Но я нашел Курляндского, - Сендык назвал адрес. – Там проживает его знакомая девчонка с родителями. Семья уехала на три недели, девчонка оставила любовнику ключи. Сейчас он со страху занял глухую оборону: купил ящик водки, мороженых пельменей и заперся на все замки.
    Безмен почесал затылок и обратился к менту:
    - Слышь, Сендык, – это что, погоняло твое? Ну, кликан? Или… Или как?
    - Это моя фамилия, - мент тяжело вздохнул.
    - Надыбал еще чего-нибудь? – спросил Шест.
    - Информации по Перцеву и по художник нет. По нашим данным, в городе их не видели.
    - Плохо работаешь, - покачал головой Шест. – Но ты старайся. Буду ждать новостей.
    И выложил на стол ключи от машины и документы.
    - Паленый «фольксваген»? – спросил Сендык.
    - Ну, ясно, что не купленный, - кивнул Шест. – Но ты будешь доволен. Номера классно перебили. Как заводские. Табличку поменяли. И бумаги в порядке. Ну, почти в порядке. Магнитола там хорошая, центральный замок. В общем и целом неплохая тачка. Только кондиционер не пашет, сцепление заедает, сигнализация барахлит и движок на высоких оборотах... Короче, ты сам разберешься.
    - Разберусь, - уныло кивнул Сендык. – Лет-то ей сколько? Старше моей бабушки?
    - Хрен ее знает сколько, - ответил Шест. – Я у нее не спрашивал, старше она твоей бабки или чуть моложе. Ты сам поинтересуйся. Устрой ей допрос с пристрастием.
    И заржал. По команде Безмена все поднялись и вышли из забегаловки. Сендык допил кофе и, дождавшись, когда бандиты уедут, повздыхал и вышел следом.

*   *   *   *

    Ольга Петровна проснулась около девяти от трелей телефонного звонка. Сняла трубку слишком поздно, когда запикали короткие гудки. Поднявшись с постели, спустившись на кухню, сварила кофе. Телефон зазвонил вновь, голос продюсера Телецкого звучал бодро.
    - Хоть мы едва не разругались в последний раз, я все плохое забыл, - сказал Павел Моисеевич. – Недаром же говорят, что у меня золотое сердце.
    - Ты снова хочешь со мной работать?
    - Не питай пустых надежд. Ты уходишь к другому продюсеру, Оля, это решено. Обсуждать эту тему все равно что онанизмом заниматься. Я позвонил по другому поводу. Тебе ведь нужны деньги? Короче, есть совершенно роскошное предложение. Режиссер Мутовкин. Ну, тот самый… Сейчас он снимает костюмированную мелодраму. Бюджет фильма какой-то астрономический.
    Ольга Петровна отодвинула чашку в сторону.
    - Я умолял его на коленях. И он согласился. Всего два-три съемочных дня. Все в павильоне. Очень выигрышная роль. Ты танцуешь, разговариваешь с кавалером. Лично я эти красивости не люблю. Но он платит огромные деньги. Записывай телефон. Эта роль, возможно, твой обратный билет наверх.
    Дунаева начирикала пару строчек на отрывном листке и не успела поблагодарить продюсера, когда он бросил трубку. Она поднялась на второй этаж. Остановилась в коридоре возле спальной, и стала разглядывать знакомые очертания дома через улицу. Роль в кино… Да еще у Мутовкина… Выигрышная роль. Обратный билет наверх… Кажется, этот Мутовкин в прошлом году собрал кучу призов на всех кинофестивалях, а теперь начал работать над новым шедевром. Еще она подумала, что продюсер Телецкий, законченная сволочь, но его золотое сердце еще не полностью превратилось в кусок навоза.
    Телефон зазвонил, когда Ольга Петровна направилась в гардеробную, на ходу решая, какой костюм надеть для визита в офис киностудии. Голос сначала показался незнакомым, немного простуженный, с хрипотцой.
    - Это ты, Оля?
    - Ты дал слово больше не звонить мне.
    - Слова – это всего лишь слова, - возразил Перцев. – Я приехал в Москву, чтобы увидеть тебя. Но ты совсем перестала появляться на публике. И я подумал: позвоню. Может быть, ты заболела или… В одной паршивой газетенке я прочитал, что ты разводишься с мужем. Наверное, сплетни?
    - На этот раз не сплетни, - Ольга Петровна села в кресло, потому что колени предательски задрожали. – Я развожусь с мужем. Об этом знают все, кто интересуется моей жизнью.
    - Может, это к лучшему? Ты станешь свободным человеком. Перестанешь тяготиться этим браком, который давно изжил себя. Ты больше не сердишься?
    - Игорь, между нами все кончено, - она с трудом подбирала слова и связывала их в предложения. - Да, я развожусь. Но из этого не следует, что ты снова станешь близким мне человеком. Ты меня понимаешь? Возврата к прошлому нет. Потому что ничего не осталось в душе. Ни воспоминаний, ни теплых чувств. Одно пепелище.
    - Ты научилась красиво говорить. Ты всегда выражалась простым языком, без всяких там образных выражений. А теперь… Наверное много читаешь?
    - Да, я много читаю.
    - Кстати, как твои концерты? Мне можно занять место в первом ряду и вообразить, что, как и прежде, ты поешь для меня одного? Не для зала, а для меня.
    - С концертами сейчас туго, - Дунаева почувствовала, что справилась с волнением. – Пока нет ничего, и в ближайшей перспективе не предвидится. Поэтому у тебя есть шанс сэкономить деньги на билете.
    - Жаль, безумно жаль, - кажется, Перцев искренне огорчился. – Я в Москве проездом. Пожил тут неделю и уже устал. Еду в Ялту, хочу немного развеяться. Вот и подумал, если не удастся встретиться, может быть, на твой концерт попаду. А тут такие дела… Я услышал от одного знакомого, просто разговор об этом случайно зашел, будто твой брат жив. Это правда?
    - От какого знакомого? – Ольга Петровна насторожилась.
    - Чиновник из МВД. Сидели в ресторане. Зашел разговор об ошибках в работе милиции. И он рассказал несколько историй, вроде как анекдоты. В том числе историю про твоего брата. Как убили одного человека, а похоронили другого. И Олег якобы где-то прячется. Его ищут, но найти не могут.
    - Какой еще чин из МВД? И почему ты спрашиваешь об Олеге?
    - Ну, честно говоря, все так и было. Мы ужинали в кабаке с одним высокопоставленным милиционером, ну, трепались на общие темы. Тебе не станет легче, если я назову его фамилию. Для тебя это пустой звук. Кстати, почему ты так настойчиво интересуешься этим ментом?
    - О том, что брат жив, я сама узнала только вчерашним вечером, - отчеканила Дунаева.
    - Ну, это обычная ментовская практика: ставить родственников в известность в самую последнюю очередь. Вот так, Оля. Я о твоем брате случайно вспомнил. Просто к слову пришлось. Думаю, человек столько горя мыкал. Сидел ни за что. Всю жизнь перебивался с хлеба на воду. Когда его товарищи по институту устраивают персональные выставки в центральных залах Москвы, он прозябает в нищете. Кому нужны таланты в наше-то время. Мир держится на посредственностях. Так было, так и осталось.
    - Хватит этой демагогии, Игорь. Все это странно, очень странно…
    - В каком смысле?
    - Странно, что этот чин из МВД не надел на тебя наручники прямо там, в зале ресторана, где вы якобы ужинали.
    Долгая пауза, на этот раз подбирать слова и связывать их в предложения пришлось Перцеву. Впечатление такое, будто он получил коленкой под дых. И с трудом, превозмогая боль, восстанавливал дыхание.
    - Что ты имеешь в виду? Какие еще наручники?
    - Вчера мне показывали твою фотографию. Тебя разыскивают за жестокое убийство. Милиции известно, что ты знаком с моим братом. Им известно гораздо больше, чем ты можешь предположить. Разумеется, я сказала, что никогда не видела тебя. Потому что не продаю близких людей. Даже если наша близость в далеком прошлом. И все быльем поросло.
    - Ну, это какая-то ошибка, - сказал Перцев. – Очередная ментовская ошибка.
    - Так и думала, что ты скажешь именно это. Ошибка. Прощай, Игорь. И больше не звони сюда.
    - Подожди. Нам надо встретиться и поговорить. Серьезно поговорить. Я настаиваю на встрече.
    - Не мечтай. Выброси из головы эту блажь.
    Снова долгая пауза, треск помех, и еще слышно как Перцев дышит в трубку.
    - Я смотрю, ты не поумнела. Ты не сделала никаких выводов. Осталась все той же… Что ж, это твой выбор. У тебя уже завелся какой-нибудь мужик? Впрочем, это не важно. Я скоро буду в Краснодаре. Если вдруг встречу твоего брата, что ему передать на словах? Привет? Или еще что-нибудь?
    - Ты только что сказал, что уезжаешь в Ялту, разве нет?
    - Насчет Ялты я передумал. Не поеду. Море - как теплое желе. Стада курортников, которые бродят по набережной, не зная, на какой осинке им удавиться. Пошло и скучно. После разговора с тобой мои планы изменись. Так что передать Олегу?
    - Твои слова надо воспринимать как угрозу? Ты что-то задумал?
    - Не важно. А ты запомни: я слишком много раз слышал слово «нет». Кажется, это твое любимое слово. Слово «нет» - не для меня. Теперь все будет так, как захочу я.
    Он сказал еще что-то, но Дунаева уже опустила трубку. Она разломила надвое не прикуренную сигарету, бросила ее на пол и, уткнувшись в подушку, расплакалась.

*   *   *   *

    Гриша Курляндский он же Пых обосновался в квартире подружки основательно. Но вскоре обнаружил, что запас водки и пельменей подходит к концу. Еще дня на два-три, может, и хватит, а потом придется тащиться за харчами и опохмелкой, превозмогая боль в ноге. С утра для аппетита выпил полстакана водки, поел все тех же пельменей, которые уже не лезли в глотку. Сел у окна на кухне и с высоты девятого этажа стал рассматривать двор, погрузившийся в дневную спячку.
    Курляндский постукивал пальцами по столу, когда в прихожей тренькнул звонок. Вздрогнув, Пых поднялся на ноги, решая, что делать дальше. Курляндский на цыпочках прокрался в прихожую, выглянул в глазок. Сигарета, висевшая на губе, упала. Перед дверью стоял местный авторитет Паша Шестаков, а с ним какие-то парни.
    - Открывайся, Пых, - сказал Шестаков. – И не хрена на меня через дверь пялиться.
    Пых дрожащими руками сбросил цепочку, повернул замок. Дверь рванули с противоположной стороны. Шест переступил порог и без разговоров заехал Курляндскому кулаком в морду. Лежа на полу, Пых видел, как в квартиру ввалились еще трое парней, пинками загнали его обратно на кухню. И приказали встать на ноги. Пых поднялся, его штормилио то ли от водки, то ли от страха, а к горлу подкатывала тошнота. Он хотел что-то сказать, но снова получил в морду, даже не увидел от кого. И вдогонку добавили по спине чем-то тяжелым. Сковородкой что ли…
    - Ты от кого прячешься, пьяная тварь? – заорал Шест. – От меня?
    И наступил каблуком ботинка на забинтованную икроножную мышцу. Пых закричал от боли, получил ногой под ребра и неожиданно замолчал, решив, что скорее умрет, чем снова проявит слабость. Он до боли сжал зубы, решив, что не пикнет, не издаст ни единого звука, даже если парни станут бить его смертным боем, ногами затопчут, руки поломают. И тут же снова закричал, схлопотав кулаком по шее.
    Безмен присел на табурет, открыл окно.
    - Мокните его, - сказал Безмен. – Чтобы немного оклемался.
    Пых снова закричал, когда парни, ухватив его за руки, вцепившись в гриву волос, потащили в ванную комнату. Полилась вода. Возня продолжалась еще четверть часа. Пыха макали в ванную, держали голову в воде, пока он не пускал пузыри, затем вытаскивали, давали сделать пару глотков воздуха и повторяли процедуру. Пых плакал, повизгивал, но под конец притих. Протрезвевшего Курляндского притащили в кухню, усадили в угол на табурет и даже угостили сигаретой.
    - Теперь рассказывай, чего там произошло возле речки? – сказал Безмен. – Начинай по порядку. Кто был с тобой? Чего вы хотели от тех мужиков? И так далее. Без наводящих вопросов. Один раз соврешь - вылетишь в это окошко. И я дам тебе полчаса, чтобы собрать в мешок свои кости.
    Пых вытер ладонью кровь, сочившуюся из носа и начал рассказ.

*   *   *   *

    Тихонов выполнил все поручения во второй половине дня. Он перегрузил купленные вещи и оружие в багажник «Жигулей» Радченко. Тушенку и пакет с сухарями оставил на заднем сидении. Покончив с делами, сел за руль, развернулся и поехал к гостинице. Он думал, что проведет в пути весь вечер и всю ночь, а завтра отоспится в Москве.
    На перекрестке Тихонов обратил внимание на черный «ниссан», тормознувший сзади. Машина неновая, какая-то неухоженная, покрытая слоем пыли. За тонированными стеклами ни водилу, ни пассажиров не видно. Кажется, эту тачку он сегодня уже видел. Видел ни один раз…
    - Черт, - сказал он самому себе. – Черт побери…
    Виной всему проклятая жара, знойное марево висевшее над городом, палящее солнце, от которого плавились мозги. Тихонов, нарушая правила, резко рванул с места, пересек разделительную линию, из левого ряда выскочил на полосу встречного движения. Круто развернувшись, погнал машину в противоположную сторону, назад к рынку. Через пару минут он увидел иномарку в зеркальце заднего вида. Чтобы окончательно убедиться в своих предположениях, он оставил «жигуль» на стоянке, а сам отправился в новое путешествие по рыночной площади.
    Обошел те же торговые точки, где побывал сегодня, купил какую-то ерунду в магазинчике «Рыболов». Вышел из магазина и, пользуясь стеклами витрин, как зеркалом, убедился, что парни следуют за ним, соблюдая дистанцию. Тихонов заглянул в погребок «Причал», спустившись вниз по истертым ступеням, спросил кружку пива, уселся за дальним столиком в темном углу.
    Тихонов допил вторую кружку, когда стало ясно: те парни сюда не спустятся, ждать больше нечего. Он вытащил мобильник и набрал номер Радченко.
    - Я с плохими новостями – Тихонов выложил свою историю, описал внешность парней и назвал номер их машины. – Тачка местная и парни здешние. По виду какая-то урла. Не понимаю, кому мы наступили на больную мозоль.
    - Ты меня не порадовал. Что думаешь делать?
    - Пока ничего. В гостинице решу. А ты будь осторожен. Парни видели, как я что-то перегружал в твою тачку. Счастливо оставаться.
    Тихонов вышел из пивной, сел за руль и добрался до гостиницы. Он принял душ, съел пару остывших чебуреков. Собрав сумку, положив поверх вещей пистолет ТТ. И долго сидел на кровати, подкидывая и хватая на лету монетку. Сквозь полуоткрытое окно доносились гудки поездов и шум улицы. Что, ж пусть все решит случай. Если выпадает орел, - Тихонов уезжает сегодняшним вечером. И пошла к черту эта местная шпана. Решка – отъезд переносится на завтрашнее утро.
    Он высоко подбросил монетку, но неловко схватил ее. Как намыленная монетка выскользнула из ладони и закатилась под кровать.

*   *   *   *

    Пых выложил как на духу все, что произошло. Назвал имена приятелей, с которыми решили угнать «газель» и сбыть машину одному знакомому фермеру, которому по барабану, откуда взялась тачка, лишь бы цена оказалась приемлемой. Урожай помидоров пропадает на корню, а в город ездить не на чем. Пых с дружками случайно натолкнулся на эту «газель» во время вечерней прогулки. Он никуда не торопился, потому что не ждал возвращения хозяев «газели». Открыл дверцу металлической линейкой и осмотрел кабину.
    Машина почти новая, в хорошем состоянии, короче, надо брать. На всякий случай он заглянул под сидение и в бардачок. Ничего интересного. Теперь можно было раздолбать замок зажигания, соединить нужные провода и трогаться в путь. Но Пых привык все делать на совесть. Он залез в кузов машины, глянуть, нет ли там какого товара. Светя фонариком, внимательно осмотрелся. Только лысая запаска, в углу кусок сложенного брезента.
    На ткани бурые, почти черные пятна. Не сразу поймешь, что это кровь. Надо послюнявить палец и провести по пятну. Подумалось, может, свиную тушу в брезент заворачивали. Но вот клок волос, свалявшихся в комок. Волосы женские, длинные. Эти находки навеяли совсем другие мысли. Пых выпрыгнул из кузова, когда перед ним возникла долговязая фигуры водителя. А через минуту из темноты, словно скорый поезд, вылетел второй чувак. И понеслось…
    Пятна крови на брезенте, женские волосы вспомнились Курляндскому на следующее утро, когда он, одетый в застиранное тряпье, лежал на койке городской больницы. Ночью врач кое-как с пьяных глаз заштопал раненую ногу и наложил повязку. Но сначала заявил, что Пыху придется назвать свое имя и фамилию, не вымышленную, а настоящую. Иначе пусть катится отсюда. Пришлось сказать правду, потому что кровь из ноги лилась тонким ручейком. Надо думать, что из больницы связались с ментовкой, сообщив о ночном пациенте с ножевым ранением. Жди теперь дознавателя…
    Курлядский, позаимствовав палку у соседа по койке, вышел из палаты. Прихрамывая, прошелся по этажу. Он реквизировал спортивный костюм у какого-то мужика в соседней палате, там же свистнул кроссовки и был таков. А на следующее утро на глаза попалась местная газета, где в разделе «криминальная хроника» подробно рассказывали о теле женщины, найденном возле реки. В том же разделе поместили заметку о сгоревшей «газели», обнаруженной на пустыре в десяти километрах от города. И стало по-настоящему страшно.
    Пыху не от ментов надо бегать, от убийц той женщины. Ясно, что свидетелей станут искать. И наверняка найдут. Он позвонил друзьям, предупредил, чтобы срочно, сей же момент, мотали из города. Лучше всего на попутках, а не поездом. И он бы уехал за компанию, если бы не проклятия нога. И вот Пых здесь, в этой квартире, по ночам вздрагивает от каждого шороха и засыпает, только когда накатит стакан водки.
    - Значит, спишь плохо? – участливо спросил Безмен.
    - Я боюсь, - ответил Курляндский. – Кажется, они придут…
    - Не придут, - пообещал Безмен, вытащил из брючного кармана фотографию, сделанную в ресторане «Тройка». За столиком пьют кофе Радченко и Тихонов. – Эти?
    - Эти, они самые, - кивнул Пых.
    На душе стало спокойнее, рука державшая сигарету, перестала дрожать. Он всматривался в лица незваных гостей, гадая про себя, кто такой этот худой коротко стриженный мужчина, одетый в летние брюки, безрукавку и дорогие ботинки. На запястье татуировка: человеческий глаз, заключенный в треугольник и внизу мелкими буквами: бог видит все. По замашкам легко определить, что он в авторитете. По наколке понятно, что человек тянул срок, и был на зоне не последним человеком.
    Пых попробовал улыбнуться Безмену, тот улыбнулся в ответ. Это была дружелюбная улыбка человека, который услышал именно то, что хотел услышать, и теперь доволен жизнью на все сто.
    - Ну, все рассказал? – продолжая улыбаться, спросил Безмен и подмигнул Пыху одним глазом. – Или забыл что? Какую-то мелочь? Или от себя чего добавил?
    - Все, как было, - Пых прижал руки к груди. – Ничего не забыл. Ни словом не соврал. И зачем? Как можно… Я ведь все понимаю…
    - Ладно, ты свой пацан, я тебе верю, - Безмен вопросительно глянул на Шеста.
    - Ты ведь хотел угнать «газель» не для какого-то там фермера, которого в природе нет, - усмехнулся Шест. – А потому что на товарной станции со своими парнями вагоны потрошите. А ворованный товар на себе таскаете. Разве не так?
    Пых не успел испугаться, когда из-под него выбили табуретку. Растянувшись на полу, он с ужасом наблюдал, как заезжий чувак с наколкой вытащил выкидуху. Щелкнула пружина. И лезвие вошло по самую рукоятку в здоровую ногу Курляндского, прошив насквозь икроножную мышцу. Он даже не крикнул от боли, а закрыл глаза, твердо зная, что в следующее мгновение ему перережут глотку. Но все заржали, полилась вода из крана, это московский гость мыл окровавленные ладони. Он вытер руки полотенцем, наступил подметкой на шею Пыха и сказал:
    - Так-то врать, парень. А теперь топай к своему лепиле. Пусть тебя снова заштопает. Скажешь, что сам на ножик напоролся. Или другую сказку придумаешь. Про фермера и урожай помидоров.
    Безмен сильнее надавил подметкой на шею.
    - Придумаю, - выдохнул Пых. – Только не надо…
    Парни, посмеиваясь, вышли в прихожую, хлопнула дверь. Пых глядел на раненую ногу, на лужицу крови, растекавшуюся по полу, и всхлипывал от жалости к своей несчастливой судьбе.