Бумер 2: большая зона

Бумер 2: большая зона    Три ночи Кот провел в дешевой гостинице за Кольцевой дорогой, где селились в основном челноки или приезжие работяги. Здесь спрашивали деньги вперед, но забывали спросить документы, поэтому такое положение вполне устраивало нового постояльца. Кроме того, о милицейских облавах предупреждали за час до их начала. Заплатив вперед за неделю, Кот поселился на втором этаже в комнате на пять рыл. После зоны условия просто царские. Здесь было все необходимое для красивой жизни: кровать с мягкой панцирной сеткой, чистое белье, холодильник и даже трехпрограмный радиоприемник.
    Конечно, Костян мог попросить о ночлеге двух-трех старых приятелей, которых каким-то чудом до сих пор не отстреляли и даже оставили на свободе, но не хотел, чтобы слухи о его неожиданном сказочном возвращении поползли среди прежних друзей и, главное, врагов.
    Сегодня чуть свет Кот вышел из гостиницы и неторопливо протопал квартал до охраняемой платной стоянки. Там, чтобы не привлекать внимание соседей по номеру и гостиничного персонала к своей скромной персоне, он оставил слишком приметный джип БМВ. В половине восьмого он, как и последние два дня, отправлялся в Москву по делам. Из документов в карманах лежала лишь портянка об освобождении из ИТУ, выписанная на имя Кольки Шубина. Законным образом получить паспорт по этой справке невозможно, поэтому приходилось искать надежные документы, без них — никуда.
    Как ни не хотелось светиться перед прежними знакомыми, сделать один визит все же пришлось. Проторчав почти час в дорожной пробке, Кот приехал в Марьину рощу к Ваське Блохину, который в прежние времена мог достать любые документы на машину. Настоящие, а не отпечатанные на домашнем принтере. Ездить на БМВ без бумаг, разумеется, можно. Но не в положении Кота. Кроме того, такие приключения до бесконечности продолжаться не могут. На первый случай менты выдоят его до последней копейки. А потом защелкнут на запястьях стальные браслеты, снимут пальцы и пробьют по картотеке оперативного учета. И снова на кичу.
    Оставив джип за два квартала до нужного дома, Кот нашел подъезд и, вспомнив номер квартиры, пешком поднялся на пятый этаж, потому что лифт не работал.
    После долгих настойчивых звонков дверь открыла какая-то заспанная баба в длинном халате. Она смерила раннего гостя долгим взглядом, словно прикидывала про себя, сколько стоит его роскошные туфли и модный костюм: пару штук баксов или дороже.
    — Вы кто? — спросила женщина.
    — Знакомый Васи, — ответил Кот. — Меня зовут Николаем Шубиным.
    — А я его жена, — сказала женщина, по имени не назвалась, однако уточнила. — То есть, бывшая гражданская жена.
    — А вот оно что, — улыбнулся Кот. — Мы с Васей давно не виделись. А тут я оказался проездом. По делам в Москве, в командировке. И подумал: почему бы не зайти. Нам есть, что вспомнить.
    — Нечего вспоминать, — вздохнула хозяйка. — И не с кем.
    Она пошире распахнула дверь, вгляделась в лицо Кота и решила, что когда-то давно, в незапамятные времена, она видела этого мужчину, возможно, они даже были знакомы. Но когда и при каких обстоятельствах познакомились и где виделись, — большой вопрос. На алкаша он не похож. Такие прикинутые и вежливые мужики к Ваське давно не приходили. Последние годы здесь вечно отиралась местная шпана и ханыги. А потом гражданский муж умер, пьяный в дупель лег спать и больше не проснулся.
    Обо всем этом бывшая сожительница Блохина коротко рассказала Костяну, размазывая по щекам мутные, как плохой самогон, слезинки. Еще она добавила, что за последние два года не видела гражданского мужа трезвым, а пропивал он значительно больше, чем зарабатывал. Женщина пригласила в квартиру, помянуть Ваську, чем бог послал. Но ранний гость отказался, сказав, что очень спешит. Может быть, в другой раз заглянет.
    — Жаль, чертовски жаль, — добавил Кот. — Вот же непруха.
    — Вроде бы я вас где-то видела, — женщина прищурилась. — Из головы вон… Когда-то давно, не припоминаете?
    — Это исключено, — соврал Кот, хорошо помнивший Верку еще молодой и красивой. Судя по отечному лицу, желтой коже и мешкам под глазами, в последнее время она пила не меньше Блохина, словно спешила лечь с ним рядом на кладбище.
    — Я живу в другом городе. В Москве бываю редко.
    Попрощавшись, он спустился вниз и медленно дошагал до стоянки. Через час в районе зоопарка Кот посадил в машину своего давнего знакомого Жору Бубнова по кличке Бубен. Это был высокий стройный малый, одетый по последней моде: в итальянский костюм цвета маренго, светло-голубую шелковую рубашку и темные нубуковые мокасины. Этот прикид свидетельствовал о том, что прямо сейчас Бубен отправляется на работу, и не вернется домой без парочки толстых кошельков.
    — Куда едим? — спросил Кот. — На вещевой рынок?
    — На вещевках я давно не пасусь.
    Жора прикурил от золотой зажигалки тонкую сигаретку, почти не содержавшую никотина. Бубен выпивал только по большим праздникам, да и то пару рюмок, не больше, и курил не часто, берег здоровье и свои золотые руки. Он трижды отбывал срока за кражу, но два раза попадался по вине сообщников. Теперь он работал без ассистентов. Жора был щипачом высокой квалификации, который, как он сам говорил, мог снять крест со священника во время воскресной службы. Вчера Кот пришел к нему и попросил достать настоящий паспорт, Бубен согласился, не раздумывая.
    В свое время, когда он только прибыл в Москву из провинции и постигал тонкости воровского ремесла, Кот достал ему пару хороших иномарок по смешной цене. Теперь приятель просит о небольшом одолжении, и Бубен рад помочь.
    Ехать пришлось на другой конец города, в огромный торговый центр. Бубен с Котом, побродив по одному из залов, пошли назад, приземлились за разными столиками кафе, будто не были знакомы друг с другом. С позиции Паука, сидевшего ближе к входным дверям, можно было хорошо разглядеть лица посетителей, заходивших в центр. С места Кота обзор тоже неплохой, но людской поток ширился на глазах, вырвать из толпы мужскую физиономию, хоть немного похожую на его физиономию, задача не из легких.
    После полудня народ повалил валом, и никакой рекламы, кажется, уже не требовалось, потому что сюда и так съехалось полгорода. Но по громкой связи в десятый раз объявили, что в торговом центре проводится грандиозная летняя распродажа, цены на определенные виды товаров снижены на пятьдесят и более процентов. Кот неторопливо приканчивал вторую чашку кофе и поверх развернутой газеты наблюдал за людьми. Временами казалось, что они с Бубном зря теряют время, найти похожего человека и выудить у него паспорт, — задача практически невыполнимая.
    Проторчав в кафе более двух часов, напарники сменили позицию для наблюдения. Они вышли из комплекса, встали поодаль друг от друга и стали ждать. Минут через сорок Бубен неожиданно тронулся с места и мгновенно потерялся в потоке покупателей.
    Еще через четверть часа в кармане Кота зазвонил мобильник.
    — Я на втором этаже, — сказал Бубен. — Пятая линия, секция нижнего белья. Женского, не мужского. Поднимись по лестнице и иди по стрелке.

*   *   *   *

    После обеда Чугур позвонил по телефону внутренней связи начальнику колонии и спросил, нет ли у Ефимова нескольких свободных минут для личного разговора. Разумеется, свободное время у Анатолия Васильевича нашлось. Как всегда, он, плотно пообедав в собственном кабинете, а не в офицерской столовке, усаживался за свежий кроссворд. За обедом он неизменно принимал внутрь сто грамм разведенного спирта. Чугур, хорошо знавший порядок жизни начальника, специально подгадал время, чтобы начать трудный разговор на сытый желудок, когда Ефимов пребывал в добром расположении духа.
    Кум вошел в кабинет в кителе, застегнутом на все пуговицы, выглаженной рубашке, коротко, по-деловому, поздоровавшись, присел за стол для посетителей, давая понять разомлевшему начальнику, что зашел не просто языком почесать. Расстегнув планшет, кум молча положил на письменный стол рапорт о своей отставке, отпечатанный на пишущей машинке с размашистой подписью внизу. Кум подготовился к разговору, хорошо зная, что выступления экспромтом ему даются плохо. Куда лучше выходит, когда Сергей Петрович наперед продумывает каждое слово, представляет себе возражения начальства и придумывает, чем крыть.
    На этот раз Чугур подготовился основательно, он понимал, что его отставка для Ефимова — все равно что гром среди ясного неба. Но откладывать дальше нельзя. Второго дня Чугур получил в районе загранпаспорт, а Ирине Будариной и оформлять ничего не нужно. Третий год подряд она ездила на отдых в Турцию.
    — М-да, подкладываешь ты мне свинью, — сказал Ефимов, пробежав взглядом машинописные строки. — Ты же знаешь: я в отпуск собираюсь. Тоже выбрал время. Только о себе думаешь?
    Как ни странно, в голосе начальника не слышалось ноток гнева или обиды. Кажется, рапорта кума он ожидал давно и был готов к такому повороту событий.
    — Ну, Сережа, давай отложим это дело хоть до осени?
    — Никак не могу…
    Кум, тронутый теплым товарищеским тоном Ефимова, выбросил из головы все домашние заготовки, весь этот надуманный лепет. Он провел ребром ладони по горлу и сказал:
    — Слушай: вот где у меня эта собачья служба, эти зоны и эти зэки. Устал я как бобик. И усталость эта не проходит ни после бани, ни после водки, ни после бабы. Товарищ полковник, Анатолий… Я свое этому делу отдал. И упрекнуть меня не в чем. Может, о себе я не забывал. И кое-чего скопил на старость. Есть такой грех. Но и службу свою туго знал. Сам знаешь: эту поганую зону я вот где держал.
    Он выставил вперед раскрытую ладонь и сжал пальцы в кулак.
    — Анатолий, я понимаю, что не ко времени все это, — продолжил кум. — Но о себе тоже надо подумать. Для себя пожить. Сколько уж мне осталось… Десять лет? Двадцать? Хорошо бы так.
    — Не прибедняйся, с твоим богатырским здоровьем ты еще полвека пропыхтишь. И не заметишь.
    — Может быть, — кивнул кум и сказал то, чего говорить не хотел. Впрочем, и скрывать смысла нет. Земля слухами полнится. Не сегодня, так завтра Ефимов все равно узнает. — Я третьего дня подал заявление. Развожусь со своей дурой, что б ее свиньи съели. А с Ириной поженимся. Я все равно с женой уж два года не живу. Дети выросли. Так на что мне эта колотушка в паспорте? И разговоры по всему поселку: Чугур опять к своей крале лыжи намылил. Тьфу…
    Ефимов помолчал, убрал рапорт в папку и сказал:
    — Тут случайно услышал разговор, у магазина бабы болтали, будто твоя Ира дом продает. Вы что же, хотите уехать с концами?
    — Окончательно еще не решили, — промямлил кум. — Еще думаем, прикидываем. Туда-сюда…
    — Покупателей уже нашли?
    Кум замялся, пожал плечами.
    — Да был один человек на примете, приценивался, — перед глазами встал образ убитого в Москве Резака. — Но потом куда-то пропал. Видно, передумал покупать.
    Оказывается, Ефимов знал обо всем еще до того, как на его стол лег рапорт. Много лет назад начальник ИТУ начинал оперативником, работал на улицах, ловил шпану и мелких уголовников. Видимо, до сих пор не забыл, чему научили в угрозыске. Бабы у магазина болтали, как бы не так. У Ефимова есть свои источники информации. Он только с виду простоватый мужик.
    — Честно говоря, хочется уехать, — кум решил не врать напоследок. — Может, подадимся в теплые края.
    — Что ж, Сережа, мы неплохо поработали, — глаза Ефимова сделались грустными. — Рапорт завтра же наверх пойдет. А я кого надо напрягу, чтобы побыстрее. Но недели две-три подождать придется. Сам понимаешь, тут не все от меня зависит. И еще: не нравится мне это. Твоя отставка после этой истории с Котом больше напоминает бегство.
    — Глупости, — кум прижал ладони к груди и удивленно выкатил глаза. — Чушь собачья.
    — Сережа, скажи мне честно: нам светят неприятности? — Ефимов прищурился. — Что-то случилось?
    — Ничего нам не светит, — покачал головой Чугур. Не хватало только обсуждать эту темную историю с гибелью Резака здесь, в этих стенах, с самим начальником колонии. — А иначе ты бы узнал обо всем первый. Клянусь богом.
    Кум вышел из административного корпуса под вечер. Заходящее солнце спряталось за тучи, быстро стемнело, уже вторые сутки без остановки шел дождь, то едва накрапывал, то лил как из ведра. Кум думал, что разговор с Ефимовым не отнимет больше получаса, а они до вечерней зорьки засиделись. Поговорили честно, по-мужски, выпили по сто пятьдесят водочки. И еще поговорили. И еще добавили и закусили.
    Чугур чувствовал легкое опьянение, после мужского разговора с Ефимовым с души словно камень свалился. Начальник обещал не чинить препятствий и все устроить в самый короткий срок.

*   *   *   *

    Оказавшись на втором этаже торгового цента, Кот не сразу понял, куда направить стопы, а, сообразив, нашел секцию женского белья, но напарника там уже не оказалось. Он торчал поодаль, у дверей какой-то лавки или бутика, делая вид, что разглядывает товар в витрине. Поравнявшись с ним, Кот на несколько секунд остановился, чуть наклонился вперед, сделав вид, что заинтересовался парой мужских ботинок. Мимо лился поток покупателей, непрерывный калейдоскоп человеческих лиц.
    — Вон тот мужик в сером клетчатом пиджаке и голубых джинсах, который стоит боком к двери, — прошептал Бубен, прикрывая рот ладонью. — Как тебе?
    — По-моему, он на меня совсем не похож.
    — Это по-твоему. А у меня глаз как алмаз. Приезжий, по повадкам видно. Значит, паспорт у него, рупь за сто, при себе. И баба с ним, вон та лохушка в сарафане, которая туфли меряет.
    Через мгновение Жору унесло человеческим потоком. Как было условлено, Кот побрел вдоль витрины, спустился на первый этаж, побродил там минут двадцать. Затем вышел на улицу покурить и снова вернулся к тому кафе, откуда начали наблюдение. Он сел за столик и заказал пиццу и бутылку минералки. Жора сейчас пасет того клетчатого фраерка, дожидается момента.
    Костян смотрел на пеструю толпу, перебирал глазами празднично одетых людей, задерживая взгляд на красивых женщинах. А красивых женщин оказалось столько, что за день неводом не переловишь. Многие покупатели приезжали сюда на целый день, здесь устроили какие-то аттракционы для детей, работали кинотеатры. А покупки это так… Между делом.
    Кот жевал и думал, что за годы, проведенные в неволе, отстал от жизни. Она промчалась где-то стороной, на полной скорости, как поезд с курортниками мимо вокзального нищего. Но теперь можно наверстать упущенное, еще есть шанс запрыгнуть на подножку этого поезда, в котором полно красивых женщин и ресторан работает всю ночь. Можно… Но сначала надо оплатить один счет и выполнить одно поручение. Всего-то.
    Жора Бубен сохранял полное спокойствие и держался на почтительном расстоянии от своей будущей жертвы, издали безошибочно определяя сотрудников службы безопасности торгового центра, болтавшихся среди покупателей. Ноги в мягких мокасинах уже начинали гудеть от усталости. Но он увидел все, что хотел увидеть. Мужик правша, на нем пиджак с пятью карманами. Чувак платит налом, носит бумажник в левом внутреннем кармане пиджака. Это даже не бумажник, а здоровенное портмоне из тонкой бордовой кожи с золотыми уголками. Паспорт в портмоне. Там же деньги, две кредитки и какие-то бумажки.
    Обед давно миновал, а мужик со своей бабой все бродили по торговым павильонам, словно не за барахлом пришли, а совершали долгую пешую прогулку. Он что-то недовольно бубнил на ухо своей спутницы, та отмахивалась от спутника, как от назойливой мухи и рыскала взглядом по полкам и стеллажам. Наконец с двумя продолговатыми коробками они вышли из очередного павильона и двинули в сторону кафе на втором этаже.
    — Подгребай, примешь товар, — сказал Бубен в трубку мобильника. — Второй этаж, третья линия, кафе «Альянс».
    Парочка уселась за круглый столик неподалеку от входа, подрулил официант, что-то чиркнул в блокноте и не успел принять заказ и отойти, когда Бубен, отодвинув свободный стул и очаровательно улыбнувшись, обратился к женщине.
    — Вы не возражаете?
    Женщина не возражала. Бубен сел по правую руку от мужчины и заказал официанту бутерброд с бужениной, креветочный салат и кружку пива.
    — Виталик, а мы в театр успеем? — спросила женщина своего спутника и полезла в сумочку за пудреницей, забыв о том, что задала вопрос.
    — Успеем, Верунчик, — кивнул Виталик. — Если тут не заблудимся.
    Мужик расслабил ноги и расстегнув вторую пуговицы рубашки. И сделал первый самый сладкий глоток из запотевшей кружки пива, которую притаранил расторопный официант. По физиономии гостя столицы было заметно, что он очень утомлен и разочарован визитом в это заведение. Виталий вынужден таскаться следом за своей женой или любовницей, расстегивать кошелек и платить за ее покупки, вместо того, чтобы нежиться в лучах телевизора в прохладном гостиничном номере.
    Жора, не поднимая головы, ковырялся в салате, периферическим зрением он заметил, что Кот уже сидит через столик от него и читает меню с таким усердием, будто хочет выучить его наизусть. Теперь при ближайшем рассмотрении выяснилось, что Виталик, несомненно, похож на Кота. Тот же разрез глаз, нос с едва заметной горбинкой. Парень моложе Кота лет на пять, он выше ростом, но уже в плечах. Волосы темнее и прическа совсем другая.
    Но все это — мелочи, по большому счету они не имели значения. Во-первых, волосы на черно-белых фото всегда выходят темнее, чем они есть в натуре. Во-вторых, достаточно самого общего сходства с вклеенной в паспорт фотографией, — и никаких проблем у нового владельца документа не возникнет.
    — Официант где-то пропал, — поделился наблюдениями Жора и поднял кружку, на дне которой плескалось немного пива. — Пойду наполню.
    Мужчина рассеяно кивнул в ответ. Бубен поднялся на ноги, сделал неуверенный шаг в сторону барной стойки, но неожиданно зацепился носком ботинка за стул, резко наклонился в сторону, чтобы сохранить равновесие. И выплеснул пивные недопивки на плечо Виталика. Кот со своего места видел, как подскочил облитый пивом мужчина. Жора, поставив на стол пустую кружку, стал вытирать салфетками пятно на плече, приговаривая:
    — Хорошо бы солью присыпать. Солью хорошо…
    — Ничего, ничего, — отвечал Виталик. — Не волнуйтесь, ерунда… Это же не кетчуп.
    Жора чуть приподнял пиджак, правой рукой потянув его вверх за плечо, пальцы левой руки уже проникли во внутренний карман. Кот поднялся с места, неторопливо двинулся по проходу мимо Жоры и Виталика. Бубен, продолжая тянуть пиджак наверх, опустил левую руку с бумажником, зажатым между пальцами. Кот перехватил лопатник, сунул его под полу пиджака, подошел к стойке и, купив пачку сигарет, вышел из кафе. К этому моменту след Бубна давно простыл. Только Виталик, опустившись на стул, все тер салфеткой пятно на плече.

*   *   *   *

    Через десять минут Кот эскалатором спустился на первый этаж, нашел кабинет старшего администратора. Миловидная женщина в фирменном синем костюме и светло-голубой блузке напоминала стюардессу международных авиалиний. Он протянул ей портмоне, объяснил, что нашел его у одного из павильонов на втором этаже, заглянул, а тут в переводе на баксы — пятьсот колов.
    — Огромное вам спасибо, — женщина поднялась из-за стола, она была искренне тронута и очарована обаянием и душевной простотой этого чудесного человека. В ее практике было немало случаев, когда возвращали кошельки, но возвращали их всегда пустыми.
    — Вы даже не представляете… Как приятно встретить честного человека. Давайте я запишу ваше имя и координаты. Если мы найдем хозяина кошелька, а мы его найдем обязательно, он наверняка захочет вас отблагодарить.
    — Спасибо на добром слове, — улыбнулся Кот. — Но благодарности — это лишнее. Наверняка так поступил бы каждый человек.
    — Конечно, конечно, — кивнула администратор зала, но в душе не согласилась с этим в высшей степени приятным мужчиной. — Каждый. Всего вам доброго и… Еще раз спасибо.
    Через минуту Кота уже не было в кабинете, он бодро шагал к машине. Деньги и кредитки остались нетронутыми, из бумажника исчезли лишь паспорт и случайно оказавшиеся там водительские права. Это значит, что его владелец не станет обращаться в милицию с заявлением о краже. Если деньги на месте, значит, и кражи не было. Вернувшись домой, он напишет заявление в паспортном столе, где менты попросят его указать отдельной строкой, что кражу паспорта гражданин не допускает в принципе. Без этой приписки хрен он получит новую ксиву.
    Кот сел в машину и, дожидаясь возвращения Жоры, внимательно рассмотрел трофеи. Гражданин Елистратов Виталий Андреевич, тридцати четырех лет. Паспорт выписан пять лет назад. Женат, прописан в Питере по адресу такому-то. А что, Бубен оказался прав, этот Елистратов смахивает на Кота. Особенно если учесть, что за пять-то лет человек может сильно измениться.
    Водительские права… На этот жирный бонус Кот никак не рассчитывал, теперь он избавлен от многих проблем. Сегодня же Кот достанет новые номера на джип, через нотариуса, в свое время помогавшего с оформлением документов на угнанные автомобили, получит доверенность от имени покойного Димона на гражданина Елистратова. И все, пешка проходит в дамки. Какое-то время бумером можно пользоваться почти на законных основаниях, а потом придется толкнуть его по льготной цене какому-нибудь лоху.
    В это время по громкой связи торгового центра дали объявление о найденном бумажнике. Уже через десять минут Елистратов и Вера стучались в дверь администратора, где уже сидели два сотрудника службы безопасности и женщина, похожая на стюардессу.
    — Что у вас было в бумажнике? — спросила она строгим голосом. — Расскажите подробно о каждой мелочи. А потом составим опись.
    — Деньги у него там были, — ответила за мужа Вера и назвала точную сумму. — И еще кредитки. Правда, на карточках мизерные суммы. И еще квитанция из химчистки.
    — Там был мой паспорт, — помялся Виталий. — И водительское удостоверение.
    — В бумажник нет никакого паспорта, — свела брови администратор. — И удостоверения тоже нет.
    — Я говорю: кажется, — поправил себя Виталий. — Ну, я могу и ошибаться. Может, в гостинице оставил. Или где… Не знаю. Но я помню номера кредиток. А квитанция из химчистки на мое имя.
    Через полчаса они с женой вышли из торгового центра и сели в такси.
    — А ты говорил, что в Москве жуликов полно, — Вера укоризненно покачала головой. — А тут такое… Кому рассказать — не поверят. Все до копейки вернули. Есть же на свете честные люди.
    — Да, удивительная история, — согласился муж.
    Он вспоминал, где мог оставить паспорт и права, но так ничего и не вспомнил.

*   *   *   *

    Дотопав до бетонного гаража на десять машин, кум приказал водителю, солдату-срочнику, болтавшемуся без дела в ожидании начальника, садиться в машину. До дома сегодня ехали долго, четверть часа. От дождей дорога совсем раскисла. Когда возле поселка служебный «уазик» пошел на подъем, он едва не съехал в кювет, пару минут барахтался в жидкой грязи, как женины свиньи. Чугур, устроившись на переднем сидении, всю дорогу угрюмо молчал. И только когда подъехали к дому, процедил сквозь зубы:
    — Жди здесь. Через десять минут вернусь.
    Дождь припустил с новой силой. Кум поднялся на крыльцо, толкнул дверь и, не снимая грязных сапог, вошел в горницу и врубил верхний свет.
    Разговор с женой состоялся два дня назад. Антонина Ивановна никак не могла поверить, что мужнина связь с продавщицей из соседнего поселка, может разрушить их семью, налаженный годами быт. Она все рыдала и выговаривала обиды, копившиеся годами. Когда куму надоело слушать эти всхлипы и несправедливые обвинения, он поднялся из-за стола, и пару раз приложил жену по лицу открытой ладонью. Пощечины оказались такими увесистыми, что супруга села на пол и разрыдалась.
    Немного успокоившись, слегла, сделав вид, что заболела. А, может, и вправду заболела и вот уже второй день вставала с кровати только для того, чтобы свиней покормить. Если она рассчитывала, что в душе кума шевельнется жалость, и он изменит решение, то расчет тот был наивным и глупым до крайности. Прожила с человеком жизнь, но так и не поняла, что характер у мужа твердый, как сталь. Если уж Чугур что решил, то доведет задуманное до конца, и бабские слезы его не остановят.
    Два собранных чемодана из искусственной кожи стояли у дверей, на стуле дорожная сумка, купленная в прошлом году в Москве. Протопав через всю комнату, кум приоткрыл дверь в спальню. Жена, накрывшись одеялом до шеи, лежала на боку и смотрела на него глазами побитой собаки. Кум откашлялся в кулак, неожиданно для себя испытав приступ легкого волнения.
    — Прощай, Антонина, — сказал он. — Может, когда увидимся.
    Он хотел найти какие-то добрые слова, как-никак без малого четверть века в браке прожили. Но слов не было, словно они растерялись на раскисший дороге. Он постоял на пороге, ожидая, что Антонина хоть что-то скажет в ответ, но жена молчала. Только когда Чугур повернулся, чтобы уйти, вдруг жена открыла свою варежку и бухнула:
    — Может, свидимся, Сергей. На твоих похоронах. Приду глянуть, как тебя в землю закапывают. В сосновом ящике.
    — Дура, сволочь, — ответил кум. — Что б тебе…
    У дверей он повесил на плечо дорожную сумку с иностранной надписью, подхватил чемоданы и вышел под дождь, распахнув дверь ударом ноги. Не таким он представлял себе расставание с женой, хоть и бывшей, и домом, где прожил без малого десять лет.
    Через полчаса он сгрузил вещи в доме Будариной, переоделся в спортивный костюм и вежливо отклонил предложение женщины лечь спать пораньше. Кум долго сидел за столом, уставившись в темное окно, разглядывал полоску темного леса и огоньки дальней деревни, похожие на поминальные свечи. Дом Ирины Степановны стоял на высоком месте, откуда далеко видны все окрестности.

*   *   *   *

    Попугай Боря неотрывно смотрел на кума из своей клетки в углу. Глазенки темные и безжизненные, как бусинки, клюв хищно искривлен. Что за мерзкая птица. И зачем только Чугур притащил сюда этого мерзавца. Плевался бы шелухой и болтал всякий вздор в красном уголке на зоне. Кажется, попугай собирался что-то сказать. И точно, заговорил.
    — Боря, Боря, — сказала птица своим картавым металлическим голосом. — Хороший… Хороший…
    — Что б тебя, — кум искал взглядом тряпку, чтобы набросить ее на клетку и заставить птицу замолчать. Но тряпка не попадалась на глаза.
    — Умри, мусор, — сказал Боря. — Мусор мусорской…
    — Что б ты сдох, — ответил Чугур.
    Он подумал, что попугая с собой на Кипр они, разумеется, не потащат. Поэтому терпеть Борю недолго осталось. Он уже трижды звонил в Москву в агентство «Дискавери плюс» по телефону, указанному в журнале «Недвижимость за рубежом». Первый раз ему вежливо ответили, что на особняк уже нашелся покупатель. Во второй раз повторили те же слова, но уже другим тоном. На этот раз менеджер Вадим Петрович вставлял в разговор выражения «может быть» и «весьма вероятно».
    Кум едва не ляпнул, что потенциальный покупатель Димон Пашпарин уже в могиле лежит, и недвижимость на Кипре ему без надобности, но попридержал язык. На третий раз кум заявил, что готов внести предоплату в размере пятидесяти процентов, и голос Вадима сделался человеческим. Он сказал, что если покупатель, сделавший предварительную заявку, не объявится в течение ближайших двух дней, Чугур может приехать в их контору и начать оформление бумаг. Вся эта бюрократическая процедура не займет больше недели. Что ж, послезавтра надо пилить в Москву.
    — Позор мусорам, — крикнул Боря. — Статья сто пять… На Кипр. Море. Умри, мусор. Умри…
    Из горницы кум слышал, как тренькнули пружины кровати. Значит, Ирина легла. А куму не спалось.
    — После прогноза погоды на нашей волне концерт для полуночников, — бодрым голосом сказал диктор. — Мы постараемся выполнить все пожелания наших слушателей…
    — Тьфу.
    Кум выключил приемник.
    Почему-то в последние дни под вечер на него накатывала тоска и тревога. Ночами чудились чьи-то шаги за окном, скрипы половиц в сенях. Впервые в жизни кум спал не на широкой кровати вместе с Ириной, разбирал диван в горнице и клал под подушку пистолет. Да и заснуть долго не мог, снотворного Сергей Петрович не признавал, водку пить на ночь не любил. Тут помогала книжка, наверное, самая скучная на свете, под названием «Рассказы о Ленине», случайно завалявшаяся в доме Ирины.
    Чугур уже по третьему кругу мусолил байки о вожде мирового пролетариата и обычно засыпал за чтением рассказа «Ленин и печник». Если книга не помогала, он поднимался, накатывал стакан водки и снова ложился. Вот и сейчас, в наступившей тишине, ему снова чудились странные шорохи за окном, скрип досок и тихие шаги.
    Чугур убеждал себя, что ничего плохого не случится, все идет, как надо, даже лучше. Константин Огородников не может явиться сюда, чтобы свести с ним счеты. И тому есть сто одна причина. Кот только что перешел с казенной баланды на человеческую еду, он вдохнул сладкого воздуха свободы, поэтому не станет пачкаться кровью. Ему страсть как не хочется возвращаться обратно за забор и в полосатой робе мочить рога на зоне особого режима.
    Хотя сомнительно, что Кот доживет до суда. Скорее всего, его грохнут контролеры в следственном изоляторе из чувства солидарности, в отместку за смерть коллеги. Потому как убить заслуженного чекиста, это тебе не уличного сутенера грохнуть. За такие дела поблажек не бывает. Да и смелости у Кота не хватит, за годы заключения выдохлась эта смелость подчистую. Наконец, нет ни прямой, ни косвенной связи между наемным убийцей и кумом. В тогдашнем телефонном разговоре Паук вякнул, мол, Резак попал в ловушку, его заманили на какую-то стройку и там обесточили. Это с его слов.
    Но есть ли вера этому Пауку, вонючему уголовному отбросу? Веры ему немного. Как на самом деле развивались события и почему грохнули Резака, никто не знает. И, возможно, никогда не узнает. Наверняка он сработал неаккуратно, а Кот был вооружен, готов к таким штучкам. Короче, Резак сам облажался. И сыграл в ящик.
    Все это верно, все так и есть, но душу Чугура продолжали терзать беспокойство и недобрые предчувствия. В половине первого ночи он разобрал диван, передернул затвор пистолета и, включив предохранитель, сунул ствол под пуховую подушку. Он включил торшер на тонкой железной ножке, раскрыл книгу рассказов о Ленине и сладко зевнул, прочитав заголовок: «Ленин и печник».

*   *   *   *

    К полудню Кот добрался до цели своей поездки: избушки, стоявшей на отшибе от поселка Лебединский. Четыре года назад тут был пост охотничьего хозяйства, где до сих пор работает егерем Владимир Николаевич, отец Лехи Киллы. Сюда всей компанией они заваливались, когда хотелось пострелять по бутылкам или просто отдохнуть на природе.
    Хлопнув дверцей, вылез из джипа, остановился и задумался. Моросил мелкий дождь, пахнуло свежестью. Кажется, что время обошло стороной это место. Все тут по-прежнему. Потемневшая избушка, скатанная из круглых бревен, с высоким крыльцом и тесовой крышей, два окна выходят на грунтовую дорогу, по которой никто не ездит, одно окно на опушку леса. Все тот же сруб колодца, большой сарай для дров и сена. Загородка из подгнивших столбиков и жердей даже не покосилась. Только трава стоит некошеная, даже тропинки к дому не видно, еще выросли две молодые березки. И коров, Машку и Егозу, здесь уже не держат. Видно, теперь егеря приезжают не часто, то ли бензин дорог, то ли охотников поубавилось.
    Кот дошагал до крыльца, сунул руку под нижнюю ступеньку, перевернул донышко пластиковой бутылки. Удивительно: и ключ на месте.
    В единственной комнате помещались три железные койки, накрытые шерстяными одеялами. Стол и еще кое-какая самодельная мебель, в светлом углу, ближе к окну, рукомойник и зеркальце. На гвоздике у двери висит ключ от сенного сарая.
    Перекусив консервами, что прихватил из Москвы, и, выпив минералки, Кот разложил на столе большую карту и надолго склонился над ней. Егерский дом примерно в ста восьмидесяти километрах от зоны. А до города, где живет сестра Кольки Шубина, которой предстояло вручить его письмо и старую фотографию, судя по карте, всего-то верст восемьдесят. Крюк небольшой, особенно когда рядом добрая тачка. Можно сгонять туда, разыскать Дашку, она, как говорил Колька, подрабатывает официанткой в дядькиной закусочной.
    Кот в задумчивости потер ладонью колючий подбородок. Он не брал в руки бритву третий день, потому что плохая примета снимать щетину перед делюгой.
    Он подумал, что с этой Дашкой всегда успеется. Найдет он ее, все расскажет, все объяснит, если, конечно, она захочет его выслушать. Но что он скажет в ответ, если девчонка спросит: «Почему этот Чугур до сих пор жив?» Сказать нечего, в вот от Чугура жди любых фокусов. Наверняка тот убийца, что шел по следу Кота и отбросил хвост на стройке, работал не один.
    Весть о том, что Кот жив и неплохо себя чувствует, давно дошла до кума. Как он поведет себя? Что предпримет? Будет просто сидеть и ждать неизвестно чего? Сомнительно.
    Хотя почему сомнительно? — подумал Кот. Наверняка Чугур и в голову не берет, что можно вот так запросто приехать в поселок, который он считает своей вотчиной, чем-то вроде приложения к зоне строгого режима, в поселок, где каждая собака его знает и боится. Вот так вот заявиться и хоть пальцем его тронуть, хоть слово сказать. И от Кота, человека бесправного, гуляющего на воле с портянкой в кармане, да и та выписана на имя покойника, он такой безрассудной смелости, граничащей с отвагой, просто не ждет.
    Людей он меряет по себе. На этой иерархической лестнице заместитель начальника колонии по режиму стоит на десять, нет, на все сто ступеней выше Кота. Кум из касты неприкасаемых. Расчет по сути верный, но одна ошибка все же вкралась. Чугур держит Огородникова за быдло, а на самом деле все наоборот.

*   *   *   *

    Ближе к обеду Костян распахнул ворота сенного сарая, загнал в него машину. В дальнем углу куча прелого сена, чтобы замаскировать машину этого не хватит. Кот утешил себя мыслью, что людей тут неделями не бывает, и ничего с джипом не случится. Вернувшись в дом, он скинул с себя костюм, сорочку и ботинки. Разложил вещи на койке, чтобы не помялись. Вытащил из рюкзака джинсы, купленные в Москве, клетчатую рубаху и кеды. Засунул в рюкзак кое-какие шмотки, пистолет с глушителем, снаряженную обойму, складной нож, набор отмычек, пластиковую бутылку воды, куски хлеба в целлофановом пакете, пяток вареных яиц, фонарик и две банки рыбных консервов.
    Еще через полтора часа он пешком дошагал до трассы, остановил попутный грузовик и попросил водилу подбросить его до станции. Со стороны Кот напоминал туриста, путешествующего налегке, автостопом. В кассе по паспорту Виталия Елистратова он купил билет в общий вагон, узнал, что поезд останавливается здесь только на две минуты и произойдет это радостное событие только через два с половиной часа. Тем лучше, — решил Кот, — остается время на мелкие дела, можно перекусить по-человечески и немного проветриться. Кот пообедал в привокзальном ресторане, потерся на рынке в ряду, где продавали поношенные вещи. Небо немного очистилось от туч, и дождик прекратился, но покупателей было мало.
    Кот померил бежевый пиджак с засаленными лацканами и подкладкой из искусственного шелка. Видимо, его бывший обладатель был человеком могучего сложения. В плечах свободно, на спине лишние сладки, а вот рукава немного коротковаты. Но выбирать тут не из чего. Кот купил пиджак, а заодно солдатскую фуфайку защитного цвета, серую кепку шестиклинку, резиновые сапоги, нитки с иголкой и небольшую корзину, сплетенную из березовых прутьев.
    Он зашел в пустой привокзальный туалет, снял промокшие кеды, натянул на себя обновы. Обрезал ножиком высокие голенища сапог. И долго разглядывал в зеркале свою небритую физиономию, надвинутый на лоб козырек кепчонки, чужой пиджак и фуфайку под ним. В общем и целом остался доволен. По виду явно не столичный житель, но и не крестьянин. Скорее — серединка на половинку, мужик из рабочего поселка или городского пригорода, не отягощенный интеллектом и образованием. Семь классов, а дальше все коридоры и коридоры, семья, да работа где-нибудь в механических мастерских по слесарной части.
    Кот разорвал подкладку пиджака по шву, при помощи иголки и нитки сделал что-то вроде потайного кармана за пазухой. Засунул туда Колькино письмо, фотографию и справку об освобождении. Если дело дойдет до серьезного шмона, эти вещи найдут. Но тут есть, что ответить: пиджак куплен на барахолке, а что там в его карманах — сам черт не знает.
    Перед посадкой на поезд к Коту подошли три милиционера и попросили документы. Лейтенант, командир патруля, долго разглядывал карточку в паспорте, переводил взгляд на владельца документа, недобро щурился, будто ему что-то не нравилось, и снова смотрел в паспорт. Наконец вернул документ.
    — В наших краях чем занимаетесь?
    — Еду к одной… Короче, к подруге, — сказал Кот. — А заодно по грибы схожу. И порыбачу.
    Лейтенант, удовлетворенный ответом, кивнул и проследовал вдоль перрона. Наряд проводил обычные профилактические мероприятия, выборочно проверял документы у пассажиров.
    Кот прибыл в город темным ненастным вечером. Отсюда до колонии километров пятьдесят. Попутной машиной воспользоваться нельзя. От вокзала к поселку ходит автобус, следующий рейс через сорок минут. Но этот вариант тоже отпадает. Пассажиры запомнят человека в кепке с корзиной в руке. Если что случится с Чугуром, словесный портрет Кота будет у ментов уже на следующий день. Запросят все станции, на которых в поезд садились мужчины с такой внешностью, одетый в бежевый пиджак и серую кепку.
    Через того лейтенанта, что проверял документы на пассажирской станции, узнают фамилию и место прописки. Ту же информацию подтвердит кассир, оформлявший билет. Свяжутся с настоящим Виталием Елистратовым, выяснят, что он потерял документы в Москве. Поговорят с администратором торгового зала, той самой женщиной, похожей на стюардессу. На автомобильной стоянке у комплекса наверняка полно видеокамер, есть видеозаписи.
    Номер джипа БМВ менты срисуют в службе безопасности торгового комплекса. Выяснят, на кого оформлена тачка. И с удивлением обнаружит, что хозяин БМВ Димон Пашпарин на днях был застрелен при невыясненных обстоятельствах. Тогда за дело возьмутся всерьез. У Кота слишком мало денег, чтобы долго прятаться от милиции, переезжать с места на место, менять документы или спрыгнуть за границу.
    Костян послонялся в районе привокзальной площади, нашел книжный магазин, где торговали канцелярскими принадлежностями и всякой всячиной, которая бы пригодилась домашнему мастеру. Он купил длинную металлическую линейку, маленькие пассатижи, отвертку, нитяные перчатки и рулончик изоленты. Выйдя из магазина, Кот обследовал два-три темных переулка, но там не нашел, чего искал.
    Он вышел на широкую освещенную улицу к зданию областного драматического театра. Спектакль подходил к середине, в фойе болталась одинокая билетерша и за стойкой скучала буфетчица. Внимательно посмотрев афишу, Кот свернул за угол. Погода явно не для прогулок, моросил дождь, северный ветер налетал порывами, срывая с головы кепчонку. На заднем дворе театра стояло десятка полтора автомобилей и хватало света, чтобы их хорошенько рассмотреть.
    Иномарки не подходили в принципе. Для маленького городка любой импортный тарантас — штука приметная. Кот остановил свой выбор на зеленоватой «девятке». Машина не новая, отличительных признаков не имеет, цвет подходящий. А хозяин до конца спектакля, еще час с четвертью, будет париться в театре. С замком и простенькой сигнализацией Кот сладил за десять минут. Он вывел машину с заднего двора на главную городскую улицу и покатил своей дорогой. Теперь он никуда не торопился, потому что все сегодняшние дела уже сделаны.
    Через час Кот съехал с дороги в лес, загнал машину в заросли молодого осинника. Он врубил свет в салоне, перекусил теми харчами, что взял с собой. Завтра он замаскирует «девятку» ветками и уйдет отсюда, а пока хорошо бы вздремнуть.
    Он опустил боковое стекло, чтобы почувствовать запах прелой травы и влажного леса. Но пахло не лесом, пахло кровью и зоной.

*   *   *   *

    Следователь уголовного розыска майор милиции Стас Азаров не вызывал повесткой на Петровку вдову Дмитрия Пашпарина, чтобы лишний раз морально не травмировать бедную женщину, он сам напросился в гости, но быстро пожалел о своем великодушии. В прекрасной квартире Димона он почувствовал себя бедным родственником, которого пригласили на чай из чувства жалости или сострадания, и теперь хозяева тяготятся его присутствием.
    Елена Павловна, одетая в темное строгое платье, оказалась не распложена к разговору, отвечала сухо и односложно, врала и не краснела. Она посадила гостя за длинный обеденный стол красного дерева, села напротив него и стала выразительно поглядывать на золотые часики. Потратив полчаса, Азаров понял, что не установил человеческого контакта с вдовой Димона. Но продолжил упрямо гнуть свою линию, задавать одни и те же вопросы, формулируя их по-разному.
    — Я надеялся, что мы поговорим откровенно, без протокола, — сказал он. — Но создается впечатление, что вы не очень-то заинтересованы в раскрытии убийства мужа. Не хотите помочь следствию.
    — Наоборот, хочу помочь, но только не знаю чем.
    Всякий раз, открывая рот, чтобы ответить на вопросы Азарова, Лена на несколько секунд задумывалась. И спрашивала себя: а что бы сейчас сказал Димон, будь он жив. И не могла придумать ничего путного. Ясно одно: ничего хорошего этот мент от него не добился бы. Ни слова правды.
    — Вы утверждаете, что накануне гибели вашего мужа к нему приехал какой-то человек, так?
    — К нему приехал друг, — уточнила вдова.
    — В той среде, где вращался ваш покойный муж, слова «дружба» или «друг» не существуют, — покачал головой Стас Азаров. — Их заменят понятия «деловой партнер» или что-то в этом роде. Но будь по-вашему: к Диме приехал друг. И?
    — Я уже все это три раза рассказывала. Они где-то провели вечер. Кажется, в ресторан ходили или еще куда. А потом вернулись. Было поздно, я уже дремала, и не вышла. Они посидели за этим самым столом, где сейчас сидим мы. И пошли спать. Диминого приятеля я не видела ни вечером, ни утром. Они рано поднялись и уехали. Вот и все, что я знаю. Можно вопрос? Что происходит в фирме, которую возглавлял мой муж? Телефоны молчат…
    — Обычная рутина, — не дал договорить Азаров. — Мы изъяли документы, печати и штампы, системные блоки компьютеров для проверки финансово-хозяйственной деятельности фирмы. Поэтому в офисе никого нет. Кстати, бумаги оказались в таком плачевном, запущенном состоянии, что проверять нечего. И никто из сотрудников фирмы помочь нам не желает. Все куда-то уехали, разбежались. Концов не найдешь. Даже вы не хотите пояснить следствию, каким видом бизнеса занимался ваш муж. Точнее, его фирма «Орбита — Сервис».
    — Я точно не знаю, — после паузы ответила Лена. — Что-то связанное с оптовой продажей или производством горюче-смазочных материалов. Я никогда не вникала в дела Димы, потому что он этого не позволял.
    — Разумеется, не позволял, — усмехнулся Азаров. — Но мы разберемся, что к чему. И без вашей помощи. Только времени потребуется больше.
    — А разве финансовая деятельность фирмы имеет отношение к случившемуся?
    — Самое непосредственное, — кивнул Стас. — Бизнесменов убивают не за политические убеждения. А за деньги и только за деньги. По моим данным, ваш муж ворочал большими деньгами. Ну, вроде как сам себе жизнь укорачивал. Как зовут этого друга, вы тоже не вспомнили?
    — Кажется, Николай.
    — Очень хорошо, прошлый раз друга звали Виктором. С места происшествия пропал джип «БМВ», оформленный на вашего супруга. Есть основания полагать, что на машине уехал этот самый безымянный друг. Машину ищут и найдут. Рано или поздно. Но вы можете облегчить поиски. Подумайте и вспомните имя этого человека, фамилию или кличку. На худой конец, дайте описание его внешности. Учтите, что именно он, по нашей версии, и совершил это преступление. Своим молчанием вы вольно или невольно помогаете убийце.
    — Не знаю, честное слово. Я не видела его.
    — Подумайте. Я же вас не тороплю.
    — Я уже сказала, что не знаю, ни имени, ни клички.
    — А вы еще подумайте.
    — Представления не имею, о чем тут думать.
    — Ладно, — сдался Азаров. — Может быть, память вернется к вам завтра. Скажем, часикам к десяти.
    Он оставил на столе повестку о вызове на допрос свидетеля и предупредил, что оформит принудительный привод Пашпариной, если она надумает бегать от следствия.

*   *   *   *

    Через час он оказался в здании межрайонного управления внутренних дел, предъявив дежурному удостоверение, быстро спустился в подвал. В небольшой, обставленной конторской мебелью комнате, его ждали капитан Мирзоев и старлей Лебедев, два муровских оперативника, одетые в штатское.
    А за стеной, в пустом следственном кабинете, второй час скучал заместитель генерального директора фирмы «Орбита — Сервис» Алексей Косенко. Этого типа можно было доставить на Петровку и допросить там. Но Стас Азаров дал распоряжение группе силового прикрытия и двум операм доставить бизнесмена сюда, впереди серьезный допрос, который может продлиться часов десять, а то и больше. Такие дела удобнее проворачивать не в здании ГУВД, а где-то на стороне.
    — Ну, что с Пашпариной? — спросил Мирзоев. — Глухо?
    — Из-за этой прошмандовки я, блин, полдня потерял, — ответил Азаров. — Лучше бы выспался. И вообще это дело не убойного отдела МУРа, это скорее для УБЭПа. А чего у вас?
    Мирзоев доложил, что Азарова задержали в аэропорту Домодедово, где он дожидался рейса на Стамбул. Горячая путевка куплена позавчера в одной из московских туристических фирм. Оплачен обратный билет и десятидневное проживание в одном из дорогих отелей.
    — Хорошо, ждите здесь, — сказал Азаров. — Я поговорю с ним полчаса, от силы минут сорок.
    Азаров вошел в следственный кабинет, присел за стол и пару минут молча пялился на Алексея Косенко. Моложавый черноволосый мужчина лет тридцати пяти, упакован по высшему разряду: дорогой итальянский костюм цвета индиго, швейцарские часы в корпусе из белого золота, заколка с алмазом на галстуке. И еще шикарный причесон и маникюр. Стас подумал, что внешний лоск скоро облетит с Косенко, как пыльца с бабочки. Азаров назвал свое имя и должность, достал из портфеля бланк протокола допроса свидетеля и задал анкетные вопросы. Фамилия, имя и отчество, дата и место рождения.
    Косенко прищурился и, не ответив ни на один из вопросов, выпулил те слова, которых ждал следователь. Ему испортили отпуск, он будет жаловаться в московскую прокуратуру, а если потребуется, пойдет и выше, у Косенко обширные связи, он не скажет слова, пока в кабинете не появится адвокат. В этой стране пока еще существуют законы, Конституция и права гражданина. И так далее.
    — Мы занимаемся убийством вашего компаньона и ближайшего друга, — доброжелательно и спокойно ответил Стас. — А под вашу фирму не копаем. Задержаны вы лишь для того, чтобы внести в дело ясность. Никакого обвинения вам предъявлять не станут. В обозримом будущем. Я хочу знать о последних днях жизни Пашпарина. Точнее, хочу знать, что за человек приезжал к нему в гости?
    — Откуда мне знать? Димон о своих знакомых не докладывался.
    — Секретарь Пашпарина видела этого человека, он приходил к вам в офис. Мужчина лет тридцати пяти, темный шатен, рост чуть выше среднего, особых примет не имеется. Плохо одет, стоптанные ботинки. Назвался фамилией Шубин. Вы наверняка видели его хоть краем глаза.
    — Не видел.
    — Хорошо, — сказал Стас и задал вопрос по-другому. — В списках ведомственной охраны значится некий Николай Шубин. Теперь я хочу знать, что это за человек?
    — Откуда я-то знаю? — не спрашивая разрешения, Косенко прикурил сигарету. — Он ведь не ко мне приехал.
    — По словам секретаря, Дима готовился к этому визиту, — невозмутимо ответил Азаров. — Волновался с утра. Потом отъехал по делам, а когда вернулся, Шубин уже сидел в его кабинете.
    — Возможно, — кивнул Косенко. — Но при чем тут я?
    — Вы же компаньоны, видитесь десять раз на дню. Неужели Дима не назвал вам имя человека? Ни слова не сказал о нем?
    — Ничего он не говорил.
    — Бросьте, Алексей Иванович, — Азаров тепло улыбнулся. — Ведь к встрече с Николаем Шубиным Пашпарин долго готовился, волновался. А на следующий день умер насильственной смертью. Странно это. Как вы думаете?
    — Что странно? Что люди смертны?
    Еще четверть часа Азаров повторял те же самые вопросы и слышал те же ответы. Когда понял, что толку не будет, убрал незаполненный бланк протокола в портфель, посмотрел на часы и сказал:
    — Вы еще относительно молодой человек, Косенко, а память у вас, как у старика. Ладно, посидите тут еще немного. Подумайте. А мне надо выехать на срочный вызов. Вернусь часа через полтора. И мы продолжим наши изыскания.
    Через пять минут дверь кабинета открылась и снова захлопнулась. Вошли Мирзоев и Лебедев. Старлей стал болтаться по кабинету, переходя из угла в угол и обратно. Косенко узнал оперов, которых сегодня утром уже видел в аэропорту. Он подумал, что настоящий допрос еще не начинался, все еще впереди.
    Мирзоев уселся на стол, свесил ноги и прикурил сигарету.
    — Хотел за границу смыться? — спросил он.
    — Я ехал отдыхать по путевке.
    — Ты ведь Косенко, как? — спросил Мирзоев. — Знакомое имя. Мы вроде как встречались, моя задница? Косенко… Он же Банщик, он же Таран. Две судимости. Одна за нанесение побоев, повлекших смерть потерпевшего. Вторая за мошенничество. Член одной из подмосковных организованных преступных группировок. Правильно?
    — Правильно, — выдавил из себя Косенко. — Только это все в далеком прошлом.
    Мирзоев не слушал, он не ждал ответов. Погруженный в собственные мысли, стряхивал пепел на дорогие штаны Косенко. Дососав сигарету, бросил окурок в лицо задержанного.
    В ту же секунду сзади со спины навалился Лебедев, в недавнем прошлом бравший все призы в ведомственных соревнованиях по вольной борьбе. Не позволяя Косенко подняться со стула, выполнил удушающий захват. Просунул руку под подбородок, сжал ее в локтевом сгибе. Когда Косенко начал задыхаться, дал кислорода, ослабив хватку, потом снова сдавил горло так, что физиономия Косенко налилась синевой. И снова дал кислород.
    Через полтора часа в следственном кабинете появился Стас Азаров. За полтора часа он успел пообедать и почитать сводку происшествий в газете. Следователь уселся на прежнее место, вытащил из портфеля бланк допроса свидетеля. Глянул на Косенко. На лице ни ссадины, ни царапины. Только пиждак выглядел немного помятым, под носом чешуйки засохшей крови и бурые пятна на рубахе и штанах. Во время разговора с операми от напряжения у Косенко пошла носом кровь, испортила сорочку и брюки. Азаров задал все те же вопросы: имя, фамилия, год и место рождения. И снова не получил ответов.
    На этот раз Косенко не требовал адвоката и не вспоминал Конституцию. Понурив голову, он угрюмо молчал. Азаров убрал бумаги в портфель, поднялся и сказал, что уезжает по делам. Вернется часа через два. Следователь шагнул к двери, потянул ручку на себя и хотел выйти, когда на стуле зашевелился Косенко.
    — Эй, не уходи, — сказал он. — Чего там у тебя? Спрашивай.

*   *   *   *

    Дашка оставила Хонду неподалеку от универмага «Богатырь» и оставшиеся полкилометра прошагала пешком. Она вошла во двор старого дома, осмотрелась по сторонам. Старуха с палкой одиноко торчала у подъезда и дворник в замызганном фартуке гонял метлой пыль.
    — Черт возьми, — Дашка и поправила ремень висевшей на плече здоровой спортивной сумки.
    Кажется, вход в бомбоубежище не здесь, в следующем дворе. Она развернулась и снова вышла на улицу. Но пошла не вниз, а в ту сторону, откуда появилась.
    Местом, где Захаров должен расстаться с пятьюдесятью тысячами баксов Дашка выбрала эту тихую улочку, засаженную огромными липами и тополями, точнее, старый трехэтажный дом. Окружали его такие же ветхие домишки, по плану городской застройки предназначенные под снос.
    Улица Почтовая опускалась к реке, от нее ответвлялись, тянулись вверх, к городскому центру, горбатые переулки и такие же тихие улочки. Поговаривали, будто в незапамятные времена здесь, в рабочей слободке, жили ткачихи мануфактуры «Заря». Давно уж нет той мануфактуры, а вместо старых, частично расселенных домов еще купеческой постройки здесь должен вырасти новый микрорайон, застроенный типовыми девятиэтажными коробками.
    В полуденный час улица спала, только на углу у булочной в ожидании подачки крутилась пара худых псов. Собаки сидели в тени тополя и, виляя хвостами, выбегали на свет, когда из булочной выходил покупатель. Дашка хорошо знали все закоулки района, подворотни и проходные дворы, потому что в двух кварталах отсюда прошло ее детство и юность. Здесь, у реки, она встретила первую любовь, здесь совершила первую кражу, здесь менты задержали Кольку, здесь же, чуть ниже, в Строительном переулке, где находилось здание районного суда, ему навесили лагерный срок.
    Через минуту она остановилась у распахнутой двери в подъезд и, сделав несколько шагов, снова остановилась, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку. Свет попадал сюда через маленькое, занавешенное паутиной оконце на лестничной площадке между вторым и третьим этажом. Держась за ободранные перила, она поднялась вверх по выщербленным ступеням. На втором этаже остановилась, подумав, что место хорошее. Сейчас память ее не подводит.
    Сунулась в приоткрытую дверь ближней квартиры и отступила назад: прямо в крошечной прихожей, расстелив на полу газеты, похрапывал мужик с пегой щетиной на щеках, в замусоленной рубашке и парусиновых штанах с дырками. Услышав скрип петель, мужик разлепил веки, посмотрел на Дашку пустыми глазами, перевернулся на другой бок и засопел в две дырочки.
    — Ты тут откуда взялся? — прошипела Дашка и снова оказалась на площадке. — Куда не плюнь, в бомжа попадешь.
    Видимо, в третьей и четвертой квартирах еще кто-то живет. Замки целы, а двери заперты. Она толкнула дверь третьей квартиры, скрипнули петли, Дашка переступила порог. Доски поскрипывали под ногами, пахло пылью и какой-то химией. Слева узкий коридор, ведущий на кухню. Справа дверь в крошечную комнату с узеньким окошком, впереди большая комната. Хозяева давно вывезли мебель, полуистлевшие от старости обои ободрали или исчиркали непотребными рисунками и надписями местные мальчишки, которые из любопытства заглядывали сюда вечерами. На подоконнике пустые бутылки из-под бормотухи, по потолку расползлись ржавые протечки, а штукатурка покрылась сетью трещин.
    Что ж, место в самый раз, лучше не придумаешь.
    Выйдя на середину комнаты, Дашка достала из спортивной сумки кусочек мела, нарисовала на досках пола круг. Несколько раз обвела его, чтобы был лучше виден, в середине круга поставила жирный крест. Она вышла в прихожую, прикрыла за собой дверь, сбежала вниз, но на улицу не вышла. По едва приметной в темноте узкой лестнице в два пролета спустилась в подвал. Дашка посветила фонариком на дверь, обитую листовым железом. На ржавых ушках навесной замок, к которому человеческая рука, кажется, не прикасалась целое столетие. Дел тут немного, за полчаса она управится.
    Даша достала из сумки кофр из искусственной замши, хранивший в себе плоскогубцы, молоток, отвертки, другой инструмент и горсть саморезов. Закрепив фонарик так, чтобы световой круг падал на нужное место, приступила к работе. Сбила старый замок, вывинтила петли, распахнув дверь, вошла в подвал.
    Закрепив фонарик с обратной стороны двери, повторила все операции в обратном порядке. Навесила новые петли ушками к себе, вытащила замок в заводской смазке, заперла дверь изнутри. Ключ легко повернулся в скважине. Дашка открыла замок и положила его обратно в сумку. Теперь попасть в парадное и подняться в квартиру можно из подвала. Отступая тем же маршрутом, хорошо бы, если хватит времени, запереть дверь на навесной замок, отрезать вероятную погоню или задержать ее хоть на несколько драгоценных минут.
    Светя фонариком, Дашка пошла вперед по широкому захламленному коридору со сводчатым потолком. Она споткнулась о велосипедною раму, другой ногой задела дырявое корыто. Тихо выругалась и побрела дальше. Когда-то здесь помещался склад чая и других колониальных товаров, потом подвал превратили в бомбоубежище, затем в слесарную мастерскую. В последние годы жители хранили здесь вещи, которым не нашлось места в квартирах. Теперь, перед сносом дома, из подвала вытащили все, что могло пригодиться в хозяйстве, оставили только бросовый хлам.
    Метров через пятьдесят коридор расширился, разделился на два коридора, Дашка взяла правее, пошла медленнее, потолок, выложенный кирпичом, местами обвалился, в свете фонаря виднелись отвалы земли вперемежку с битым кирпичом и штукатурной. Пробравшись через эту насыпь, Дашка оказалась у глухой кирпичной стены. Кладка относительно свежая, в один кирпич, это не стена, а перегородка, разделяющая коридор. Кто и с какой целью построил перегородку — сейчас никто не вспомнит. Она положила фонарик на землю, сняла ветровку. Расстегнув «молнию» сумки, положила на землю саперную лопатку и монтировку.
    Здесь работы побольше, надо расковырять раствор, вытащить несколько кирпичей снизу, проделав лаз в перегородке. Затем замаскировать этот лаз замлей и камнем.
    Через час Дашка оказалась в другом подвале, через перегородку от первого. Сломала врезной замок деревянной двери и вышла на задний двор того самого дома, откуда начала разведку. Дворник, гонявший пыль, куда-то исчез. Место бабушки, стоявшей у подъезда, занял пьяненький дядька в засаленной кепке. Мужичок глянул на Дашку, прикидывая про себя, из какой квартиры она могла спуститься, но так ничего и не придумал. Только сказал:
    — Эй, девочка… Слышь…
    Дашка остановилась, обернулась через плечо.
    — Чего тебе?
    — Ничего, — мужик фыркнул, как лошадь и криво усмехнулся. — Просто у тебя лицо того… Грязней моих носков.

*   *   *   *

    Днем двум жителям поселка Пролетарский попался на глаза мужик неопределенных лет в замызганном пиджаке и кепчонке, надвинутой на глаза, по всему видно, не местный. То ли забрел сюда из ближней деревни, то ли из того поселка, что рядом с зоной. День выдался слякотный и дождливый, поэтому ни у клуба, ни возле автобусной остановки, где обычно собирались бабы почесать языком, народу не оказалось. Мужик прошелся вдоль центральной улицы, мимо магазина, правда, внутрь не заходил, потом свернул в один из проулков и надолго пропал.
    Второй раз его видели уже в первых сумерках, под вечер. Солнце, готовое завалиться за острые макушки сосен, ненадолго вылезло из-за туч, осветив раскисшую от дождей дорогу и пруд, на берегу которого застрял мальчишка-велосипедист по имени Дима. У парня соскочила цепь, и он, перевернув велик, старался поставить ее на место, но никак не получалось, потому что ключи остались дома.
    Дима уже решил катить велик через весь поселок к своей избе, когда появился тот самый дядька в кепочке. Похож на грибника, в руках плетеная кошелка, в которой, прикрытые газетой, видимо, лежали сегодняшние трофеи, не слишком богатые. Физиономия небритая, козырек кепки закрывает лоб, тень падает на глаза. Мужик подошел к незадачливому велосипедисту и сказал, что поможет с ремонтом. Как ни странно, у грибника оказались с собой пассатижи. Он неторопливо приладил цепь, а потом подтянул спицы на колесах, поправил сидение.
    Работая, грибник задал парню какие-то вопросы и получил исчерпывающие ответы, он много шутил и прикалывался. А про себя рассказал, что работает слесарем автоцентра в Твери, а сейчас отдыхает у свояченицы в деревне Елань, что за рекой. Парень еще удивился, что мужик зачем-то забрел за грибами в их края, хотя на том берегу лес будь здоров. Получше этого. Ну, тут все понятно, что человек не из этих мест, а где грибов больше, ему никто не сказал. За разговором время пролетело незаметно.
    Солнце успело снова уползти в тучи и зайти за лес, когда парнишка подъехал к дому и на вопрос матери, где он так долго пропадал, рассказал о добром грибнике с золотыми руками, починившим велик. Мать пропустила рассказ мимо ушей, потому что не услышала ничего, заслуживающего внимания. А парнишка выбросил все из головы, когда уселся в большой комнате перед телевизором и включил игровую приставку.
    О незнакомом грибнике вспомнили на следующий день, ближе к полудню, когда в поселок пожаловали следователь прокуратуры, криминалисты и милиция из областного центра. Одна из поселковых баб рассказала, что видела из окна своего дома мужика с кошелкой. Незнакомец медленно брел вдоль улицы, он сутулился и выглядел усталым. Возраст неопределенный от сорока до семидесяти. Другая баба вспомнила все того же невзрачного мужичка, одетого в старый пиджак и резиновые сапоги с обрезанными голенищами. Незнакомец попался ей навстречу за околицей, неподалеку от лесопилки. Прошел мимо, глядя себе под ноги, лица она не разглядела, а вот щетина на щеках запомнилась.
    А потом отыскался и мальчонка Дима, он нехотя поведал о своем знакомом, починившим велик, но дал только самое общее описание: небритый, в кепке, в одной руке корзинка, прикрытая газетой, в другой палка. Кажется, слесарем работает. Или автослесарем. Вот и все, что пацан смог вспомнить. Что за разговор состоялся между подростком и грибником, не помнит. А больше он ничего не знал. Или просто сказать не захотел, но Диму насильно говорить не заставишь, допрос с пристрастием ему не устроишь. Ребенок, какой с него спрос…

*   *   *   *

    Кот пробрался к дому продавщицы сельпо Ирины Будариной, когда наручные часы показывали четверть седьмого вечера. Он поднялся со стороны реки, никем не замеченный прошел огородами и, перебросив корзину через хлипкий невысокий забор, поставил ногу на нижнюю перекладину и легко перемахнул ограду. Он знал, что собака, охранявшая дом продавщицы, околела еще весной, хозяйка хотела взять щенка овчарки, но потом передумала. Решила, что в поселке на ее имущество никто не позарится, просто не рискнет. Люди знают, что у Ирины Степановны проживает, как у себя дома, Сергей Петрович Чугур. А этот человек страшнее любого волкодава.
    На огород вела калитка, приусадебный участок с трех сторон окружен глухим забором, здесь разрослись старые вишни и яблони, на задах дровяной сарай, большая клеть для кур, почему-то пустовавшая, и новенькая, только в прошлом году срубленная банька с просторной парной и комнатой отдыха, откуда открывался прекрасный вид на реку, густой лес и дальнюю деревеньку.
    Убедившись, что никто его не видит, Кот поднялся на крыльцо, потрогал навесной замок и вытащил из кармана отмычки на стальном кольце.
    Через пару минут он сбросил за порогом сапоги с обрезанными голенищами, чтобы не оставлять следов. Пошел в дом и затворил дверь. Поселковый магазин заканчивает работу ровно в восемь вечера, времени впереди много. Продавщица Бударина не придет, пока не пересчитает дневную выручку и не закруглит все дела в магазине. Чугур раньше восьми вечера с зоны не уходит, бывает, до ночи засиживается.
    Кот, оставив кошелку в сенях, неслышно ступая по крашенным доскам босыми ногами, обследовал сени. На вешалке две поношенные куртки, на стене корыто, разводка газовых труб, самодельные полки. На чердак ведет приставная лестница. Он приоткрыл дверь в горницу и замер.
    Слышалось, будто кто-то шуршит бумагой, будто переворачивают газетные страницы. Звук был настолько явственным и близким, что ошибиться нельзя: в комнате кто-то есть. Кот, задержав дыхание, прислушался. Но наступила полная тишина, только где-то вдалеке, вроде бы, на другом краю поселка, заливисто лаяла собака и все никак не могла успокоиться.
    Прижавшись плечом к косяку, Кот, стараясь действовать бесшумно, вытащил из-под ремня пистолет. Курок на боевом взводе, остается опустить предохранитель и послать пулю в цель. Неожиданно прошиб пот, сделалось так жарко, что на лбу выступила испарина. Показалось, что узкий ворот армейской фуфайки сдавливает горло, мешает дышать, а пиджак с чужого плеча стесняет движения. Выходит, что Чугур в доме. Сидит и листает газетку. Но тогда кто навесил замок на дверь? Бударина, уходя на работу, заперла кума в доме? За каким чертом, спрашивается?
    Одной рукой Кот сжал рифленую рукоятку пистолета, крепко, до боли в пальцах. Перевел дух, рванув на себя дверь, шагнул через порог, целя на звук, в дальний темный угол у окна. В высокой клетке, стоявшей на столике в углу, сидел крупный попугай с разноцветным хвостом. Опустившись на дно клетки, застеленное газетой, он рвал бумагу острым клювом.
    Когда в комнату вломился незнакомец, птица уже оставила газету и стала чистить желто-зеленые перышки. Борхис уставился на мужчину своими мелкими, как бусинки, глазками, выдержал паузу и сказал своим неприятным металлическим голосом:
    — На Кипр. К мор-р-ю…
    — Фу ты, бля… Напугал.
    Кот опустил ствол, свободной рукой снял с головы кепку и вытер влажный лоб. Последний раз этого попугая он видел где-то год назад, на зоне, в красном уголке клуба. А потом птица вместе с клеткой куда-то пропала.
    — Старый знакомый, Борхис, — Костян приблизился к клетке и спросил. — Что-нибудь из старого репертуара помнишь?
    Птичка, кажется, поняла смысл вопроса.
    — Смерть ментам, — четко и внятно сказал попугай. — Ур-р-ра кентам. Борхис хор-р-роший.
    — Вот молодец, — Кот сунул пистолет под ремень. — И вправду хороший.
    Натянув нитяные перчатки, он неторопливо обошел комнаты, в спальне заглянул под широкую кровать, распахнул и закрыл дверцы шкафа. На кухне, осмотревшись, потянул за скобу тяжелую, как могильная плита, крышку погреба, заглянул в его темную глубину. В лицо пахнуло холодом и сыростью. Погреб — это не вариант. Если Кота там застукают, пиши пропало. Выбраться наверх он вряд ли сумеет. Во всяком случае, живым.
    Вернувшись в горницу, он отдернул занавеску. Переставил цветочные горшки с подоконника на пол, опустил шпингалеты, распахнул створки окна. Он вышел из дома, обулся в сапоги, повесил замок на прежнее место и закрыл его. Внимательно осмотрел крыльцо, не осталось ли следов. Завернув за угол, остановился. Крутанул колесико зажигалки и в несколько затяжек скурил сигарету. Погасил окурок о подошву сапога, подумал, что следующая возможность побаловаться табаком представится неизвестно когда.
    Он встал под окном, подпрыгнув, зацепился руками за раму, подтянулся, ловко вскарабкался наверх. Перебросил ноги через подоконник, стащил с себя сапоги. И снова оказался в горнице. Кот повторил свои действия в обратном порядке. Закрыл окно, поднял шпингалеты, поставил на подоконник горшки с цветами. Минуту постоял посередине комнаты, прикидывая, что делать дальше.
    — Статья сто пять, — металлическим голосом напомнил попугай. — Гони рубли. Век свободы не видать.
    — Что-то ты сегодня разговорился, — Костян облизал сухие губы и неодобрительно покачал головой. — Пока жив, братан, лучше помалкивай.
    Вернувшись в сени, Кот вскарабкался наверх по приставной лестнице, откинул крышку люка. Скрипнули петли, изъеденные ржавчиной. Светя фонариком, Кот внимательно осматривал чердак, высокий и просторный. Здесь можно было, выпрямив спину, ходить в полный рост, если бы все свободное пространство не превратили в вещевой склад.
    Чего тут только не было: старый сундук с железными углами, набитый тряпками, электрическая швейная машина «Чайка», накрытая чехлом, полупустые ведра из-под краски, стопки книг, перевязанные веревкой, треснувшее зеркало в деревянной раме, подшивки пожелтевших газет и еще всякая всячина. На досках возле окошка в торцевой стене навалено пересушенное сено. Места оставалось не так уж много, но для одного человека вполне достаточно.
    Кот перетащил наверх весь свой скарб: сапоги, кошелку и рюкзак. Сложив вещи в одном месте недалеко от люка, на минуту задумался. Все бы хорошо, но скрипучие петли люка портили всю идиллическую картину. Нельзя спуститься вниз, не наделав шума. Пришлось возвращаться, шарить на кухне в поисках бутылки подсолнечного масла.
    Когда Кот закончил все дела, стащив с себя пиджак, устроился на сене у окошка, часы показывали ровно восемь.

*   *   *   *

    Дядя Миша Шубин засиделся в своей крошечной комнатенке до позднего вечера, все проверял и проверял записи: столько и на что ушло денег. И пересчитывал выручку за последнюю неделю. Концы с концами сходились, но прибыли с гулькин клюв. Никак не набирается, чтобы с Постным рассчитаться по долгам. Пересчитав деньги, Шубин открыл сейф и положил пачку купюр, стянутую резинкой, на верхнюю полку. Завтра ехать на рынок, затовариваться на следующую неделю. Видно, все деньги там и останутся.
    Вернувшись к столу, Шубин хотел снова засесть за расчеты, но решил, что голова после тяжелого дня мутная, надо все перепроверить утром. Он развернул газету, перевернул страницу, пробежав взглядом пару заметок. Все та же чешуя, никаких новостей. Менты ищут юную аферистку, которая сумела скомпрометировать сразу двух выдвиженцев на пост градоначальника. По словам начальника районного ГУВД, у милиции есть много версий случившегося, уже очерчен круг подозреваемых. И, надо думать, совсем скоро юная аферистка, а главное, темные личности, которые за ней стоят, ведь девчонка действовала не одна, она выполняла чей-то заказ, — окажутся за решеткой.
    Надо так понимать, что милиции зацепиться не за что. Ни версий нет, ни подозреваемых. Ищи теперь ветра в поле, а девчонка, надо думать, не станет сидеть на одном месте и ждать, когда к ней менты заявятся. Видно, аферистка ушлая, тертая жизнью, раз сумела кинуть на большие деньги сразу двух прохиндеев высшей пробы. Да, такую не скоро найдешь.
    Шубин выключил верхний свет, вышел в пустую кухню. Оттуда, через служебную дверь — во внутренний дворик, отгороженный от внешнего мира столбами и железной сеткой. Он запер врезной замок, обошел помойные баки, оставил калитку открытой. Завтра повар задержится на час, первой придет официантка, а ключа от замка калитки у нее нет. Моросил дождик, в свете фонарей темное полотно дороги отливало серебром. Автобусы давно не ходят, но на трассе Шубина наверняка подберет попутка.
    За хозяином закусочной наблюдали две пары глаз. Игорь Желабовский, больше известный как Жлоб и Дима Кубик по прозвищу Куба третий час протирали передние сидения «опеля», они устали ждать, устали слушать паршивую попсу, которую гоняли по радио, и замерзли. Салон машины насквозь провонял бензином и соляркой, поэтому пришлось опустить все боковые стекла. Да и запас пива, которое друзья прихватили еще в городе, подходил к концу.
    — Чего этот хрен еле плетется? — спросил Куба. В его голосе звучало раздражение. — В штаны, что ли, наделал?
    — Знаешь, мне его даже жалко, — Жлоб отлепил от губы потухший окурок. — Сейчас мы с ним разберемся. Но после нашего разговора никакой дантист не возьмется чинить ему зубы.
    Бойцы получили предельно ясный инструктаж от своего хозяина: Шубина пальцем не трогать. Дождаться, когда в «Ветерке» не останется ни души. Подняться по пожарной лестнице, что на задах забегаловки, на крышу. Залить в вентиляционный люк бензина и поджечь. Постников нашел хачика, который берется разместить тут торговые ряды и большую столовку, ежемесячно отстегивать Постному хорошие деньги за право работать на трассе. Человек уже заплатил вперед и теперь с нетерпением дожидался, когда освободится его законное место.
    Однако люди Постникова внесли некоторые поправки в план хозяина. Шубин наверняка хранит бабки прямо тут, на рабочем месте. Потому что банкам и прочим финансовым учреждениям такие типы, как он, не доверяют. А ключи… Ну, где же им быть. Конечно, в его кармане. И если уж «Ветерок» сгорит дотла, чего деньгам зазря пропадать. Поэтому сначала предстоит завладеть ключами, прошмонать рабочий кабинет Шубина и только потом пускать красного петуха.
    — Он приближается, — Куба дососал пиво, бросил бутылку на резиновый коврик и загнал ее под сидение ударом каблука. — Выходим?
    — Подожди, — ответил Жлоб. — Не дергайся. Видишь, чего-то этот хрен тормознул. Стоит и смотрит на свою забегаловку. Странно.
    Куба даже не посмотрел в сторону Шубина. Он, поглощенный своими мыслями, оглянулся: на заднем сидении рядком стояли шесть пол-литровых бутылок с коктейлем Молотова: бензин, смешанный с соляркой. Горлышки посудин заткнули бумажными затычками, в одну из бутылок засунули промасленную тряпку. Остается бросить пять бутылок в вентиляционный люк, туда же отправить последнюю с горящим фитилем и очень быстро сделать ноги.

*   *   *   *

    Шубин не пошел по тропинке напрямик, потому что боялся оступиться на мокрой траве, скользкой как лед. Он взял поперек автомобильной стоянки, отметив про себя, что на ночь здесь припарковался старенький «опель», а поодаль грузовик с пустым кузовом. Водители наверняка спят. По шоссе на всех парах промчался «москвичонок», других машин пока не видно.
    Какая-то неведомая сила остановила дядю Мишу прямо в центре асфальтовой площадки и заставила оглянуться назад. Он бросил взгляд на закусочную: жалюзи опущены, входная дверь заперта как надо, на засов и замок. А вот вывеска немного покосилась, завтра нужно залезть наверх и глянуть, что там с креплением. И еще хорошо бы…
    Шубин не успел довести мысль до конца, кто-то тронул его за плечо.
    — Эй, гражданин…
    Он повернул голову и попал на кулак, вылетевший из темноты. Удар пришелся не в глаз, куда целил нападавший, а в лобную кость. Куба размахнулся слева, но противник успел пригнуть голову и выставить вперед предплечья. И снова Куба попал не туда, куда метил. За пару секунд дядя Миша сумел оценить ситуацию, в темноте он не узнал своих прежних обидчиков, но понял, что дела его так себе. Один молодец заходил со спины, второй разворачивал плечо, чтобы в третий раз вогнать кулак в нос или верхнюю челюсть Шубина.
    Хорошо бы отойти к стене закусочной, но на этот маневр не осталось времени. Шубин успел отбить удар нападавшего предплечьем и сам с разворота крепко приложил противника кулаком в нос, почувствовав, как что-то хрустнуло под костяшками пальцев. Куба вскрикнул от боли, повернулся боком к дорожным фонарям. В эту секунду Шубин узнал его.
    — Это ты, гад, — прошипел дядя Миша и что есть силы ударил Кубу носком ботинка в голень. — На тебе…
    Куба, охнув от острой боли, упал на колени. Развить успех не позволил Жлоб, подскочив сзади, он врезал Шубину по затылку только что распечатанной пивной бутылкой, которая взорвалась, как осколочная граната. Далеко разлетелись мелкие стекляшки, Шубина окатило пивом. Он увидел, как фонари на трассе кто-то выключил. И в следующую секунду почувствовал щекой шероховатость мокрого асфальта. Голоса доносились откуда-то издалека, но понять слова было трудно.
    — Бля, он мне нос сломал. И ходулю тоже, — Куба неуверенно поднялся на ноги, постоял минуту, убедился, что нога не подламывается. Но боль простреливает по всему телу, от лодыжки до самого горла. — Старый скот.
    Жлоб, присев на корточки, расстегнул пиджак дяди Миши, обшарил внутренние карманы. Вытащил потертый бумажник, твердый и толстый, кажется, сшитый из голенища солдатского сапога.
    — Шмель у него будь здоров.
    Но радость оказалась преждевременной. Но в лопатнике завалялось всего несколько мелких купюр, остальное — какие-то бумажки: товарные чеки, тетрадный листок со столбцами цифр и короткими записями. Фотография племянницы Дашки и месячный абонемент в городскую баню. Жлоб обшарил брюки своей жертвы, нашел еще немного денег. Куба продолжал прыгать на одной ноге и тихо постанывать.
    Жлоб переложил деньги в карман рубашки, бумажник забросил куда-то далеко, в темноту. Снял с руки жертвы часы на стальном браслете но, присмотревшись к вещице, остался недоволен. Котлы старые, коцаные. Стекло и корпус поцарапаны, за такие в базарный день десятки не выручишь. Он бросил часы в ту же сторону, куда полетел бумажник. И подумал, что потеряно много времени, и все попусту.
    Постный сидит в конторе, ждет хороших известий, а тут такие дела. По дороге изредка проезжает патрульная милицейская машина, колесит от одного поста ДПС к другому. Заметив возню на стоянке, менты запросто могут свернуть сюда. И тогда легкое дело обернется большими неприятностями. Куба продолжал прыгать на одной ноге и стонать, размазывая кровь по лицу.
    — Хватит сопли распускать, помоги мне эту свинью вареную в сторону оттащить, — Жлоб схватил дядю Мишу за руки, потянул на себя, сдвинув метра на полтора. — Куба, мать твою, давай, что ли…
    Выругавшись последними словами, Куба неуверенно, припадая на ногу, шагнул вперед, наклонился над хозяином «Ветерка» и, чтобы выпустить пар, пару раз ударил Шубина кулаком в лицо. Размахнулся и снова ударил. Затем ухватил его за вторую руку. Вместе кое-как дотащили обмякшее тело до края асфальтовой площадки, ногами столкнули в канаву.
    — Вот они. Все как один.
    Жлоб вытащил из кармана тяжелую связку ключей, позвенел ими, как колокольчиком и быстро зашагал к закусочной. Куба полез в машину, вытащил с заднего сидения бутылки с горючкой, и, припадая на больную ногу, поплелся следом. Двумя руками он прижимал к груди бутылки и внимательно вглядывался в темноту, боясь оступиться. Через пять минут друзья вошли в тесную комнатенку Шубина, открыли сейф и выудили деньги. Жлоб разложил купюры на столе и, слюнявя пальцы, пересчитал их.
    Неплохой улов, в переводе на баксы, около шести сотен.
    — Я возьму. Не потеряю.
    Куба сгреб деньги, засунул их в бумажник и опустил в карман штанов. Он забыл о боли в ноге, о крови, еще сочившейся из сломанного носа, градус настроения поднялся до верхней отметки.
    — После поделим. Шестьсот баксов, а? Не хрен собачий. А ты говорил: не надо старика трогать. А то еще ласты завернет.
    — Я ничего такого не говорил, — ответил Жлоб, всегда соображавший туго, а сейчас, после пивных возлияний, впавший в сонное заторможенное состояние. — Это ты говорил. Я наоборот хотел этого козла…
    — Какой же ты тупой, — Куба покачал головой. — Шучу я. Пора научиться понимать юмор. А то так и сдохнешь укропом.
    — Сам таким сдохнешь.

*   *   *   *

    Парни вышли из задней двери забегаловки, повесили на место замок. По железным скобам, вбитым в стену, Куба вскарабкался наверх, встав на корточки, опустил руку и стал принимать бутылки, которые снизу подавал Жлоб. Дождь, темнота и выпитое пиво делали свое дело. Действия Жлоба были слишком нерасчетливыми, а посудины скользкими, как живые рыбы, так и норовили выскочить из ладони. Последняя четвертая бутылка все же выскользнула, грохнулась на асфальт и, разлетелась вдребезги. Горючка забрызгала брюки и рубашку. Жлоб выругался, сплюнул от злости.
    — Ладно, и пять бутылок — больше, чем надо, — крикнул он снизу. — Кидай и зажигай.
    — Пошел на хер со своими советами, — огрызнулся Куба. — Умник. Сам вот залезай сюда и работай.
    — Не могу спички зажигать. Весь горючкой облился. Как задница.
    Куба подошел к жестяной вентиляционной трубе, навалился плечом и завалил ее на сторону. И принялся перетаскивать бутылки. Он подумал, что напрасно накачался пивом и еще для согрева глотнул грамм сто пятьдесят водки. Не надо было пить. Все этот придурок Желабовский: давай дернем, давай дернем… Ему бы только глаза залить. Мало того, что бог ума не дал, так еще и квасит, последние мозги пропивает. И друга спаивает.
    Если бы Куба был трезвым, то не позволил этому хмырю, хозяину закусочной, так легко сломать себе нос, да еще ногу повредить. Завтра же надо топать к врачу и делать рентгеновский снимок, если нет перелома, трещину в кости обязательно обнаружат. Наложат гипс, и два месяца Куба, как последний урод, будет ковылять, опираясь на палку.
    Мягкая кровля закусочной оказалась неровной, бугристой, бутылки не хотели стоять, все падали. Стоило только чуть наклонить горлышко, бензин, смешанный с соляркой, вытекал из бумажных затычек. Горючка уже облила рубаху и штаны Кубы. Руки сделались скользкими от солярки. А бутылки все падали и падали, пока он не догадался не ставить их на кровлю, а сразу сбрасывать в вентиляционную трубу. Посудины полетели вниз, бухнулись о стенки жестяного короба и разбились. Только тут Куба вспомнил, что надо было поджечь тряпку, торчавшую из горлышка последней бутылки. И только тогда бросать ее вниз. Как теперь зажигать горючку?
    — Ну, мать твою через ухо, — Куба злился на свою забывчивость, на проклятую погоду, на темную ночь, на тупость своего друга и на весь мир в целом. — Падла долбанная…
    Проклятый дождь сеялся с неба, ветер дул в лицо. Огонь фонарей на трассе сделался каким-то тусклым, далеким.
    — Эй, ты чего там, заснул что ли, задница? — голос Жлоба казался тихим и слабым. — Или спички потерял? Слышь, ты где есть?
    — Да пошел ты, — заорал в ответ Куба. — Пошел знаешь куда?
    Закрывая огонь зажигалки от ветра, он прикурил сигарету, жадно затянувшись, бросил ее в вентиляционное отверстие. И отступил в сторону, дожидаясь, когда вспыхнет бензин. Но ничего не произошло. Он прикурил новую сигарету и повторил свои действия. Хоть бы что. Ни огня, ни дыма. Видно, от тлеющей сигареты огонь не займется.
    Спички, спички… Вот он выход из положения. Куба всегда таскал с собой коробок, чтобы при случае поковыряться в зубах. Отломив фильтр, он прикурил новую сигарету, вставил ее в спичечный коробок, закрыл его и бросил в вентиляционную трубу. Отличная идея, жаль, что она не пришла в голову раньше. Как только сигарета догорит, воспламенятся спичечные головки, от их тепла горючка точно вспыхнет. Нужно лишь немного подождать. Куба отошел в сторону, досчитал до десяти. А потом еще раз до десяти. Сигарета должна была истлеть. Что за чертовщина?
    — Ну, чего ты там возишься, задница? — крикнул снизу Жлоб. — Я тут совсем задубел. Задница проклятая…
    — Пошел ты на хрен, — проорал в ответ Куба. — Кретин, недоносок.
    Блин, у Жлоба не только с мозгами проблемы, у него и словарный запас, как у последнего педика. Только задница, задница… Другим словам не научился. Тьфу, и этот фокус с сигаретой не получился. Куба стал раздумывать, что же делать дальше.
    Он подошел к вентиляционной трубе, наклонившись, глянул в темноту и отпрянул. Из трубы с шипением вырвался столб пламени, какой высокий, что моментом осветил асфальтовую площадку автомобильной стоянки, кусок шоссе и все пространство вплоть до леса. Обожгло лицо грудь, вспыхнули брюки. Не помня себя, Куба закричал в голос, побежал к краю плоской крыши. Поскользнулся и упал, но тут же вскочил на ноги и закричал еще громче. Он потерял ориентировку в пространстве, не знал куда бежать, что делать, где искать спасения.
    Дядя Миша пришел в себя от каких-то диких нечеловеческих криков, способных поднять из могилы покойника. Шубин лежал в мокрой траве на дне неглубокой канавы, он промерз до костей, голова раскалывалась от боли, а ноги онемели. Кажется, стояла ночь, небо оставалось темным, но вокруг светло, как днем. Выглянув из своего укрытия, Шубин и сам захотел закричать, но сдержал крик. Вся крыша закусочной была объята пламенем, горело и внутри, и жар был такой, что трескались витринные стекла.
    На краю крыши стоял человек, объятый пламенем, он истошно кричал, но слова выходили неразборчивые. Человек спрыгнул вниз с четырехметровой высоты и, кажется, неудачно приземлился, видно, сломал ногу. Дважды он пытался встать и снова падал на асфальт. Другой человек накинул на бедолагу то ли кусок брезента, то ли шерстяное одеяло. На шоссе остановился «жигуленок», водитель побежал к закусочной.
    Оттолкнувшись руками от земли, Шубин попытался подняться на ноги, но снова оказался на земле, голова закружилась, будто он каким-то чудом оказался на детской карусели, которая разгонялась, крутилась все быстрее. И снова мир погрузился в темноту.

*   *   *   *

    В салоне «опеля» стояла нестерпимая вонь. К запаху бензина и солярки примешивался тошнотворный дух подгоревшего мяса и еще какой-то запах, отвратительный, непередаваемый словами, от которого выворачивало наизнанку. Плохо соображая, что делать дальше, куда рулить, Жлоб решил, что без врача все равно не обойтись, но вести лучшего и единственного друга в районную больницу — это все равно, что его, а заодно и себя, прямиком на кичу отправить.
    Врачи обязаны сообщать ментам о таких делах. Едва Кубу обследуют в приемном покое, завалится дознаватель. И начнется такая канитель, что тошно станет. К тому моменту, когда Кубу положат на операционный стол или куда там кладут обгоревших людей, менты пробьют насчет пожара в закусочной, поговорят с Шубиным, если он жив. А он наверняка жив, потому что такие типы легко не подыхают. И хрендец на ровном месте. Кубу отправят в тюремную больничку, а Желабовского прямой наводкой в СИЗО, в тухлую камеру на тридцать рыл.
    Углядев указатель и жестяной щит на столбе, Жлоб резко вывернул руль, съехал с трассы и погнал «опель» по дороге через лес. В дачном поселке Масловка жил Николай Николаевич Кучушев, знакомый доктор из районной больницы. Пару раз он штопал Жлоба, когда его порезали ножом какие-то залетные отморозки. И Кубе тоже как-то помогал. Хороший мужик. Главное, цену не ломит, берет по-божески. И умеет держать язык за зубами.

*   *   *   *

    Мобильник зазвонил в тот момент, когда, вцепившись мертвой хваткой в руль, Жлоб на темной узкой дороге разогнал тачку до девяноста километров. Пришлось сбавить газ. Услышав голос Постникова, Жлоб поморщился. Как некстати этот разговор именно сейчас.
    — Ну, где вы пропали? — выпалил Постный. — Какого хрена не звоните? Я жду как опущенный, а ты язык проглотил.
    — Вот как раз хотел, — пролепетал Жлоб.
    Но Постников не стал слушать.
    — Или вы стали настолько крутыми, что и докладываться не надо?
    — Да, Павел Митрофанович, — невпопад ответил Жлоб, он не успевал следить за темной дорогой.
    — Что «да»? Крутыми, мать вашу заделались?
    — То есть, нет, Павел Митрофанович.
    — Что ты ладишь: Пал Митрофаныч? Говори, как дела?
    — Все плохо. Куба обгорел. Сильно очень. Когда вспыхнул огонь, он оказался рядом… Сейчас его к доктору везу. К Кучушеву на дачу.
    — Я не о здоровье Кубы спариваю, — заорал Постный. — Я спросил: как наши дела? Ты что, тупее материной задницы? Уже русских слов не понимаешь?
    — Забегаловка сгорела. Дотла. Все тип-топ.
    — Ну, с этого и надо было начинать, — тон Постникова смягчился. — Отвезешь Кубу к коновалу, а потом обязательно мне звякни. В любое время, хоть ночью, хоть утром. Только в больницу не суйтесь. Понял меня? В больницу ни ногой.
    — Все понял, — отозвался Жлоб.
    Кроткие гудки. Жлоб бросил трубку на пассажирское сидение и увеличил скорость. Дорога сделалась чуть шире, в просветах между деревьями открылось небо. Еще два поворота, и они на месте.
    — Шестьсот долларов, — громко и внятно сказал с заднего сидения Куба. — Слышь? Шестьсот…
    — Чего шестьсот? — проорал в ответ Жлоб.
    Он чувствовал, что в груди бешено молотится сердце, руки сделались слабыми и вялыми, а на глаза наворачиваются слезы.
    — Баксов наварили… Шестьсот баксов… За мою жизнь…
    Куба зашелся каким-то диким нечеловеческим смехом, похожим на рыдание. От этого смеха мурашки по коже бегали. А потом затих и, сколько не звал друга Жлоб, тот не отзывался. «Опель» съехал на обочину, Жлоб вывалился из салона, распахнул заднюю дверь. Куба лежал на боку между сидениями и, кажется, не дышал.
    Жлоб, боявшийся покойников, почувствовал дрожь в коленях, он метнулся к багажнику, открыл крышку и долго шарил внутри, пока не нашел китайский фонарик с длинной рукояткой. Пересилив страх, Жлоб с ногами забрался на заднее сидение, посветил в черное лицо друга, потормошил его за плечо. Никакой реакции, только голова мотнулась из стороны в сторону, и все.
    На коже столько сажи и копоти, будто Куба из печной трубы вылез. От рубахи и штанов остались обгоревшие лохмотья, и они еще дымились. Опаленные огнем волосы превратились в темный нарост на голове, будто череп покрылся темной коростой. Кожа на щеках и губы потрескались, в этих трещинах выступила желтоватая сукровица. Почувствовав позывы тошноты, Жлоб вытащил из-под колена последние две бутылки пива, открыл пробки зубами. И полил пивом Кубу. Потер рукой его лицо и грудь ладонью и снова полил пивом из второй бутылки. Толку чуть, только копоть размазал.
    — Чего?
    Куба широко открыл глаза, и стало еще страшнее. Глазные яблоки, кажется, тоже закоптились, сделались какими-то серыми.
    — Ничего, — сказал Жлоб и не услышал своего голоса. — Как ты?
    — Деньги забрать хочешь?
    — Ты лежи, — прошептал Жлоб. Слава богу, друган жив, только поджарился, как картошка на костре. От нестерпимой боли у него с головой полный разлад. — Лежи. Мы к доктору едем. На месте будем уже минут через десять. Потерпеть надо.
    — Деньги хочешь забрать? — Куба заплакал. — Мою долю… А я не дам…
    — Мне не нужны твои деньги, — Жлоб всхлипнул, едва сдерживая рыдания. — Ты только потерпи.
    — Хер тебе, а не деньги, — черным языком Куба слизывал пивную пену. Он не понимал слов. — Отсоси…
    Всхлипнув, Жлоб снова сел за руль и погнал машину дальше. Дождь кончился, свет фар, отраженных лужами, блестел, как самоварное золото.
    Большой дачный поселок утопал в темноте, только на главной улице каким-то чудом сохранились два подслеповатых фонаря. Жлоб скорее интуитивно, чем по памяти, нашел нужный поворот и нужный дом, спрятанный в темноте сада, остановился впритирку с низким штакетником забора.
    — Я сейчас, — сказал он. — Ты жди. Просто лежи и не шевелись.
    Выбежав из машины, он толкнулся в незапертую калитку. Гремя цепью, из темноты выскочила белая в темных пятнах собачонка и зашлась пронзительным лаем, норовя тяпнуть названного гостя за ляжку. Жлоб, остановился, сжал кулаки и сквозь оскаленные зубы прошипел:
    — Сейчас сам тебе горло перегрызу, тварь.
    Собачка, видно, поняла смысл слов и серьезность намерений этого мерзкого существа, пропахшего бензином и гарью. Она больше не тявкала, пятясь задом, заползла в конуру и не высунулась. В доме светились два окна, и еще на застекленной веранде горела лампочка. На занавески ложились чьи-то тени. Слава богу, значит, Кучушев на месте.
    Через пять минут машину загнали на участок и, врач, согнувшись на заднем сидении машины, осматривал Кубу. Жлоб включил верхний свет и светил фонарем на своего друга, а сам отворачивался в сторону, когда Куба протяжно стонал. Потому что не было сил смотреть на все это. Кучушев вылез из салона и потряс кудрявой головой.
    — Твоего кореша надо в областную больницу везти, — тихо сказал он. — Иного выхода нет. Обожжено примерно восемьдесят процентов тела. В домашних условиях ничего сделать нельзя. Ничего… Он жив по недоразумению. Потому что еще молодой.
    — У меня есть деньги. Примерно двести баксов. И у него в лопатнике еще около шести сотен. Я же не забесплатно прошу. А, хороши деньги. Считай, твои.
    — Мы зря теряем время, — снова покачал головой Кучушев. — Разговорами ему не поможешь.
    — Я же говорю: деньги есть…
    — Тут дело не в деньгах.
    Жлоб шагнул вперед, сграбастал врача за ворот рубахи и сдавил горло пальцами. Нащупал кадык, твердый, как грецкий орех, сдавил его пальцами.
    — Ты что мелешь, гад, — голос Жлоба вибрировал. Он не мог поверить, что попусту потерял столько времени, а Кучушев палец о палец ударить не хочет. — Да я тебя, срань такая, прямо тут удавлю.
    — А-а-а-а… Отпусти. Больно…
    Кучушев кое-как освободился от тисков, сжимающих кадык, и отдышался.
    — Ты что, совсем… Так ведь убить можно. Невзначай.
    — И я сделаю это, — кивнул Жлоб. — Если еще раз скажешь «нет», считай, что ты уже дуба врезал.
    — Все, что я могу, это немного облегчить его страдания, — замялся Кучушев. — У меня в заначке есть морфин. Твой друг после укола, по крайней мере, не впадет в болевой шок…
    — И хрена ты мнешься, как целка перед абортом? — крикнул Жлоб. — Тащи сюда свой морфин. Тут человек помирает, а он, падла, бодягу разводит.
    Кучушев вернулся со шприцем в руке. Снова покопался на заднем сидении, уколол Кубу, а когда Жлоб стал совать деньги, не взял их.
    — Уезжайте, пожалуйста, — прошептал он. — Прошу вас. У меня трехлетняя внучка в доме. И родни полно. Больше ничем не могу помочь.
    — Может, давай его хоть на сидение положим. Чего он там валяется на полу машины. Как собака дохлая.
    — Пусть лежит, как ему удобно и где удобно, — ответил Кучушев и прижал ладони к груди. — Уезжай.
    — Уеду, — мрачно пообещал Жлоб. — Но еще вернусь. Рассчитаться с тобой за оказанную помощь.
    — Погоди, погоди…
    Но Жлоб уже не слушал. Смачно плюнув под ноги, он сел за руль и огни «опеля» исчезли в темноте.

*   *   *   *

    И опять ночная дорога, свет фар, выхватывающий из темноты заборы, стволы деревьев и неровное полотно асфальта. Ладони потели от волнения, и руль был скользким, будто его мылом натерли. Жлоб гнал машину в обратном направлении, путь через лес казался бесконечным, сзади тихо стонал Куба. Видно, морфин, который вколол Кучушев, был левым, бодяжным или это вовсе не наркотик. Врач наверняка уколол Кубу грошовым анальгином, лишь бы отвязались. Скот, крохобор паршивый. А еще людей лечит. Впрочем, лечит — это совсем не то слово. Помогает пациентам поскорее прибраться, — так будет правильнее.
    Жлоб остановил машину, когда стоны прекратились. Зажег верхний свет, и заглянул за кресло. На полу неподвижно лежал Куба, похожий на обгоревшее бревно. Ясно, теперь спешить уже некуда. Почувствовав позывы тошноты, Жлоб вылез из машины, перевел дух и выкурил сигарету. Из дорожных канав поднимался туман, в лесу чирикнула бессонная птичка, облака разошлись, на сером небе появилась мелкая россыпь звезд. Жизнь продолжалась, но не для Кубы.
    Жлоб набрал номер Постникова, в трубке слышались женские голоса и звон бутылок. Постный не сразу вспомнил, с какой целью звонит один из его бойцов.
    — Умер, говоришь? — переспросил он. — М-да… Черт побери. Как некстати вся эта муйня. Поручи вам работу, саму простую, самую легкую, вы обязательно обосретесь. И еще этот трупешкик. Тоже мне, подарок. А что, Кучушев не мог помочь?
    — Сказал, что не мог, — голос Жлоба дрожал от волнения и злости. — А так хрен его знает. Может, возиться не захотел.
    — Чего? — переспросил Постный. — Нет, это я не тебе. А ты давай… Наливай. Девчонки уже заждались. Легли и просят.
    Снова послышался звон бутылок и чье-то ржание.
    — Слышь, Игорь, ты вечно звонишь не ко времени, — сказал Постный. — Всю дорогу у тебя одни проблемы. Вечно так: дай тебе говна, дай ложку. Ничего сам решить не можешь. Ладно… Так ты говоришь: Куба того… Откинулся?
    — Вот именно: того, — подтвердил Жлоб и всхлипнул, готовый заплакать. — Умер, да… Мертвее не бывает. И я не знаю, что делать дальше.
    — Машина на кого зарегистрирована? На Кубу? И хорошо. Отгони «опель» подальше, посади покойника за руль, залей салон бензином. И дальше по программе. Пусть менты потом разбираются. Хотя тут и разбираться нечего: несчастный случай. Все, действуй. Думаю, что спичку ты сможешь зажечь и без посторонней помощи.
    Послышались короткие гудки, Жлоб убрал телефон и не мог пересилить отвращение и страх, залезть в машину, пока не нашел в багажнике бутылку с питьевой водой и армейскую фляжку с водкой. Он сделал пару жадных глотков, сел за руль и погнал дальше, чувствуя, что голова идет кругом, и в таком состоянии он едва ли далеко уедет.

*   *   *   *

    В половине девятого кто-то затопал на крыльце, потом на всю катушку заиграл радиоприемник, послышалась возня на кухне. Это явилась хозяйка и принялась собирать на стол. Кот лежал на спине, вдыхая запах сена, тушеного мяса и гречневой каши, доходивший сюда из кухни. От этих запахов разыгрался какой-то волчий, звериный аппетит. Кот вытащил из рюкзака пару яиц, ломти хлеба и пластиковую бутылку с водой. Жаль, что не догадался взять соли. Но и так сойдет.
    За окном быстро стемнело, непогожий день превратился в ненастный вечер. Кот не рискнул зажигать фонарь, в сумерках издали виден даже слабый свет на чердаке. Утолив голод, он снова лег на сено, закрыл глаза и стал слушать, как по железной крыше стучит дождик. Стрелки часов подобрались к десяти вечера, Кот стал беспокоиться, что попусту будет караулить кума, а он не явится ни сегодня, ни завтра. Но в сенях затопали сапоги, послышался мужской голос. Слов Кот не разбирал, но теперь ясно главное: тот, кого он ждал, все же вернулся.
    Чугур зашел в сени, скинул дождевик и китель. В спальне он переоделся в спортивный костюм, наскоро поужинал и стал собирать дорожную сумку.
    — Ты чего так поздно? — спросила Бударина.
    — Поздно? Это еще рано, — отозвался Чугур, укладывая полотенце и бритвенные принадлежности. — Все разъехались. На юга задницы греть. А те, кто остался, тупее сибирского валенка. На хозяйстве вместо себя оставить некого. Дела в Москве займут дней пять, не меньше. Значит, неделю меня не будет.
    — А как же деньги? Ты ведь говорил, надо в банке заказывать? Заранее?
    — Я сегодня пять раз звонил в эту фирму по продаже недвижимости. Все уточнял… Короче, чемодан с налом туда тащить не надо. Можно в Москве с книжки снять. А еще лучше оформить перевод. Со счета на счет. Как только деньги переведут, можешь сходить к своей подруге Тоське. И сказать до свидания. И деньги, что ей в долг давала, не забудь потребовать. А иначе это сделаю сам.
    Кум перенес дорожную сумку из спальни в горницу. В Москве он остановится у одного старого приятеля Антона Васильевича Кленова, с которым вместе служили еще на севере. Теперь Антон перебрался в Москву, нашел теплое место в охранной структуре одной крупной строительной фирмы. И в хрен не дует. Знай себе купоны стрижет, шастает по бабам и квасит. Но челюсть у Кленова отвалится, когда он узнает, по какому делу приехал в столицу бывший сослуживец.
    Чугур усмехнулся, присел к столу, вспоминая, все ли вещи собрал.
    — Ты не маячь перед глазами, — сказал он любовнице. — Ложись и спи. Я себе тут, в комнате постелю.
    Когда сумка оказалась собранной, кум присел за круглый стол в горнице и стал смотреть в темное окно. За хлопотами тревоги последних дней отошли на задний план, вроде как забылись. На ночь глядя, как всегда, снова всплыли в памяти. Скорей бы уж закончилась вся эта тягомотина с оформлением дома на Кипре, с отставкой. И на дом Будариной надо найти покупателя. Дел впереди — целый воз и маленькая тележка. Но свет в конце тоннеля уже виден.
    Кум успокоил себя мыслью, что на новом месте, у теплого моря, оживет душой, стряхнет пыль неприятных воспоминаний и тревог. Но тут же поправил себя: до Кипра еще добраться надо, еще дожить до него надо.
    Попугай Боря, замерев на жердочке, угрюмо молчал, словно собирался сказать какую-нибудь новую гадость или выругаться, но не мог вспомнить крепкое слово.
    Чугур вышел в сени, проверил, не забыл ли задвинуть засов, когда заходил в дом. Он вернулся в комнату, потушив верхний свет и включив настенной светильник, разделся до трусов и майки. Снова поднялся, вытащил из кобуры пистолет и сунул его под подушку. Так спится спокойнее. Вытянулся на диване, накрылся ватным одеялом. Взял в руки книгу рассказов о Ленине, раскрыл томик наугад, на первой попавшейся страничке. Осилил три абзаца и, дернув шнурок, выключил лампу.
    Кум ворочался с боку на бок, не ко времени вспоминая все дела, что успел переделать за долгий день: набралось порядочно. Полежав на спине четверть часа, он решил, что переутомился, поэтому и сон не шел.
    Невольно Чугур стал думать о завтрашних хлопотах. В Москву поездом он доберется уже после обеда. И, чтобы не терять день, сразу двинет в агентство, там его уже будет ждать некто Жаров, старший менеджер по продажам недвижимости за границей. Конечно, доверять этим фирмачам нельзя. Сидит у них в конторе сволочь на сволоче и жулик на жулике. Тюрьма по ним плачет. Только и думают, как простого человека объегорить, деньги халявные загрести. А этот Жаров, видно, там основной, козырную масть держит.
    Эх, промурыжить бы его недельку на зоне, да еще в кандей засунуть на несколько деньков. И подсадить к нему какого-нибудь голубца, самого грязного, больного сифилисом. И строго наказать этому голубцу, чтобы он и Жарова того… Опустил. Тогда бы этот хренов менеджер по-другому запел, зараз цену на дом сбросил, а то и вовсе обнулил.
    Свет в избе погас ровно в час ночи. Выждав минут сорок, Кот стал осторожно пробираться к люку, в темноте неловко задел носком сапога пустую банку, опрокинул ее. Хорошо, не разбил. На всякий случай Кот выждал минуту, прислушался. Наверняка кум уже дрыхнет без задних ног. И теперь все надо сделать быстро и по возможности тихо.
    У стенки на кровати спит хозяйка, подушка пропахла недорогими цветочными духами. А кум с краю. Тут не промахнешься, даже если очень захочешь. От двери до изголовья кровати ровно пять шагов. Это займет три-четыре секунды. Два выстрела в голову — это еще пару секунд. Пока эта продавщица проснется, поймет, что к чему, включит свет и побежит будить соседей, он будет уже далеко отсюда.
    Кум уже задремал, когда услышал, как скрипнула доска. Он открыл глаза, осмотрелся. В комнате темно, как в могиле.
    — Ирка, ты, что ли, встала? — тихо спросил кум и не услышал ответа. — Слышь, Ирина…
    И снова нет ответа. Значит, не она. Вероятно, просто почудилось. И не мудрено. При такой-то жизни не долго и с приведением встретиться, а то и вовсе крыша на курорт уедет. Кум смежил веки и тут услышал странный далекий звук, будто кто стакан с места на место переставил или уронил. И снова гулкая тишина, от которой в ушах звенит.
    Кум вытащил из-под подушки пистолет, передернув затвор и включив предохранитель, сунул его на прежнее место и сладко зевнул. В доме никого нет, а на улице в такую-то погоду тем более. И нечего себя пустыми страхами изводить.

*   *   *   *

    Выждав еще сорок минут, Кот переобулся в мягкие кеды, поднял крышку люка, подхватив корзину, в которую сложил все пожитки, медленно спустился вниз по лестнице. Темнота в сенях кромешная. Одно окошко, выходившее в сторону соседского участка, занавешено темной сатиновой занавеской, в другое, дальнее окно, пробивается млечный свет уличного фонаря, такой слабый, что не увидишь вытянутую вперед руку.
    Кот поставил кошелку на пол под лестницу, снял с головы и опустил в нее кепку. Неподвижно постоял пару минут, дожидаясь, когда глаза привыкнут к такому освещению. Он вытащил из-под ремня ствол. Патрон уже в патроннике. А с близкого расстояния, почти в упор, Костян не промахнется даже при нулевой видимости. До двери в горницу ровно шесть шагов, надо взять наискосок, чуть правее.
    Фонарик в кармане пиджака, но пользоваться им нельзя. Впрочем, большой надобности в фонаре нет. Кот, когда обследовал дом, замерил и запомнил, сколько шагов нужно сделать и в какую сторону, чтобы оказаться у цели.
    До двери в горницу оставалось метра полтора, когда под ногой скрипнула половица. Кот остановился, замер на месте, вслушиваясь в звуки ночи. Все также по крыше и подоконникам шуршал мелкий дождик, по жестяным желобам вода стекала в бочку, стоявшую у ближнего угла дома. Кажется, этот проклятый скрип, кроме Кота, никто не услышал. Он сделал вперед три мелких шага, провел по двери ладонью, нашарил железную ручку и медленно потянул ее на себя. Петли хорошо смазаны, тут все пройдет тихо. Лишь бы попугай Борхес, почуяв незнакомца, не выдал матерную тираду.

*   *   *   *

    Света в горнице было больше, чем в сенях, тут окна пошире, и занавески прозрачные. Кот переступил порог, он держал пистолет в полусогнутой руке, у плеча. Дверь не скрипнула, попугай не подал голоса. Кот инстинктивно отступил на шаг: что-то насторожило его. В слабом свете видны контуры разобранного дивана, белая простыня или пододеяльник. Значит, кум спит здесь… Кот сделал шаг в сторону.
    И в следующую секунду увидел всполох огня, человека, упавшего с дивана на пол, грохнул выстрел. Запрыгала по крашенным доскам стреляная гильза. Снова выстрел, пуля прошла в сантиметре от головы. Разнесла в мелкие осколки зеркало, висевшее возле двери. Отскочивший осколок, полоснул по шее, Кот от бедра навскидку выстрелил в то место, где увидел человека. Шагнув в сторону, снова нажал на спусковой крючок. Пуля разорвала подушку и матрас, по комнате разлетелся белый пух, напоминающий большие снежинки. Кот повалился на колени, инстинктивно вжал голову в плечи.
    Он не видел своей цели. Чугур должен быть где-то здесь, совсем близко. Горница большая, метров тридцать, но спрятаться ему негде, разве что за углом бельевого шкафа. Дверь, ведущую в спальню, кум не открывал. Он затаился и ждет, он тоже не видит противника и боится обнаружить себя, пальнув в темноту, наугад. В этой ситуации все решает только один выстрел. Один точный выстрел. И шансы противников равные — пятьдесят на пятьдесят.
    Костян, резко разогнув ноги, прыгнул в другую противоположную от дивана сторону. Один за другим ударили три выстрела. Пули выбили щепу из деревянных стен и двери, Кот выстрелил в ответ и упал на пол. Еще две пули прошли у него над головой. Кот, распластавшись на досках возле стола, лежал неподвижно, затаив дыхание, ждал. У кума остался один патрон, перезарядить пистолет он вряд ли успеет, да и запасной обоймы наверняка нет под рукой.
    Вопрос один: промажет Чугур или попадет в яблочко.
    Кот разглядел темный абрис четырехстворчатого бельевого шкафа. Он вытянул руку и дважды выстрелил, рассчитывая, что пули не срикошетят, пробьют стенку и дверь, достанут кума. Кот перевалился с живота на бок, а потом снова на живот, ожидая ответного выстрела. И выстрел прозвучал. Пуля, срикошетив от столешницы, изменила траекторию и обломила рожок хрустальной люстры.
    Кот, про себя считая израсходованные патроны, выстрелил еще два раза. С грохотом вывалилась и рухнула на пол разбитая пулями дверца шкафа. И еще Кот услышал тяжелый стон. Так и есть: кума зацепило. Теперь главное — не дать ему перезарядить пушку, если запасная обойма у кума все же есть. Вскочив на ноги, Кот бросился к шкафу. Поскользнулся на битом стекле, чтобы сохранить равновесие, взмахнул руками.
    В это же мгновение Чугур налетел на него, как железнодорожный локомотив на зазевавшегося пешехода. Кот успел подумать, что кум не ранен, на нем царапины нет, все эти жалобные стоны — лишь уловка, на которую попал Костян. Пистолет выскользнул из раскрытой ладони и потерялся в темноте. Чугур тяжело рухнул на пол, подмял под себя противника, вцепился ему в уши, потянул голову на себя, а потом толкнул ладонями в лоб. Ударившись о доски затылком, Кот на секунду потерял нить событий.
    И снова Чугур, не давая шанса вывернуться, долбанул его затылком об пол. Кот, оттолкнувшись подошвами от пола, попытался сбросить с себя кума, но ничего не получилось, Чугур мертвой хваткой вцепился ему в горло, сжал свои твердые, будто вырезанные из корня дуба, пальцы. Кот задыхался, начинал хрипеть, он пытался оторвать от горла руки противника, но сил не хватило. Голова уже наливалась тяжестью и кружилась, а руки слабели.
    Тогда Кот вцепился руками в майку Чугура, обхватил его за плечи и, приподнявшись, снизу вверх ударил головой в лицо.

*   *   *   *

    В соседней комнате вспыхнул свет и тут же погас. Ирина Степановна, разбуженная выстрелами и звоном битого стекла, метнулась к двери, врубила свет, но тут решила, что огня зажигать никак нельзя. Что происходило за дверью, понять можно по звукам. Слышалась возня, глухие удары и стоны.
    Парализованная страхом, Бударина упала на шерстяной коврик, закрыла уши ладонями. Мысли одна нелепее другой лезли в голову. Возможно, это вернулся бывший муж Леня и полез с кулаками на Чугура. Но кто тогда стрелял? И каким образом бывший супруг сумел войти в дом? На двери засов и замок надежный. Окно разбил? Почему же тогда не встал Чугур, спавший очень чутко? Он просыпается от любого шороха, а тут окно размолотили и хоть бы что. Такого быть не может. Надо выйти в горницу, надо что-то сделать.
    Ирана Степановна доползла до шкафа, не вставая с пола, распахнула створку. Под тряпками лежало двуствольное охотничье ружье шестнадцатого калибра и старый патронташ, — все, что, уезжая неизвестно куда, оставил здесь Ленька. Света из окна слишком мало, но можно действовать ощупью. Ирина Степановна, умевшая обращаться с ружьем, откинула стволы, засунула патроны в патронник. Внутренней частью ладони взвела курки. Он не видела маркировку гильз, поэтому не представляла, чем снаряжены патроны, картечью или дробью.
    Впрочем, сейчас это большого значения не имеет. Возможно, и стрелять не придется, можно просто пугнуть названного гостя, пустив один заряд в потолок. А если человек окажется слишком навязчивым, что ж… Ружье не пистолет. С близкого расстояния из него не промахнешься. Она поднялась на ноги, шагнула к двери.
    Кот снизу навернул Чугура кулаком в горло, помогая себе бедром, повалил его на бок. Ударил коленом в живот и, вскочив на ноги, нанес прямой удар подошвой в лицо кума. Снова ударил, но противник сумел захватить его ногу руками, сложенными крест-накрест, вывернул ступню до хруста в суставе и, когда Кот потерял равновесие, попытался ударить его кулаком в промежность.
    Чугур действовал на ощупь, он почти ничего не видел, кровь из рассечения над бровью заливала глаза, и вытереть ее не было ни сил, ни возможности. Ничего, он справлялся и не с такими молодцами. Тактика тут простая, подмять Огородникова под себя, порвать ему глотку или выдавить глаза. А там уж он размажет эту скотину по стенке тонким слоем. Кот, растянувшись на полу, попытался подняться, оттолкнувшись ладонью от досок, но кум снова перешел в атаку, вцепился в шею, навалился на него мощной грудью. Кот почувствовал, как ладонь коснулась металла. Пистолет, вывалившийся из руки, теперь оказался рядом.
    Он обхватил пальцами ствол и саданул кума по голове рукояткой пистолета, как молотком. Чугур ослабил хватку, вскрикнул от боли. И получил второй удар, на этот раз в височную кость. Через мгновение, Кот оказался наверху, он сидел на противнике, бедрами сжимая его грудь и наотмашь бил пистолетом по голове, пока не почувствовал, что все кончено.
    Кот поднялся на ноги, справился с головокружением, опустил пистолет в карман пиджака. Голова оставалась тяжелой, а мысли путались.
    Свет в комнате вспыхнул так неожиданно, что Кот зажмурился. Он развернулся лицом к двери в спальню, прикрывая глаза ладонью. Час от часу не легче. На пороге стояла относительно молодая женщина с ладной фигурой, одетая в полупрозрачную ночную рубашку. Хозяйка целилась в Кота из охотничьего ружья, она крепко прижимала тыльник приклада к плечу, а палец держала на спусковых крючках.
    Чугур с лицом залитым кровью неподвижно лежал на полу, разбросав руки по сторонам. Кот попятился к двери.
    В клетке ожил попугай, запрыгал, зашуршал газетой и выпалил.
    — Ум-р-ри мусор. Умри…
    — Не туда идешь, Огородников, — сказала Ирина Степановна. — Шагай в обратном направлении. В спальню.
    От удивления Кот раскрыл рот, поднял руки вверх и застыл на месте.
    — Соседи наверняка слышали выстрелы, — сказал он первое, что пришло в голову. — Сейчас ментов поднимут.
    — Ближние соседи уехали к родственникам, — ответила Бударина, держа кота на мушке. — А дальние соседи пистолетных хлопков не услышат. В доме стены из круглого леса и доской обшиты. Вот если из ружья пальнуть — это да. Весь поселок проснется. Поэтому не толкай меня на крайности.
    — Умри мусор, — снова крикнул Борхес.
    — Он уже умер, — ответила попугаю Ирина Степановна и глянула на Кота. — А ты в жизни лучше, чем на фотографии. Симпатичнее. Представительнее что ли…
    — А где ты видела мою фотографию? И фамилию откуда знаешь?
    — Этот приносил твое дело, — Бударина показала стволом на безжизненное тело кума. — За столом читал. Ну, идешь в спальню?
    — Ты бы отпустила меня, — сказал Кот. — У нас с кумом были свои счеты. Он моего друга… Это долго рассказывать. Слишком долго. Отпусти.
    — Ты на себя в зеркало посмотри, герой. Кровь на пиджаке, на рубахе… Везде. Далеко ли ты убежишь в этих тряпках? До первого мента разве что.
    — Да, пожалуй, — кивнул Кот и опустил руки. — Но я не умею под дулом ружья заниматься такими делами. У меня ничего не выйдет.
    — Вмести поучимся, — ответила Бударина. — Опыт — дело наживное.
    — Кроме того, тут трупешник лежит. Как тебе рядом с мертвяком?
    — Нормально. От него от мертвого больше пользы, чем от живого, — Бударина презрительно поморщилась. — Если ты его убил, значит, были причины. Лично я на тебя не в обиде.
    Страх и удивление прошли, осталась лишь усталость. Кот потер лоб ладонью, кажется, у него поднялась температура.
    — А ты на меня не стукнешь?
    — Тут, как говориться, все будет зависеть от тебя, — Бударина улыбнулась и опустила ружье. — Нет, сначала иди в ванную. Сбрось с себя одежду, помойся. А потом…
    — Понял, — кивнул Кот. — Все понял. Сначала в ванную. Я не против.

*   *   *   *

    Старший следователь майор Станислав Азаров угробил целое утро, посвятив его очередному, четвертому по счету, допросу вдовы Марии Пашпариной. Он не стал приглашать женщину на Петровку, сам приехал в местное отделение милиции, где ему до обеда предоставили отдельный кабинет на втором этаже. Пашпарина прибыла без пяти минут девять, хотя после гибели мужа еще не отвыкла от барских замашек и наверняка дрыхла бы до полудня, если бы не повестка.
    Азаров, заполняя бланк протокола допроса свидетеля, пребывал в хорошем настроении, испытывая что-то вроде вдохновения, он был почти уверен, что сегодня бабу удастся разговорить. Хочет она того, или нет, но предметный разговор состоится. Для разминки Стас задал несколько вопросов, ответ на которые знал наперед.
    — Итак, во время нашей прошлой и позапрошлой встречи вы утверждали, что в глаза не видели друга вашего мужа, так?
    — Совершенно верно. Если вы только за этим вызвали меня сюда, то, к сожалению, мы оба напрасно теряем время.
    Она заводится с пол-оборота. И хорошо. Пусть эта сучка позлится, выйдет из себя, поскрипит зубами. Стас задал еще полтора десятка бессмысленных вопросов и аккуратно, почти дословно, записал ответы в протокол. За последние два дня старший следователь проделал большой объем работы, написал кучу запросов, побеседовал с двумя десятками персонажей этой истории и выяснил некоторые любопытные факты.
    — Вы не вспомнили имя гостя вашего супруга?
    — Нет. То есть… Николай. Кажется.
    — Хорошо, пусть сегодня он будет Николаем, — согласился Азаров.
    Так, Алексей Косенко, заместитель и компаньон покойного Пашпарина, утверждал, что Димон ждал возвращения своего старого дружбана, с которым в молодые годы крутил какие-то темные дела. Имени друга Димона Косенко не знал. Своему старому кенту Пашпарин хотел за здорово живешь отдать долю в своем бизнесе, и долю немалую. Димон как-то проговорился, что он обязан тому парню не только своим благополучием, но и свободой. Косенко сказал, что пара фраз была брошена вскользь, как бы между делом и скоро забылась.
    Но после смерти Димона его слова наполнились совершенно иным содержанием, другим подтекстом. Похоже, что Пашпарин хотел задобрить некоего человека, с которым в прежние времена водил дружбу. И которого по каким-то причинам боялся. В широту натуры жуликов и прохиндеев, вроде покойного Димона, следователь не верил ни секунды. Такими людьми движет лишь голый расчет, меркантильные интересы. И еще страх. Иначе с чего бы разыгрались приступы беспричинной щедрости?
    О жизни Димона Азаров составил некоторое, самое общее, представление. Коротко говоря, это типичный отморозок, который хотел выглядеть респектабельным бизнесменом, но так и остался уличным отморозком. В свое время Ошпаренный тесно общался с тремя парнями, личности которых установлены. Все были на приколе у милиции, по информации из оперативных источников, занимались угоном и перепродажей дорогих иномарок.
    Что интересно, эта троица участвовала в неудачном ограблении одной коммерческой шарашки и перестрелке с милиционерами, в ходе которой двое парней были убиты, этот факт сомнений не вызывает, а единственный выживший фигурант, некто Константин Огородников по кличке Кот, надолго загремел на зону.
    В исправительно-трудовое учреждение строго режима ушел срочный запрос и на следующий день получили ответ за подписью начальника колонии Ефимова. Оказывается, несколько дней назад Огородников скончался от воспаления легких. Много смертей, слишком много для одного уголовного дела. Но нет причин не верить в кончину Кота, но и поверить трудно. Ведь тогда получается, что близких друзей у Димона не было. Значит, что в природе не существует человека, которому бы Пашпарин мог сделать этот королевский подарок. С колонией, где мотал срок Кот, еще предстоит разобраться, но в следственной практике Азарова бывали случаи, когда мертвые воскресали, а живые люди числились умершими.
    Следователь внимательно посмотрел на вдову Димона. Дамочка очень раздражена, она нервничает, но делает вид, что спокойна. Получается плохо. Кажется, она дозрела, пора задавать вопросы по существу.
    Азаров выложил на стол увеличенную фотографию Огородникова, придвинул снимок к Пашпариной.
    — Вот этот тип очень похож на легендарного ночного гостя, — сказал он, наблюдая за выражением лица Маши. — Карточка из личного дела Огородникова. Сделана четыре года назад тюремным фотографом. Но узнать Костю можно. С той поры он не слишком сильно изменился. Правда?
    — Я не буду продолжать эту беседу, пока в кабинете не появится мой адвокат.
    — Если здесь появится адвокат, на этом столе появится постановление о вашем задержании, — Азаров хлопнул по столешнице ладонью. Звук получился приятный, будто кому пощечину залепили. — Я лично подберу для вас какую-нибудь статью УК. А выбор у меня большой. И наши разговоры будут продолжены в кабинете следственного изолятора. Адвокатов туда пускают очень редко. Подумайте о ребенке. Отца ему уже не вернешь. Но он может потерять и мать. Дело куда серьезнее, чем вам кажется.
    — Я имею права не давать показаний против себя. И мужа.
    — Слушайте, вы интересуете меня в последнюю очередь. А ваш муж, если вы помните, лежит на кладбище. Сейчас я ищу Огородникова. Он моя цель, а не вы. Но если и будет продолжаться вранье, тем хуже.
    — Не желаю слушать ваши угрозы.
    Азаров пожал плечами. Сейчас он начинал блефовать, очень важно, чтобы Пашпарина ни на миг не усомнилась в блефе.
    — У меня есть показания кастелянши, которая дежурила в холле вашего дома, когда там появился ваш муж в компании Кота, — сказал Азаров и загнул один палец. Старая грымза, дежурившая в ту ночь в холле здания, не смогла вспомнить, был ли с Димоном именно человек с фотографии. Или ночной гость просто немного смахивает на него.
    — Второе. Есть показания охранников, которые видели Огородникова, когда он заявился в офис вашего мужа и назвался Николаем Шубиным.
    Азаров загнул средний палец. Это, мягко говоря, большое преувеличение. Охранники врали и темнили, ссылаясь на то, что в день мимо поста проходят сотни разных людей, каждого в лицо не упомнишь. Парни боялись потерять работу, и Азаров особенно на них не давил. Только напомнил парням, что человек живет только один раз. И вовсе не для того, чтобы провести молодость за решеткой. А в СИЗО они запоют другую песню, но будет поздно останавливать огромную следственную машину. И дал этим гаврикам еще пару дней на размышление.
    — Третье. Секретарь вашего мужа, утверждает, что опознала Огородникова.
    Майор загнул безымянный палец. С секретарем покойного Димона не удалось поговорить. Она взяла больничный, а когда опера явились к ней на квартиру, выяснилось, что баба два дня, как уехала из Москвы, и неизвестно когда вернется обратно. Позже выяснилось, что на следующий день после убийства Димона, секретарь чартерным рейсом вылетела в Италию, якобы на отдых.
    — Четвертое. Компаньон Дмитрия Алексей Косенко видел Огородникова в офисе фирмы. Они столкнулись в коридоре нос к носу. Тут ошибок быть не может. Я могу и дальше перечислять имена свидетелей. Но пальцев не хватит, даже если я сниму ботинки и носки.
    Косенко в тот день и час был настолько пьян, что не узнал бы собственную мать, столкнись он с ней в ресторане, где с веселой компанией отдыхал с полудня. Этот хмырь вспомнил, что у друга Димона была какая-то кликуха, короткая. Но какая именно, в голове не удержалось.
    — Но я…
    — В то последнее утро вы вместе с мужем и Огородниковым спустились в подземный гараж. Вы сели в свою машину. А Пашпарин с Котом в джип «БМВ». И разъехались. Правильно?
    Пашпарина опустила взгляд.
    — В гараже установлена парочка видеокамер. Записи, сделанные с них, уже приобщены к делу, — на этот раз Азаров сказал полуправду. Записи камер слежения существовали, но физиономии Димона и его гостя в кадр не попали. — Ну, будем говорить или как? Перед тем, как ответить, вспомните о ребенке. Каково будет ему?
    — Чего вы добиваетесь? Ведь у вас уже все есть. Факты, свидетели…
    — Ваши показания — последний штрих в моей картине. Всего-то.
    Азаров видел, что Пашпарина побледнела. Плечи безвольно опустились, женщина всхлипнула, готовая заплакать. Все, баба готова облегчить душу. Значит, нюх сыщика не подвел его и в этот раз, а настырность в достижении цели принесла большой бонус. В гости приходил именно Огородников. Смутная догадка, мелькнувшая в бедовой голове Азарова, теперь превращается в реальный факт, установленный следствием.
    — Пить хотите? — следователь привстал с кресла. — Глоток водички?
    Не дожидаясь ответа, Азаров взял с подоконника графин и наполнил стакан.

*   *   *   *

    Солнце еще не поднялось над землей, предрассветные сумерки окрасили мир в серый цвет. Этой ночью Жлоб впервые ослушался хозяина, не выполнил приказ Постного, не сжег машину с трупом друга, а, завернув Кубу в брезент, закопал его возле лесополосы на краю огромного поля. Пару минут постоял у низкого могильного холмика, сел в «опель» и поехал в город.
    Дома никто не удивился его неурочному появлению, родные давно привыкли, что Игорь может вернуться домой в любое время дня и ночи. Может исчезнуть дней на пять и даже не позвонить. Матери дома не оказалось, она работала проводницей, сегодня ее смена. Брат у тетки в дерене. А старая бабка совсем глухая, спит в своей комнатенке до полудня.
    Жлоб принял душ, смыл въевшуюся в кожу грязь, вымыл голову. И, устроившись на кухне, соорудил себе омлет из четырех яиц, последний раз он ел вчера днем, в какой-то забегаловке проглотил чебуреки, и весь день промучился изжогой. С виду аппетитный омлет почему-то не полез в горло, Жлоб вывали его в помойное ведро, открыл бутылку пива и, присев у окна, стал тупо разглядывать квадрат старого двора.
    Он неподвижно просидел так около часа, потом вернулся в свою комнату, надел светлую шелковую сорочку, отлично выглаженные брюки и пиджак. Побрызгался одеколоном и прошелся щеткой по безупречно чистым ботинкам с верхом из лакированной кожи. Вытащил из обувной коробки пистолет ТТ и две снаряженных обойма. Пистолет засунул под ремень, обоймы опустил в брючный карман. Ключи от квартиры положил на тумбочку. Бабка так и не проснулась. Что ж, значит, не судьба сегодня увидеть ее.
    Через пять минут Жлоб спустился к машине и сел за руль. Он подъехал к автосервису «Динамит», остановившись перед полосатым красно-белым шлагбаумом, дал два коротких гудка. Только что заступивший на дежурство вахтер уже дремал в своей кирпичной конуре. Продрав глаза, он высунулся в дверь и, узнав Игоря Желабовского, нажал кнопку, поднял шлагбаум и помахал рукой, мол, проезжай, чего стоишь.
    Оставив машину у подъезда, Жлоб поднялся на второй административного этаж, стукнулся в приемную Постного. Секретарь Марина, оценив прикид визитера, покачала головой.
    — Пока шефа нет, — сказала она. — Но он звонил. Скоро подъедет.
    — Когда «скоро»? К вечеру?
    — Ну, в течение часа. А ты чего это так вырядился? Разбогател что ли?
    — Есть немного, — усмехнулся Жлоб.
    — И каковы, так сказать, источники доходов? Или я слишком любопытна?
    — Не слишком. Навоз продал. Вот оттуда и деньги.
    — Навоз? — переспросила Марина, туго понимавшая даже простенький юмор. — Фу, какая гадость. Впрочем, деньги не пахнут. Пригласил бы бедную девушку в ресторан. На ужин. С продолжением застолья в домашней обстановке, а?
    — Вот продам еще пару тонн навоза — и приглашу, — пообещал Желабовский. — Слово джентльмена.
    — Буду ждать. Ты присядь тут рядышком, газетку почитай.
    Марина облизнула густо накрашенные губки. Жлоб взял газету, но в приемной не остался.
    — В коридоре почитаю, — сказал он и вышел за порог.
    Устроился на стуле у двери и проворчал себе под нос:
    — Подстилка чертова. Сучка. Уже всех перетрахала. И теперь ко мне клинья подбивает.
    Он попытался читать заметку о молодой аферистке, опустившей на деньги двух кандидатов в мэры, но не смог осилить и пары абзацев. Мысли разбегались, а газетные строчки расплывались перед глазами. То ли после бессонной ночи такая петрушка, то ли от тех диких переживаний, что пришлось пережить.
    Комкая газету, Желабовский про себя перечислял все обиды, что ему пришлось претерпеть от хозяина. Он загибал пальцы, снова принимался считать и сбивался. Пожалуй, толстый поминальник наберется. И в смерти Кубы, если разобраться, виноват именно Постный. Хмурой дождливой ночью он послал двух парней поджигать ту паршивую забегаловку. Выбрал время. Не мог подождать, когда погода разгуляется.
    Смерть Кубы что-то перевернула в душе Желабовского. Даже не смерть, а отношение к смерти Постникова. Кубе поручались скользкие и опасные дела, а платили ему за грязную работу сущие копейки. Это — ладно, не в деньгах дело. Но приказ Постникова сжечь тело своего бойца в машине, сжечь, как дохлую дворняжку, как полено, — это выше человеческого понимания. В голове не умещается. Какой мразью надо быть, чтобы отдать такую команду. А если бы обгорел или поймал пулю сам Желабовский? Как поступили бы с ним? Наверняка, чтобы спрятать концы, погрузили еще живого в бочку и залили бетоном. Или закатали в асфальт. Или сожгли в промышленной печи.
    Насильственная мучительная смерть Желабовского не за горами. Скоро Постный узнает, что произошло возле «Ветерка» на самом деле. А узнает он обязательно, завтра, а может быть, уже сегодня. Потому что земля слухами полнится. Нашепчут добрые люди, что Шубина избили и ограбили и только потом подпалили закусочную. Старик, разумеется, узнал нападавших, он же не слепой. Скоро ниточка потянется от Игоря Желабовского к Постному. А шеф этого не простит. Его мясники спустят с Игоря шкуру и только потом, когда он на себе почувствует, что такое настоящая боль, прикончат.
    Раз такие дела, больше Жлоб на Постного не батрачит. И на месте оставаться нельзя. Сегодня же на машине он уедет в Нижний Новгород, где сейчас при делах старый приятель Женька. Он найдет приличную работу Желабовскому. Такую работу, где не надо пускать людям кровь и ломать кости. Лишь бы только все задуманное получилось, лишь бы прошло.

*   *   *   *

    Солнечное утро дядя Миша Шубин встретил на пепелище закусочной «Ветерок». Он сидел на перевернутом ведре и задумчиво смотрел то на головешки, залитые водой и пеной, то на металлический остов каркаса, то на дальний лес. Мысли путались, в голове наступил такой разлад, что Шубин не мог придумать, чем занять себя, что делать дальше.
    Договор страхования на «Ветерок» закончился всего-то месяц назад. Но в ту пору навалилось столько неотложных дел, что Шубин забывал продлить страховку, все откладывал это дело до лучших времен. И вот остался среди теплых головешек, без гроша в кармане, без перспектив.
    Пожарные прибыли во втором часу ночи, когда тушить было нечего. Пролили из кишки все, что осталось от закусочной и, включив сирену, помчались обратно в район. Следом появились менты, за ними два криминалиста в штатском. Шубину задавали вопросы, он пытался отвечать, но голова гудела, как пчелиный улей. Что вспомнил — сказал, а что забыл — того уж не вспомнить.
    За спиной урчал мотор милицейского «уазика», капитан Старостин, снимавший показания с потерпевшего, сидел на пассажирском месте, оформляя уже исписанные листки протокола.
    Все ясно, как божий день: на старика наехали какие-то отморозки, видимо, залетные. Избили, ограбили и, чтобы скрыть следы преступления, сожгли забегаловку. Добро хоть, самого хозяина в живых оставили. Слава богу. Иначе на РУВД повисло бы мокрое дело, которое, если разобраться, не имело никаких перспектив, только испортило бы блестящую статистику раскрываемости преступлений местного РУВД.
    А из области, из Главного управления внутренних дел, из прокуратуры давили и капали на мозги едва ли не каждый день: когда найдете убийц. Пожар и нанесение легких побоев — совсем другой коленкор, это не мокруха, за такие дела прокуратура теребить и снимать стружку не станет. Заезжая шпана из хулиганских побуждений спалила точку общепита. Ну, всякое бывает. До крови не дошло, — и то ладно.
    Да еще вопрос, что скажет пожарно-техническая лаборатория, какое выпишет заключение. Шубину дали по балде и сбросили в канаву. Момента поджога он не видел, в отключке был, а других свидетелей нет, значит, нельзя исключать, что произошло самовозгорание. Например, проводка коротнула или в распределительном щите оплавились предохранители — и пошло. И запылало. Короче, был поджог или это всего лишь стариковские домыслы — большой вопрос.
    Надо позвонить пожарным, а лучше самому съездить в лабораторию, чтобы парни не очень старались, не рыли носом землю. И облегчили жизнь милиционерам, не подбрасывали им лишней работы. Пусть будет самовозгорание. И на этом эффектная жирная точка.
    Закончив с писаниной, Старостин выбрался из машины, наклонился над дядей Мишей, положил ему на колени протокол.
    — Прочитай и напиши на каждой странице: с моих слов записано верно, и мною прочитано. Вот папку подложи, чтобы бумагу не помять.
    Шубин, перепрыгивая через строчки, не вдаваясь в смысл документа, пробежал протокол взглядом, начирикал то, что сказал капитан. И, поднявшись на ноги, вернул бумаги Старостину.
    — Тут, помню, грузовик стоял, — сказал Шубин. — Когда пожар начался, водила уехал. И еще легковушка, вроде как иномарка. Номеров не помню.
    — Не помнишь? — Старостин удивленно выкатил глаза. — Странно. Ну, когда вспомнишь, тогда в протокол и занесем. Все твои приятные воспоминания.
    — Мне точно известно, кто это сделал, — веско заявил Шубин. — Я этих сволочей из тысячи узнаю. Из миллиона. Я с первой секунды все понял…
    — Опять ты за свое, — Старостин поморщился, как от кислого. — Понял ты, чем дед бабку донял. Суди сам: тьма тут ночью почти кромешная. Дождина льет. Тебе по затылку ударили чем-то тяжелым. Скажи спасибо, что череп не проломили. И что ты мог понять в таком состоянии? Из какого миллиона ты узнаешь нападавших? Это уже смешно. Это грустно. Очень даже грустно.
    — Они уже бывали здесь, меня избили чуть не до смерти, — Шубин в глубине души понимал, что спорить с ментом, — только попусту слова тратить. Старостин что-то решил для себя, и с этого решения его не сдвинешь, но Шубин упрямо продолжал гнуть свою линию. — И повара с официанткой тоже избили. Мне не верите, так с ними поговорите.
    — Чего же ты раньше заявление не написал? Ведь дорого яичко к христову дню. А он вспомнил о происшествии, когда синяки зажили.
    — Боялся, что эти парни вернуться. И доведут дело до конца. Таки выбьют из меня душу.
    — Боялся он, — передразнил капитан.
    Старостин знал и любил пословицы и поговорки. И никогда не упускал случая похвастаться своей эрудицией, вставить в разговор очередной перл народной мудрости.
    — Волков бояться — в лес не ходить, — сказал он. — А назвался груздем — полезай в кузов.
    С этими утверждениями было трудно спорить, только насчет груздя и кузова не совсем понятно. Но Шубин все-таки выложил свой последний козырь:
    — Я знаю, что это люди Гребня, — сказал он. — При первой встрече парни строго наказали, что теперь я должен платить именно Гребню.
    — Заплатишь на том свете, — капитан убрал протокол в папку. — Он уж года два как откинулся, твой Гребень. Сидел где-то под Интой. И подох от пищевого отравления. Воображение у тебя того… Дай бог всякому. Тебе бы это… Фантастические романы писать. Когда опубликуешь, я первый куплю.
    — Но морды их я запомнил. Может, какие фотографии у вас посмотреть?
    — Морды у них у всех одинаковые — бандитские, — сказал, как отрезал Старостин. — Ладно, будут новости, я с тобой свяжусь. И сам позванивай. Ну, если будет свободное время. И желание.
    — Свободного времени у меня теперь много, — проворчал Шубин. — Больше, чем требуется. Черт бы вас всех поимел…
    — Поеду, — сказал Старостин и добавил. — Волка ноги кормят.
    — Вот именно: волка, — прошептал под нос Шубин.
    Капитан забрался в кабину, кинул картуз на заднее сидение и приказал водителю трогать.

*   *   *   *

    Постный в сопровождении своего водилы и собутыльника Васьки Сорокина по прозвищу Сорока появился около десяти.
    После бурной ночи хозяин выглядел изрядно помятым и усталым, под глазами залегли тени, а кожа лица сделалась желтой, будто Постный только что выписался из инфекционной больницы, где лечился от гепатита. Сорока, пробухавший с хозяином до утра, выглядел не лучше. Помятая отечная морда и узкие щелочки красных глаз.
    Желабовский, положив газету на стул, поднялся и вежливо поздоровался. Сорока даже не посмотрел в его сторону. Хозяин буркнул что-то сквозь зубы, остановился, смерил своего бойца взглядом, и тихо сказал:
    — Проходи в кабинет. Поговорим.
    Постный, пропустив вперед посетителя, вошел следом, рухнул в кресло и нацедил из бутылки стакан минеральной воды. Жлоб ждал, когда хозяин, теперь уже бывший хозяин, утолит похмельную жажду и сможет шевелить своим поганым языком. Постный налил второй стакан, сделал глоток и откинулся на спинку кресла. Жлоб гадал про себя, чем сейчас занят Сорокин: треплется с секретарем или спустился вниз и торчит во дворе.
    — Ты чего это так вырядился? — спросил Постный. — Жениться собрался, да? А дуру, которая за тебя пойдет, еще не нашел. Не родилась такая, да?
    Жлоб молча проглотил оскорбление. Это не впервой, успел научиться и привыкнуть.
    — Я что тебе сказал вчера? — Постный стукнул ребром ладони по столу. — У тебя как с головой?
    — Нормально, — ответил Жлоб. — Котелок варит.
    Он переминался с ноги на ногу посередине кабинета. На языке вертелись самые грязные ругательства и оскорбления. Но Жлоб давно усвоил правило: сначала надо стрелять и только потом трепаться. А не наоборот.
    — Тогда почему ты не сжег машину? Вместе с Кубой?
    — Ну, я решил, что его лучше похоронить по-человечески. Вырыл могилу, завернул его в брезент…
    — Он, видите ли, решил, — Постный дернулся так, что вода из стакана выплеснулась на рубашку. — Кто ты такой, мать твою, чтобы принимать решения? Кто ты? Объясни. Не хочешь говорить? Тогда я объясню. Ты — пустое место. Ты человек, у которого последняя и единственная мозговая извилина атрофировалась еще в ранней юности. Согласен?
    Жлоб лишь пожал плечами, у него было свое мнение на этот счет, но высказывать его вслух, спорить с этой скотиной, как-то не хотелось.
    — Не согласен? — переспросил Постный. — А напрасно. Думать и принимать решения ты не способен. Нет такой физической возможности. Ты должен был выполнить мою команду. А вместо этого белым дням приезжаешь в мой автоцентр на паленой тачке. Номера, марку и цвет этой колымаги наверняка уже пробили менты. А ты приперся на ней прямо ко мне. И еще поставил ее у административного корпуса. Возле парадного подъезда. Это как понимать?
    — У меня другой тачки нет, — ответил Жлоб. — На эту у меня доверенность. Если бы я ее сжег, на чем бы я к вам приехал?
    Минуту Постный хранил угрюмое молчание. Он думал о том, что за свою тридцатипятилетнюю жизнь вдоволь навидался полных дураков, тупиц и кретинов, но Жлоб среди тех персонажей совершенно особый экземпляр. Его интеллектуальный коэффициент трудно высчитать, потому что еще не придуман такой тест, потому что интеллект отсутствует, как таковой. Если сделать Жлобу трепанацию черепа, то обнаружится, что мозг его не больше грецкого ореха. И этот орех давно сгнил, или, покрывшись плесенью, превратился в поганую труху. Лучше с неодушевленным предметом общаться, чем с этим Жлобом.
    — Ладно, — сказал Постный, понимая, что дальнейший разговор не имеет перспективы. — Оставишь тачку здесь. А лучше так: выезжай с административной территории через ворота, отгони «опель» в пятый бокс к Тимофеичу. Пусть в лапшу ее порежет, автогеном. Нет, лучше я ему сам позвоню. А тебе, пока на новую тачку не заработаешь, придется на своих двоих передвигаться.
    Жлоб криво улыбнулся.
    — Ошибаешься, — сказал он. — Я буду передвигаться на твоей «мазде».
    — Чего? — Постный подумал, что он ослышался. — Чего ты там бухтишь себе под нос?
    — Теперь я буду ездить на твоей тачке, — громко и внятно, делая ударение на каждом слове, заявил Жлоб. — Вот так, придурок. Долбанный мудак.
    Постный глотнул воздуха широко открытым ртом. Видно, после ночных похождений у Желабовского начался нервный срыв или он просто с ума спятил. Прямо здесь, в кабинете хозяина. Постный вскочил из-за стола, он хотел крикнуть водилу или позвать охранников. Но ничего не успел сделать. Жлоб уже выхватил из-за пояса пистолет. Не поднимая руки, он дважды выстрелил от бедра, целясь в грудь бывшего хозяина. И не промахнулся. Постного отбросило к стене, он снова упал в кожаное кресло на колесиках. Он был еще жив, когда Жлоб сделал шаг вперед и добил бывшего шефа, пустив пулю между глаз. Рванув дверь на себя, Жлоб вышел в приемную, направив ствол в грудь Сорокина, не успевшего опомниться.
    Все произошло слишком быстро: голоса за дверью, выстрелы в кабинете шефа. Сорокин сунул ладонь под пиджак, в подплечную кобуру, расстегнул застежку, дернул за рукоятку крупнокалиберного пистолета «зауэр». И еще успел подумать, что Жлоб хоть дурак дураком, но стрелять умеет. Этого не отнимешь.

*   *   *   *

    Но тут дверь в кабинет открылась, Игорь Желабовский возник на пороге. Полусогнутую руку с пистолетом он прижимал к корпусу. Он не следил за своим оружием, он следил за целью. Сороке показалось, будто ему в грудь долбанули тяжелым молотком, а потом на больное место плеснули кружку кипятка, он отступил назад, зацепился за стул и рухнул на рабочий стол секретаря Марины, заливая кровью деловые бумаги.
    Жлоб дважды выстрелил в голову Сороке.
    Марина отступила в темный угол приемной, открыла рот, хотела закричать, но побоялась даже пикнуть. Она молча наблюдала за тем, как Жлоб обшаривает карманы покойного, достает ключи от машины. На прощание убийца приложил палец к губам и тихо сказал:
    — Только возникни, сучка, и я тебя достану. Где бы ты не пряталась.
    Спускаясь вниз по лестнице, Жлоб на ходу успел перезарядить пистолет, вставив в рукоятку снаряженную обойму. Он вышел во двор сервиса, залитый солнечным светом. «Мазда» стояла неподалеку от будки вахтера.
    Возле противоположного здания угла топтались три мордоворота, постоянно находившихся при шефе. Что-то вроде бригады по особым поручениям, а заодно уж и личные охранники. Выстрелов никто из них не слышал. Парни смолили сигареты и о чем-то оживленно трепались, в сторону Жлоба не посмотрели. Переложив ствол в левую руку, он неторопливо, чтобы не привлекать внимания публики, дошагал до автомобиля, наклонился, чтобы открыть дверцу, когда откуда-то сверху раздался истошный женский крик.
    — Убили… Постникова убили. И Сороку тоже… Вот он, он убил.
    Из окна приемной высунулась Марина, показывая пальцем на Желабовского, она голосила во все горло.
    — Я вам кричу. Вы, тупицы чертовы. Хозяина убили. Вот он, вот этот гад…
    Охранники переглянулись, когда Жлоб уже распахнул дверцу «мазды». Пришлось остановиться и пару раз пальнуть в сторону мордоворотов Постникова. Парни бросили врассыпную, Жлоб упал в кресло, бросил пистолет на пассажирское сидение. Завел машину и нажал на педали.
    «Мазда» сорвалась с места, готовая сломать полосатый шлагбаум и вырваться на трассу. Но в следующую секунду с другой стороны шлагбаума возник передок «КАМАЗа». Водитель грузовика, увидев легковушку, хотел сдать назад, но почему-то замешкался. Жлоб дал по тормозам.
    — Черт, черт… Вот же тварь, — он опустил стекло, высунул голову и проорал во всю глотку. — Отъезжай, не видишь что ли… Кретин, мать твою…
    Договорить он не успел. Заднее стекло разлетелось на множество мелких осколков. Пули ударили по фонарям и покрышкам. Схватив пистолет, Жлоб оглянулся назад, но не увидел целей. Видно, стреляли из укрытия. Пуля пробила подголовник пассажирского сидения, продырявила ветровое стекло. Теперь Жлоб стал удобной мишенью.
    Что ж, на «мазде» не уйти, надо попробовать на «КАМАЗе». Придется вытряхнуть из кабины водилу, а дальше — проще. Жлоб выскочил из салона, бросился вперед. Но не пробежал и пяти метров, пуля вошла в заднюю поверхность бедра, ногу обожгло, кость хрустнула, как сломанный карандаш. Жлоб оступился, упал на колени и растянулся на горячем асфальте в двух шагах от будки вахтера, которая могла стать его спасением, но не стала.
    Он оглянулся назад, прищурился, стараясь разглядеть стрелков. Если уж ничего не получилось, раз так легла фишка, хорошо бы забрать с собой еще какую-нибудь сволочь. Но пуля обожгла спину, чуть выше правой лопатки. В голове помутилось, глаза затуманили слезы. Жлоб почти ничего не видел, но продолжал целиться, до последней секунды надеясь поймать на мушку хотя бы одного охранника.
    Жлоб был уже мертв, но со стороны административного корпуса, из кустов, по нему все стреляли и стреляли.

*   *   *   *

    Шубин, стряхнув со штанов пыль и пепел, повернувшись лицом к дороге, снова присел на ведро и подумал, что ждать помощи от ментов — все рано, что ждать милости от природы. Хрен чего дождешься. А ему, дураку старому, надо было не варежку разевать, а вовремя застраховать закусочную. Теперь обижаться не на кого. Дядя Миша поправил себя: месяц назад с деньгами было совсем туго, а лишние долги делать не хотелось.
    Он увидел, как на трассе появилась и сбросила скорость перед поворотом Дашкина «хонда». Машина проехала поперек стоянки и встала. Племяннице дядя Миша уже звонил, насчет пожара она в курсе. И хорошо. Не понадобится лишних слов, при виде племянницы он робел, вспоминая то казенное письмо, что пришло из зоны. О смерти Кольки он не сказал, когда была возможность, а сейчас — не лучшее время для таких разговоров.
    Распахнув дверцу, Дашка подбежала к пепелищу, схватила лом, валявшийся среди головешек, шаг за шагом обошла территорию бывшего «Ветерка», ковыряя ломом головешки.
    — Чего ищешь? — крикнул дядька. — Ничего не осталось. Все сгорело.
    — Чего надо, то ищу, — буркнула Дашка.
    Когда чуть свет дядя Миша позвонил ей и рассказал обо всем, что случилось, Дашка, не дослушав, разрыдалась в подушку. Потом взяла себя в руки, слабая надежда, что деньги, спрятанные в огнетушители, целы, еще оставалась. Дашка разгребла ломом толстые головешки, вытащила из-под них то, что искала. Огнетушитель потемнел от копоти, и, кажется, вдоль корпуса пошла трещина.
    Бросив лом, она подняла свою находку, вытащила на асфальт. Тут откуда-то из-за спины выскочил дядя Миша, вылил на огнетушитель ведро воды.
    — Ты чего делаешь, осел, — закричала Дашка.
    — Так горячий же. Я как лучше хотел.
    — Никакой он не горячий, пожарники водой залили. Если хочешь как лучше, отойди в сторону.
    Дядька, отступив на шаг, наблюдал, как племянница возится с никчемной железякой, перочинным ножиком выковыривая днище огнетушителя. Он хотел спросить, на кой черт понадобилось племяннице пачкаться сажей. Но тут днище отвалилась, Дашка тряхнула огнетушителем, вывалив из него на асфальт обгоревшие мокрые купюры, скатанные в рулончики.
    Дядя Миша тихо охнул, соображая, сколько денег было в тайнике. Не сосчитать. Доллары, рубли… Крупными купюрами. И все обгоревшие, те, что находились ближе к стенке огнетушителя, и вовсе превратились в пепел.
    — Это что же? — прошептал дядя Миша. — Откуда?
    Дашка показала пальцем на пожарище.
    — Оттуда.
    — Что же ты наделала? — дядя Миша схватился за голову. — Я же у тебя взаймы просил. Мне б десятой части этих денег вот так хватило, чтобы… Меня же из-за долгов спалили.
    Он не мог договорить, слова застряли в горле. Дашка раскатала последний рулон купюр, убедившись, что деньги пропали, отступила в сторону и прикурила сигарету.
    — Что же тебя твои менты не спасли? — зло прищурилась она. — Которых ты кормил и поил на халяву. Или они только забесплатно жрать могут?
    — Эх, вырастил вас дядя Миша на свою голову, — вздохнул Шубин. — Я думал, ты заезжала меня проведать, а ты, оказывается, тут деньги держала. Тайник устроила. Господи…
    — Это все для Коли было, — ответила Дашка. — Я из этих денег себе ни копейки не взяла. А Кольку я все равно вытащу. С этими деньгами или без них, но вытащу.
    Выплюнув окурок, Дашка пошла к машине, села за руль и, не сказав ни слова, даже не оглянувшись назад, рванула с места. Она не замечала, как по закопченным щекам текли слезы. Она видела перед собой Кольку и разговаривала с ним.
    — Мы уедем отсюда, — говорила Дашка. — Дом на океане купим. Все будет, как ты говорил. Песок, море и небо. В раю будем жить.

*   *   *   *

    Кот гнал джип по трассе к городу, где живет Дашка. После долгой бессонной ночи, он не чувствовал усталости. Асфальтовое полотно дороги весело бежало под колеса, а все радиостанции передавали, что впереди ясный погожий день, и дождей не ожидается.
    Покинув дом Будариной около трех ночи, Кот не двинул обратно на железнодорожную станцию. После сеанса плотской любви, он чувствовал себя посвежевшим и отдохнувшим, пешком прошагал по проселку около трех километров и скоро остановил на трассе попутный грузовик. Проехав около половины пути до лесной сторожки, выбрался из машины и стал ловить другую попутку. И тут повезло: водитель тормознувшей «Нивы» направлялся по служебным делам как раз в те края.
    Кот оказался на месте около десяти утра.
    Позавтракал тем, что оставил в избе: вареными яйцами и банкой рыбных консервов. Сполоснувшись у бочки с дождевой водой, он сжег в печке старую одежду: пиджак, военную фуфайку, купленные на толкучке. Переоделся в фирменный костюм, причесал волосы и, сбрив щетину, размазал по щекам лосьон, пахнувший детским кремом. Глянув на себя в зеркало, решил, что упакован солидно. Вроде как бизнесмен или, бери выше, прокурор по особо важным делам.
    От сторожки до закусочной «Ветерок» на доброй тачке — рукой подать. Колька рассказывал, что сестра работает официанткой. Хорошо бы девчонка оказалась на месте.
    Слева на обочине Кот увидел табличку на покосившемся столбе "Добро пожаловать в «Ветерок». Но вместо закусочной лишь железный остов, да еще головешки плавают в лужах воды. Значит, пожарные подоспели вовремя. Кот вывернул руль и тромознул в пяти метрах от мужика в грязном костюме, сидевшего на ведре.
    Наверное, это и есть дядя Миша.
    Шубин встретил проезжего молодца настороженно, показалось, вот вылезет этот деятель из машины, скажет, что долг Шубина давно заржавел. И шарахнет по балде монтировкой. А что это за ухарь, откуда он взялся, и о каком долге речь — поди потом разберись. Пожалуй, месяц в больнице проваляешься, но так и не поймешь.
    — Доброго вам здоровичка, — начал Шубин. Монтировки или бутылки в руках мужчины не оказалось, дядя Миша подавил вздох облегчения, но смутное беспокойство в душе осталось. Ясно, что парень на крутой тачке тормознул тут не из праздного любопытства. Наверное, воровской положенец или новый компаньон Постного.
    — И вам доброго.
    — Только вы учтите — это не мое, — дядя Миша показал пальцем на мокрые обгоревшие купюры, разложенные на листе фанеры. — Я бы отдал вам деньги. Я и не знал, что они в закусочной спрятаны. Вы же знаете, что…
    — Знаем, знаем. Все знаем, что положено знать. А что не положено, увы.
    Кот механически кивнул головой, выудил из кармана фотографию и сунул старику под нос.
    — Это ее бабки, — сказал дядя Миша. — Дашкины. Она их тут прятала.
    — Где мне ее найти?
    — Уехала, — покачал головой дядя Миша. — Только что тут была и уехала с концами. Приезжала взглянуть на погорельца, да… Такие дела.
    — А друзей ее каких-нибудь знаешь? На какой тачке она ездит? Где время проводит?
    — Ну и вопросов у тебя, как у мента. Вагон и вагонетка. Дашка мне о своей жизни не рассказывает.
    Дядя Миша успокоился, решив, что этот добрый молодец ничего плохого не сделает. Потому что самое худшее уже сделали до него: все, что дядя Миша нажил, сгорело этой ночью. А жизнь Шубина… Она задаром никому не нужна.
    — Ну, и все-таки, — не сдавался Кот. — Где мне ее разыскать?
    Шубин гадал про себя, какой интерес у этого, судя по костюму и тачке, богатого фраера к бедной девчонке.
    — Машина у нее — старая «хонда», двухдверка, а вот номер не помню, — промямлил Шубин.
    — А цвет какой?
    — Был бордовый, — Шубин озадачено почесал голову. — А сегодня приезжала на той же тачке, но она почему-то серая. Значит, перекрасила. Дашка вам по делу нужна? Или как?
    — По делу. Исключительно по делу, — ответил Кот.
    — Ну, в своей комнате на улице Пионера Дегтярева она редко показывается. Туда вам ездить — только время попусту тратить. В городе у нее лучшая подружка Оксанка. Вот у нее Дашка вроде бы и живет. Ах, вот чего… Ты в киношках ее поищи. Или как его там… В Интернет-кафе. Сидит с компьютером часами, балуется. Это не Москва, тут человека найти можно.
    — А мобильник у нее есть?
    — Был. Только номера я не помню. Если ей надо, Дашка сама позвонит и нарисуется.
    Кот окинул пожарище взглядом и, отвечая на какие-то свои мысли, сказал:
    — Да, дядя Миша, нехорошо получилось.
    — Это все ее, не мое, — снова забеспокоился Шубин, услышав свое имя, которого мужчина никак не должен знать. — Родная племянница меня бомжом оставила.
    — Да какой же ты бомж? — искренне удивился Кот. — Иди вон сдай в банк деньги, на которых номера сохранились. Тебе их на новые обменяют. В обязательном порядке, по закону.
    — А что, примут? — воспрянул душой Шубин. — Они же сгоревшие.
    — Примут, — пообещал Кот. — Если очень попросишь.
    — Я уж попрошу, — Шубин потер ладони, будто они замерзли. — От меня они просто так не отделаются. Раз по закону положено — меняй.
    — Ну, прощай, дядя Миша.
    Кот сел за руль, хлопнул дверцей и погнал бумер к городу. Он бросил прощальный взгляд на пепелище и одинокую фигуру бывшего хозяина закусочной, — и стало грустно.
    Дядя Миша, присел на корточки, стал перебирать купюры. И вправду: номера и серии банкнот кое-где сохранились. Если этот ухарь не врет, а врать ему без надобности, тут наскребается… Тут набирается… Шубин ворошил пальцем обгоревшие деньги и никак не мог сообразить, сколько же ему перепало. Как бы сказал в этом случае мент Старостин, любитель пословиц и поговорок: не было ни гроша, да вдруг алтын.
    Наконец дядя Миша решил: на первое время денег хватит. А там, если дела в гору пойдут, новую закусочную откроет. Или еще какой бизнес затеет.

*   *   *   *

    Около девяти утра, решив, что Костян Огородников успел убраться не только из их района, но и из области, продавщица сельпо Бударина разорвала на груди ночную рубашку, накинула халат и побежала сначала к соседям, а потом к главе администрации.
    Весть о том, что нынешней ночью в доме своей сожительнице был зверски убит подполковник Чугур, облетела весь поселок с космической скоростью. К одиннадцати часам возле всем известного дома собралось полсотни зевак и выстроилось десяток казенных машин. С улицы ничего интересного не увидишь, дом огорожен высоким сплошным забором, но зеваки не скучали, предавая из уст в уста истории одну страшнее и нелепее другой. В полдень люди были вознаграждены за свое терпение: на носилках, накрытых простыней, из дома вынесли тело Чугура. Два здоровых санитара, похожие на мясников, погрузили покойного на труповозку и повезли в судебный морг.
    На этом все интересное кончилось, и люди стали потихоньку расходиться. Однако обыск в доме, в бане и дровяном сарае, продолжался до первых сумерек. Одновременно три опытных следователя прокуратуры и опера из убойного отдела РУВД опрашивали единственную свидетельницу убийства и жителей поселка, видевших накануне одинокого грибника с кошелкой в руке.
    Наверняка много чего интересного знал попугай Борхес, но сегодня он, недовольный появлением посторонних мужчин, угрюмо молчал.
    Процесс шел вяло. Бударина была слишком напугана и угнетена свалившимся на нее горем, ее жизнь прошлой ночью висела на волоске. Но ей повезло. Вопреки логике, преступник оставил свидетельницу в живых.
    Майор Игорь Владиславович Терехов из района, под чьим руководством проходило дознание, сидел за столом в горнице, напротив Будариной, он исписал всего-то полторы странички протокола, но так и не получил в свои руки ни одной ниточки, за которую могло бы зацепиться следствие. Одной рукой он теребил пышные усы, другой поглаживал высокий живот, будто страдал желудочной коликой.
    Хозяйка смотрела в пол, на котором, между досками, еще оставалась запекшаяся кровь Чугура, промокала глаза платком и тяжело вздыхала. В доме пахло лекарствами и подгоревшей кашей.
    — Давайте еще раз все повторим, только помедленнее, — сказал Терехов. — Чтобы я сумел обдумать и взвесить все обстоятельства происшествия. Итак, вы проснулись от шума и криков, которые доносились из соседней комнаты. Правильно?
    Бударина молча кивнула головой.
    — Потом услышали выстрелы, — продолжил майор. — Испугавшись шальной пули, упали на пол. Полезли в шкаф, чтобы достать ружье бывшего мужа. Вытащили двустволку, зарядили. А потом вошли в комнату, где, уже мертвый, лежал Чугур. И включили верхний свет. Так?
    Бударина всхлипнула.
    — Вы направили ствол на преступника, хотели его пугнуть, но стрелять не стали. Во-первых, духу не хватило выстрелить в человека. Во-вторых, вы испугались, что патроны, пролежавшие в шкафу около дух лет, уже непригодны. Порох сырой и капсюли заржавели. Да?
    Хозяйка смахнула набежавшую слезинку.
    — Преступник понял, что вы не уверены в том, что сможете произвести выстрел. Шагнув к вам, он вырвал ружье. Скрутил ваши руки за спиной и связал их веревкой, которую имел при себе. Он привязал вас к радиатору парового отопления. Не взяв из дома ни ценных вещей, ни денег, вышел на крыльцо и был таков. Верно?
    Сморгнув глазами, Бударина расправила складки платья.
    — Вы смогли освободиться от толстого капронового шнура только утром. Тут же оделись и, убедившись, что Сергей Петрович мертв, бросились за помощью к соседям. А потом к главе поселковой администрации Хомичу. Оттуда позвонили в милицию и начальнику колонии Ефимову. Правильно?
    Тяжело вздохнув, Бударина переставила пепельницу, полную окурков, на край стола.
    — Вы сумели разглядеть преступника. По вашим словам, это мужчина, выше среднего роста. Небритый, с русыми волосами, высокими залысинами, особых примет, как то — родимых пятен, татуировок и прочее, не имеет. На вид ему лет пятьдесят — пятьдесят пять. Нормального сложения. Плохо одет. Так?
    Бударина высморкалась в платок.
    — Послушайте, Ирина Степановна, — майор закипел, как огромный самовар. — Ведь это я не сам себя допрашиваю. Понимаете? Не себя. Это я с вас снимаю показания. Очень важные для следствия. Вы — единственный свидетель. Еще две бабы и один пацан видели мужчину в поношенном пиджаке, но они ни черта не помнят. Даже внешность толком не могут описать. Вся надежда на вас. А как мне снимать показания, если вы все время молчите? А я отвечаю на свои же вопросы вместо вас.
    — А чего одно и то же по сто раз талдычить? — слезы высохли на глазах продавщицы, она дерзко глядела на майора. — Все уже переговорено.
    — Я надеюсь, что вы вспомните какие-то новые подробности. Детали — возможно, на ваш взгляд, детали незначительные. Нам важна любая мелочь.
    — То, что я видела, уже рассказала. Все, что помню. Ну, он еще, когда привязывал меня к батарее, сказал: «Если поднимешь крик раньше утра, считай, что сама себя в расход пустила. И тебя, и всех твоих родственников достану». Вот я и сидела, как дура, рассвета дожидалась. А когда дождалась, поняла, что легко от веревки не освободиться.
    Терехов что-то нацарапал в протоколе.
    — Давайте вернемся к приметам этого человека, — сказал он. — Хотелось бы получить более подробное описание его внешности. Итак: волосы у него русые, с густой проседью. Лоб высокий, залысины и плешь на макушке. На вид лет пятьдесят с небольшим. Правильно?
    Бударина снова молча кивнула головой и добавила.
    — Вы поймите, все произошло так быстро, что я толком и запомнить ничего не могла. В одной руке я держала ружье, другой рукой повернула выключатель. Загорелся свет, я зажмурила глаза. А он уже рванулся в мою сторону, уже ружье выхватил. Я и видела-то его секунды три. И не до того мне было, чтобы приметы запоминать. Я боялась, что этот бандит и меня следом за Сергеем Петровичем приговорит.
    — Понимаю, — кивнул Терехов, хотя не понимал ничего.
    В доме нет следов обуви. А ведь преступник явился через дверь, на улице шел дождь и отпечатки грязных подошв должны остаться. Розыскная собака пошла по следу преступника, довела проводника до околицы и остановилась. Видно, бандит воспользовался нюхательным табаком или махоркой. С этим ясно.
    Но почему же в доме нет следов? Бударина говорит, что, по всей видимости, Чугур забыл запереть входную дверь, когда выходил покурить. Возможно. Но почему Чугур держал под рукой готовый к стрельбе табельный пистолет. Он чего-то боялся. Боялся… И забыл закрыть входную дверь. Концы с концами не сходятся.
    Странно, что Бударина темнила: то ли верила, что преступник сдержит обещание: вернется и вырежет ее длинный язык. То ли просто не хотела говорить правды по каким-то неизвестным пока причинам. Версию о том, что хозяйка дома была заодно с преступником, Терехов долго не рассматривал, отказавшись от нее сходу.
    Никакой корысти или злого умысла в действиях Ирины Степановны не усматривалось. Чугур сам, порвав с законной женой, перебрался к сожительнице. Она не прогнала его, не выставила за порог. И жили они, по словам соседей, мирно. Ни драк, ни скандалов. Какая уж тут корысть и умысел. Да и следы борьбы, пулевые отверстия в стенах, потолке и диване, проломленная голова Чугура, его вытекший правый глаз, говорят о том, что тут произошло настоящее побоище.
    Если бы хозяйка знала преступника и действовала сообща с ним, кума ухлопали бы по-другому. Тихо и спокойно. Без стрельбы и рукопашной. Наверняка воспользовались бы ядом, который быстро разлагается в организме, следов которого нельзя обнаружить в крови уже через четыре-пять часов после наступления смерти. Или инсценировали несчастный случай. Например, Чугур чистил пистолет, а он возьми и выстрели. Такое сплошь и рядом случается.
    Но почему же тогда нет следов? Следователь вернулся к тому же, с чего начал свои тягостные размышления.

*   *   *   *

    — Я вот тут думаю, — Терехов почесал плешь. — Почему в доме не осталось следов бандита? Ведь он вошел с улицы.
    — Почем мне знать, — пожала плечами Бударина. — Он мог обувь за порогом оставить. Чтобы не наделать шума и не наследить.
    Точно, так оно и было. Преступник — тертый калач. Он скинул ботинки за порогом — вот он ответ, над которым Терехов ломал голову. Ответ простой, как блин. Вот теперь свет в конце тоннеля стал появляться.
    — Простите, — замялся Терехов. — Хотел бы задать личный вопрос.
    — Кройте, — разрешила Бударина. — Только про постельные дела я ничего говорить не стану.
    — Я не про это. Про человеческие отношения. Говоря высоким штилем: про чувства.
    Бударина на минуту задумалась. Чувства… Этот заезжий майор плохо представляет себе жизнь в этом чертовом поселке. Чугур тут был князь во князьях. Однажды он зашел в магазин и положил глаз на молодую и привлекательную продавщицу в белом халатике, под которым не оказалось нижнего белья.
    Ответить «нет» она не могла. Кум завтра же пустил бы в ход все свои связи в районе, и даже области, и Бударину измордовали бы проверками и ревизиями. И кончилась бы вся эта бодяга показательным судом. Хорошо, если реально срока не напаяли, но с магазином, кормившим ее, пришлось бы проститься навсегда. А другой денежной работы в поселке просто нет. Когда она осталась бы на мели, без гроша в кармане, Чугур снова подъехал со своим предложением. Он так ей все объяснил, по полочкам разложил, в тот самый первый день их знакомства. А потом завел ее в подсобку, закрыл дверь на засов и коротко бросил: «Ложись на мешки».
    Если она расскажет все как есть: терпела этого человека, потому что иначе нельзя было, тогда Бударина может превратиться из свидетеля в подозреваемого. А там и в обвиняемого.
    — Он любил меня, — сказала Бударина.
    — А вы? Вы его любили?
    — Я отвечала взаимностью. Так и запишите в своем протоколе. С новой строки и большими буквами. Отвечала взаимностью.
    Терехов нежно подышал на кончик перьевой ручки, но в протокол ничего не записал.
    — Простите, еще один вопрос, не совсем деликатный, — майор замялся. — С финансами как у вас было? В смысле: у Чугура свои деньги, а у вас свои? Или деньги общие? Ведь в каждой, — он пощелкал пальцами, подбирая нужное слово, — в каждой семье все по-разному. Вот я и спрашиваю: как у вас?
    — На жизнь он давал, — спокойно ответила Ирина Степановна. — Дом отремонтировал, баню построил. А так я в его денежные дела не вникала. Все-таки он мне не законный муж. Понимаете разницу?
    Бударина подумала, что этот милицейский крендель с усами только напускает на себя важности, а по жизни дурак дураком и уши холодные. Задает такие вопросы, на которые никогда не услышат правдивого ответа. Три сберегательные книжки на предъявителя Ирина Степановна спрятала в надежном месте. Наличные деньги, уложенные в герметичный пакет, хранились в погребе, под бочкой с капустой.
    Вот и все. Теперь на этом месте ее ничто не держит. Адрес и телефон московской конторы по продаже недвижимости за рубежом записаны на отдельном листке, да она этот адрес наизусть помнит.
    Возможно, Кипр — то самое место, о котором она мечтала. И тот дом ей приглянулся с первого взгляда.

*   *   *   *

    В Интернет-кафе «Бригантина» Костян добрался, объездив несколько адресов, по которым могла находиться Дашка.
    В коммунальной квартире на улице Пионера Дегтярева дверь открыл мужик неопределенных лет, в трусах и майке, рожа опухшая, а волосы встали дыбом, будто его только что напугали до смерти. Дядька не сразу понял, кого разыскивает представительный мужчина в хорошем костюме. А когда дошло, лишь махнул рукой и попытался захлопнуть дверь перед носом Кота, но он успел сунуть ботинок в дверной проем и так дернул ручку на себя, что Дашкин сосед едва на ногах удержалась.
    — Слышь, я ведь по-хорошему спрашиваю, — процедил сквозь зубы Кот. — Но если здесь вежливого обращения не понимают, тем хуже. Могу спросить иначе.
    Иначе не пришлось. Мужик, решив, что сопротивление не имеет смысла, а за хамство можно еще и в морду получить, живо вспомнил, что сегодня Дашка ночевала здесь, но ее разбудил ранний звонок по телефону. Потом девчонка куда-то засобиралась, побросала в сумку кое-какие пожитки и перенесла их в машину. Вернулась и забрала еще какой-то мешок, видно, тяжелый. И тоже спустила вниз. На вопрос соседа, не на курорт ли собралась, сказала, что не его ума это дело, пусть лучше не суется со своими вопросиками. А иначе огребет.
    — Она девка шебутная, ушлая, — добавил сосед. — Такую за рупь двадцать не возьмешь. Ты, парень, когда ее встретишь, держись за кошелек. Иначе без денег останешься.
    — Так куда она могла уехать? И когда вернется?
    — На все четыре стороны могла уехать, — ответил словоохотливый сосед. — Она ведь может тут неделями не показываться. И где ее искать, черт не знает. Может, она вообще не вернется. Я же говорю: шмотки собрала и мешок какой-то прихватила. Видно, с барахлом. Ты по какой надобности ее ищешь?
    — По личной.
    — Тогда лучше найди другую девчонку. Ну, чтобы время провести. А об этой — и думать забудь.
    Кот поблагодарил соседа за дельный совет, спустился к машине. Он купил в газетном киоске подробную карту города, объехал три кинотеатра, молодежное кафе, где в этот час посетителей почти не было, пообедал в ресторане китайской кухни «Красный дракон» и вышел на улицу голодным, будто вовсе ничего не ел.
    Забравшись в салон, он разложил на коленях карту и стал прикидывать, где сейчас может находиться девчонка. Дядька говорил про Интернет-кафе, если верить карте, их в городе три.
    Удача улыбнулась Коту со второй попытки. На стоянке возле Интернет-кафе «Бригантина» пристроилась серая «Хонда», покрашенная кое-как, неумело, на скорую руку. «Кажется, тебе сюда», — сказал себе Кот и вылез из машины. Народа в кафе по пальцам считать, зал разделен невысокой перегородкой на две части. Но той половине, что ближе к входной двери, можно выпить газировки и съесть бутерброды. Или устроиться на высоком одноногом табурете у барной стойки и глотнуть холодного пива. По другую сторону перегородки на конторских столах расставлены системные блоки и мониторы. Здесь клиенты, утолившие голод и жажду, зависают в Интернете.
    Дашка сидела за столиком у окна, уставившись в компьютерный экран. Сама на себя не похожа, глаза мутные, лицо напряженное, будто она не в Интернете болтается, а выполняет какую-то важную работу. Кот, присев на табурет у стойки, заказал кружку пива и сухарики. Он достал фотографию, глянув на нее, снова перевел взгляд на Дашку. Она, точно.
    Просто так бухнуться на стул рядом с девчонкой и выложить ей все, о чем самому вспоминать тошно, — это не пройдет. Для любого разговора, особенно такого важного, нужно подходящее время и место. Интернет-кафе не лучшее место, а сейчас, когда Дашка так увлечена компьютерными развлечениями, неподходящее время. Но с чего-то надо начинать. Дашка может выйти из этого заведения минут через пять, а потом снова ищи ее по всему городу. Откладывать нельзя, надо сейчас.

*   *   *   *

    Дашка закончила набивать письмо, адресованное Леониду Ивановичу Захарову, отцу Оксанки. Поставив последнюю точку, стала внимательно вчитываться в текст. Все вроде бы гладко и, главное, понятно. Сейчас папашка, наверное, мается в своем кабинете, меряет шагами пространство, падает в кресло, снова встает и ходит из угла в угол. Останавливается, чтобы накапать в стакан волокардина. В ожидании письма он провел три бессонных ночи, успел собрать деньги и убедиться, что седины на висках заметно прибавилось. Он напуган, он готов на любые уступки. Теперь Захарову не терпится расстаться со своими долларами, получив взамен гарантии спокойной жизни. Пусть зыбкие, но гарантии.
    Дашка внесла незначительную правку, заменив «деньги» на «обговоренную сумму» и «обезопасить» на «спасти свою жизнь». Теперь, кажется, нормально.
    Захарову надлежало ровно через два часа доставить деньги по указанному в письме адресу, положить их посередине комнаты, там, где на полу мелом нарисован круг. И немедленно выйти из квартиры и подъезда. И уехать, желательно, подальше. Если люди Захарова или он сам попытаются установить за домом слежку, проникнуть в помещение через дверь, пожарную лестницу или иным способом, отправитель письма будет считать себя свободным от выполнения взятых на себя обязательств. Все пленки с записями разговоров Леонида Ивановича немедленно попадут в руки его руки его бывшего компаньона.
    В заключении Дашка написала, что надеется на благоразумие Захарова и его людей. Дашка немного подумала и добавила еще одно предложение.
    «Если ваши люди, уважаемый Леонид Иванович, попытаются задержать курьера, который придет за посылкой, или поиграть в частных детективов, устроив за ним слежку, наша договоренность будет аннулирована».
    Оторвавшись от монитора, Дашка посмотрела по сторонам. Тип в темном костюме, сидевший за стойкой бара, ей сразу не понравился. Мужик как бы ненароком посматривает в ее сторону. Он облизывает губы языком, будто симпатичных девчонок не видел целый год или всю пятилетку, и нервно покашливает в кулак. По всему видно, собирается подрулить к Дашке и сказать какую-нибудь чепуху о хорошей погоде.
    На людей Захарова этот чувак не похож, тех мордоворотов Дашка помнит в лицо, и прикид на мужике фирменный. В здешних магазинах такие клифты не выставляют, потому что покупателей с толстыми кошельками немного найдется.
    Закончив свои наблюдения, Дашка нажала кнопку на клавиатуре, отправив письмо. Мужчина уже шел через зал, остановившись у столика, опустился на свободный стул.
    — Послушай, ты меня не знаешь, — сказал он. — Хочу тебе кое-что передать. И на словах…
    Сидя у барной стойки за кружкой пива, Кот придумал несколько гладких фраз, которые годились для начала разговора, но в самый нужный момент позабыл их, даже не представился, имени своего не назвал. Дашка с любопытством смотрела на незнакомца, стараясь угадать, как он станет клеиться. Предложит заглянуть в бар или в кабак? Нет, для кабаков слишком раннее время. Да и тема избитая. Тогда что? Кино? Прогулка на лоне природы? Того не лучше.
    Дашка не выключала компьютер, дожидаясь сообщения оператора, что письмо получено адресатом. Пара минут в запасе есть.
    — Вы правы: я вас не знаю, даже раньше не видела, — Дашка улыбнулась, словно поощряя собеседника к дальнейшему разговору, а сама бухнула. — И нет никакого желания знакомиться. Ни-ка-ко-го.
    Кот потер подбородок. Еще недавно казалось, что он может найти общий язык с любым человеком, но перед этой пигалицей почему-то робел.
    — Понимаешь, я ведь не клинья к тебе подбиваю. У меня есть важный разговор. Но здесь как-то не хочется…
    Костян, оборвав себя на полуслове, огляделся по сторонам.
    — Может, выйдем в скверик? — предложил он. — Воздухом подышим. Заодно обсудим одну тему.
    — Не знаю, как вам, а мне и здесь воздуха хватает. И вот еще, для справки. Почти все парни, которые ко мне подруливают, часто именно с этого и начинают: есть разговор. Через минуту выясняется, что они просто хотят перетрахаться. Я думала, ты изобретешь что-нибудь поинтереснее. Важный разговор… Господи…
    — Поинтереснее — это как?
    — Ну, скажешь, что ты режиссер. Предложишь сняться в рекламе нашего мясокомбината. «Колбаса столовая — лучший выбор молодежи». Что-нибудь в этом роде.
    — Но я ведь не режиссер…
    — Можешь не объяснять, — ответила Дашка. — Это и так за километр видно. Заметно, что ты не режиссер и даже не его ассистент. Просто фраер с деньгами. Ты не расстраивайся, еще не вечер. Прямо тут запросто заклеишь любую девчонку. Подожди пару часов и народу набьется — под завязку. Большой выбор. Кого-нибудь обязательно возьмешь на буксир.
    — Но мне нужна ты, — Кот выругал себя за то, что в нужный момент не может связать пары фраз. — Это ненадолго…
    — Извини, может быть, в другой раз я бы с тобой поболтала пять минут. Или даже шесть. В виде исключения. Но сегодня мне не до этого.
    На экране монитора появилось сообщение, что отправленное письмо получено и прочитано. Больше в кафе делать нечего, надо уходить.
    — Послушай, — начал Кот. — Я не девочек клеить приехал.
    Но Дашка уже не слушала, она вырубила компьютер, поднялась на ноги и бросила через плечо:
    — Желаю удачной охоты, — а себе под нос проворчала шепотом: — Чертов педофил. Извращенец.
    Через стекло витрины Кот видел, как девчонка залезла в «хонду» и тронула с места. Чего-чего, а терпение у Кота есть. И время есть. Сейчас он сядет в джип и поедет следом за девчонкой. Он не станет больше ломаться перед ней, искать нужные слова и играть в деликатность. Просто выложит письмо и фотку, а потом ответит на все вопросы. На самые трудные, на самые обидные.
    И сейчас надо было с этого начинать, с письма и карточки. А он мычал что-то невразумительное. Кот поднялся и пошел к выходу.

*   *   *   *

    Леонид Иванович Захаров пружинистой походкой прошелся по кабинету, посмотрел на бронзовые каминные часы, перевел взгляд на свой швейцарский хронограф. И подумал о том, что наручные часы, как всегда точны, а эти декоративные убогие часики безбожно врут.
    Он присел к рабочему столу, уставился на экран монитора и еще раз перечитал Дашкино послание. До места, где он должен оставить деньги, езды минут сорок. Через двадцать минут после того, как по электронной почте пришло письмо, туда выехали люди из службы безопасности. Парни получили подробные инструкции, что и как следует делать, они вооружены серьезными пушками, есть средства связи и все необходимое. С этим ясно. Но душу продолжали терзать сомнения.
    — Что же делать? И кто виноват? — вслух спросил самого себя Захаров и не нашел единственно верного ответа. Виноваты все вокруг. И он в частности. А что делать, — неизвестно.
    Начальник службы безопасности Алексей Круглов, оставшись один на один с хозяином, призадумался. Пока Захаров в задумчивости болтался по кабинету и пытал себя вечными вопросами, Круглов склонился над картой города, которую он раздобыл у военных, и, вооружившись циркулем и линейкой, прикидывал, как лучше подобраться к строению и при этом остаться незамеченным. Район не сказать, чтобы элитный. Полно старых домов, общежитий квартирного типа, подворотен, проходных дворов, где можно легко затеряться.
    Но главный вопрос оставался открытым: каким образом шантажист собирается войти в нежилой дом и, прихватив свою добычу, скрытно смыться оттуда? Долго лежать в пустующей квартире упаковка с деньгами не может, ее живо подберут местные ханыги и малолетняя шпана. Шантажист не может этого допустить. Тогда что? Он наймет человека, чтобы тот забрал деньги? Будет использовать своего курьера втемную, не посвящая его в детали задуманной операции? Сомнительно. Потому что слишком рискованно, нет гарантий, что человек вернется с деньгами. И не приведет за собой хвоста. Значит, у преступника есть сообщники. Но и это ничего не объясняет.
    Опять вопрос: как этот сообщник донесет деньги до безопасного места, ведь это непросто, все равно, что пройтись по темной улице со стаканом воды и не расплескать ни капли. Нет ответа. Что на уме у шантажиста? Каким способом он заберет пятьдесят штукарей? Нельзя ответить на этот вопрос, не осмотрев дом и его окрестности. Но времени на этот осмотр не осталось. Сейчас шестнадцать часов. За все про все у Круглова и компании — час с небольшим. Шантажист все точно просчитал и не дал форы во времени. Чтобы взять заброшенный дом, все прилегающие переулки и проходные под контроль, потребуется никак не меньше двух-трех часов, которых нет в запасе.
    — Слышь, Алексей, — босс тронул Круглова за плечо. — Может быть, надо выполнить требования этого гада? Пусть будет так, как он хочет. Оставим на месте пятьдесят штук. И все. Никаких ловушек, никакого наблюдения. Может быть, на этом все и закончится, а? Для меня это не слишком большая сумма…
    Круглов решительно помотал головой:
    — Не имеет смысла. Это все равно, что спустить деньги в сортир. Мы дадим этому отбросу унести бабки. А уже завтра получим новое письмо с угрозами. И новое предложение: сто штук за молчание. Ставки будут расти, а вы будете отстегивать бабки, пока не останетесь голым и босым. А ваш компаньон Зобин все равно получит те чертовы аудио записи.
    — Да, да ты прав, — пробормотал Захаров. — Конечно, это глупо.
    За последние дни его злая решимость во что бы то ни стало достать шантажиста и спустить с него шкуру, выветрилась из души. Остались только досада за собственную глупость и длинный язык. И еще остался страх, который жрал поедом, не давал ни есть, ни спать.
    — Пора, — сказал Круглов.
    Он сложил карту и, засунув снаряженную обойму в рукоятку пистолета, передернул затвор. И трижды перекрестился, глядя на старинную икону Смоленской Божьей матери, висевшую в углу.
    — Пора, — как эхо повторил Захаров.
    Креститься он не стал, решив, что у бога в таких делах помощи не просят. Спустившись по лестнице, вышел из дома. Сел за руль «фольксвагена» с затемненными стеклами. Через минуту на заднее сидение залез Круглов, рядом с собой он положил пакет, завернутый в почтовую бумагу и крест-накрест обмотанный скотчем. В пакете — листы резаной бумаги, уложенные в пачки. Сверху и снизу в каждой пачке — по долларовой купюре.
    Шантажист, заполучив в руки пакет, сразу же захочет посмотреть, что в нем. Чтобы разорвать скотч, жесткую бумагу и добраться до «кукол», потребуется никак не меньше двух минут. А время работает против него.

*   *   *   *

    Дорога отняла около часа. Остановив машину напротив дома, Захаров с пакетом в руках пересек проезжую часть, нырнул в темный подъезд. Постоял минуту, озираясь по сторонам.
    Вниз уходила узкая едва приметная лестница со щербатыми ступенями. Не касаясь перил руками, Захаров спустился по ступеням, жалея о том, что не захватил фонарика. Он крутанул колесико зажигалки, оранжевый огонек выхватил из мрака дверь, обитую листовым железом. Нет ни ручки, ни навесного замка. А вот врезной замок, кажется, на месте. Стараясь понять, как открывается дверь, Захаров наклонился, разглядывая неровности металла и замочную скважину, залепленную грязью, пока огонек зажигалки не обжег пальцы.
    Кажется, дверь сто лет не открывали. Развернувшись, он поднялся наверх, на площадке второго этажа нашел нужную квартиру. Толкнул ногой дверь. Оказавшись в комнате, положил сверток в центр нарисованного мелом круга.
    Торопясь, Захаров вышел на лестницу, но спускаться не стал, а вскарабкался по ступенькам до верхней площадки. Как такового, чердака в доме не оказалось. С верхней площадки на плоскую крышу поднималась ржавая металлическая лестница, верх которой упирался в деревянный люк. Ни замка, ни задвижки на люке не оказалось. Толкни его — и ты уже на крыше.
    Возможно, именно этим путем, через крыши соседних домов, сюда проберется шантажист. Захаров, хватаясь за перекладины лестницы, живо вскарабкался наверх — точно, люк открывается. Скрипнули петли, в глаза ударил солнечный свет. Дольше оставаться здесь нельзя, он и так задержался.
    Вытирая ладони платком, Захаров проворно сбежал вниз, вышел на улицу и, остановившись на тротуаре у подъезда, долго прикуривал сигарету. Шантажист наверняка наблюдает за домом. Откуда — сразу не определить. Или прячется где-то в подъезде, в одной из пустых квартир. Этот тип где-то рядом, он все видит.
    В письме сказано, чтобы Захаров приехал на место один, без охраны. Он выполнил это требование. Круглова, вытянувшегося на заднем сиденьи, сквозь затемненные стекла не увидишь. Захаров задержался в подъезде — но это объяснимо: не сразу нашел нужную квартиру и комнату с меловым кругом на полу. В этих старых домах заблудиться можно. Он бросил окурок под ноги, пресек улицу и, устроившись за рулем, тронулся с места.
    — Ну, как прошло? — Круглов почему-то заговорил таинственным шепотом, будто его могли услышать недоброжелатели. — Успели осмотреться?
    — Тут три варианта, — Захаров вырулил на параллельную улицу и поехал в сторону центральной части города. — Первое — шантажист уже в доме. Эту догадку никак не проверишь. Там много пустых квартир, есть, где спрятаться. Второе — он может попасть в дом через подвал. Я осмотрел подвальную дверь, но так и не понял, как она открывается. Третье и самое вероятное — он попробует проникнуть в подъезд и уйти из него через крышу.
    — Вы так думаете? — переспросил Круглов.
    — Чего тут думать, — поморщился от досады Захаров. — Куда ведет подвал, мы не знаем. Может быть, там и подвала-то никакого нет. А вот у нескольких прилегающих домов общие крыши — это уж точно. Через них проще всего уйти незамеченным.
    Круглов разогнул спину, сел.
    — Остановите вон тут, где наш джип стоит, — попросил он. — А вы езжайте домой. Будем держать связь.
    — Слушай, ты командуй своими парнями и своей женой, — повысил голос Захаров. — А я как-нибудь обойдусь без твоих приказов. Буду ждать вот в этом сквере. Звони и сообщай обо всем.
    Он подрулил к бордюрному камню, остановил машину. Круглов пересек дорогу, занял переднее сидение в машине охраны и велел водителю ехать в обратном направлении, остановиться в подворотне того дома, где булочная, за полквартала от того самого места.
    Захаров устроился на скамейке в тени старого тополя, развернул вчерашнюю газету, но вспомнил, что уже просматривал ее. Мимо него по аллее прошла молодая парочка, навстречу бабушка покатила прогулочную коляску. Страх, сосавший душу в последние дни, сменился надеждой на удачное завершение дела.
    Захаров вытащил из внутреннего кармана стальную фляжку, покрытую крокодиловой кожей, отвинтив колпачок, глотнул коньяка и сказал себе, что все идет гладко, даже лучше, чем можно было предположить. Шантажист выбрал не самое удачное место для передачи денег. Через несколько минут все бойцы из службы охраны, оставаясь незамеченными, возьмут дом в кольцо и начнут наблюдение.
    Если человек вздумает пробираться через крышу, что ж, его шансы на удачу ничтожно малы. Можно сказать, их просто нет, этих шансов. Если же шантажист сам войдет в дверь подъезда или пошлет вместо себя третье лицо, значит, он совсем идиот.
    Захаров поставил себя на место этого подонка и подумал, что поступил бы по-другому, приказав оставить деньги где-нибудь за городом, на открытом месте, которое далеко просматривается и откуда можно сделать ноги. Но шантажист почему-то выбрал именно этот дом, похожий на мышеловку. Значит, он слишком глуп, — и это хорошо. Или слишком умен, — а это уже медицинский диагноз.
    Может быть, вопреки советам начальника службы безопасности, надо было положить в пакет настоящие деньги, а не бумагу?

*   *   *   *

    Мобильник едва подал голос, а Захаров уже нажал кнопку соединения.
    — Мы на месте. Сюда подтянулись все наши парни. На моих часах семнадцать тридцать. Время икс наступило. Но пока в подъезд никто не заходил. Крыша пустая. Голос Круглова казался спокойным. Впрочем, ему-то чего нервничать? В случае провала этой затеи он потеряет работу, очень денежную по здешним меркам, и относительно спокойную. Но это всего лишь работа. А вот Захаров, если записи его разговоров попадут в руки бывшего компаньона, запросто может без головы остаться. Он провел ладонью по макушке, словно хотел убедиться, что башка еще на шее, а шея на плечах.
    — Ладно, информируй меня каждые пять минут. Сообщай о любом пустяке. Позвони, даже если голубь сядет на чердачное окно.
    Захаров дал отбой и подумал, что супруга возвращается из-за границы послезавтра. Лучше бы побыла за морем еще пару недель, а здесь пока уляжется пыль, и эта история с шантажистом превратится в забавную басню. Еще он подумал, что гараж на окраине города, принадлежавший Круглову, сейчас пустует. Там большой глубокий погреб, откуда не слышны человеческие крики. Удобное место, чтобы потолковать с вымогателем.
    Звонок мобильника вернул Захарова к действительности.
    — Пару минут назад в подъезд вошел мужик. Одет в майку и бумажные штаны. В руках ничего нет. Ни сумки, ни пакета.
    — Зачем ты мне докладываешь это дерьмо? Одет он в бумажные штаны или дома их забыл. Какая, бля, разница?
    — Ну, вы же велели сообщать обо всех событиях, что тут происходят. Даже если птичка сядет. Вот я и сообщаю. А про одежду… Ну, я к тому, что мужик уже вышел на улицу. А в этих штанах или под майкой упаковку с «куклами» не спрячешь.
    — Не дергай меня из-за всякого ханыги, который заходит в парадное, чтобы отлить. Научись отделять существенные факты от тех, что не имеют никакого значения. А за тем мужиком на всякий случай пусти человечка. Может, он куда-нибудь нас и приведет.
    Захаров положил трубку на скамейку, расстегнул пуговицу рубашки и вздохнул свободнее. Солнце еще припекало, но с реки дул прохладный ветер, где-то вдалеке кричали чайки. Он смотрел на часы и думал, что шантажисту пора бы уже появиться. Не может же бесхозный пакет валяться в доме до бесконечности.

*   *   *   *

    Улицу, на которой стоял нужный ей дом, Дашка проехала из конца в конец, свернула в переулок и обогнула квартал, отмечая про себя все необычные вещи, что можно было приметить.
    Черный джип стоит в подворотне у булочной. Пара крепких мужиков оживленно беседует на углу. Тот, что повыше ростом, все время оглядывается, будто кошелек потерял, другой тоже вертит головой, что-то высматривая. Еще один кадр пристроился на скамейке в тесном скверике между двумя домами. Раскрыл газету, кажется, поглощен чтением. Скамейка на самом солнцепеке, рядом мусорные контейнеры, от которых разит за километр. Но человек делает вид, что забыл обо всем на свете, кроме своей газетки. Сегодня суббота, люди разъехались кто куда. Те, у кого нет дачи, загорают на городском пляже. А этот козел лучшего места для отдыха не нашел.
    Ясно, Захаров все-таки выставил своих людей вокруг дома. То ли пожадничал, то ли решил, что от пятидесяти штук у шантажиста только аппетит разыграется. Парни планируют прихватить Дашку, когда та выйдет из подъезда с пакетом в руках. Действия Захарова легко предсказуемы, поэтому с ним приятно иметь дело.
    Дашка остановила машину, осмотревшись по сторонам, свернула в знакомый дворик, юркнула в темноту подъезда, спустившись вниз по лестнице, включила фонарь. Шагнув к двери, обнаружила, что она закрыта на навесной замок, дешевый и паршивенький. Такой развалится от удара пальцем. Дашка достала из спортивной сумки монтировку и примерилась для удара.
    Начальник службы безопасности Круглов в третий раз позвонил хозяину без пяти минут шесть.
    Он сказал, что улица пуста, каждый пешеход виден издали. Машины проезжают редко, возле дома ни одна из них не остановилась. В подъезд никто не заходил, если не считать того ханыги, о котором Круглов уже сообщал. За мужиком пошел человек, но то — напрасный труд. Ханыга бросил якорь у пивного ларька на берегу реки и, кажется, обосновался там надолго.
    — Не нравится мне все это, — ответил Захаров. — А крыша как?
    — Наблюдаем, пока ничего.
    — А с задней стороны дома, со двора, есть кто-то из твоих? — не успокаивался Захаров. — Чего там?
    — Ну, все то же. Пара старушек на скамейке. Какая-то баба белье развешивает на веревке. Первый этаж довольно высокий. Просто так туда не забраться. А пожарная лестница на виду.
    — Черт, черт… Почему никто не появляется? Или меня просто проверили на вшивость? Принесу я деньги или нет? Ноутбук у тебя под рукой? Тогда установи соединение с моим почтовым ящиком, проверь, не прислал ли кто письмо по электронке.
    Захаров дал отбой, прикурил сигарету и стал наблюдать, как старуха-няня меняет младенцу подгузник. Зрелище вызвало беспричинный приступ тошноты.
    Кот следовал за Дашкиной машиной, сохраняя почтительное расстояние. Субботним вечером улицы города оказались пустыми, это осложняло слежку. Наверняка девчонка заметила его бумер, если бы она хотела хоть что-то заметить. Но Дашка поглощена какими-то своими проблемами. Она ненадолго остановилась возле летнего кафе, повертелась перед прилавком, купила пирожок и стакан воды.
    Через десять минут девчонка сидела за рулем, изменив направление, ехала в противоположный конец города. Остановилась у здания вокзала. В зале ожидания долго изучала расписание местных электричек и скорых поездов, словно собиралась купить билет. Кот наблюдал за выражением ее лица, на которым отражались тревога и душевные сомнения. Дашка сделала несколько шагов к кассе, но вдруг, приняв какое-то решение, развернулась и так быстро зашагала к выходу, что Кот едва успел уйти с дороги.
    Ясно, девчонка что-то затевала, но к Дашке просто так не подвалишь, не спросишь, что у нее на уме. И снова «хонда» колесила по городу, а Кот, пристроившись ей на хвост, гадал про себя, чем закончится это странное путешествие в неизвестность.
    Сейчас в действиях Дашки появилась некоторая логика и смысл, пока еще скрытый. Она дважды объехала вокруг квартала у реки, тормознула возле старого дома, но во двор не свернула. Заехав двумя колесами на тротуар, бросила машину и, повесив на плечо спортивную сумку, скрылась в подворотне.
    Кот остановился в ста метрах от «хонды», вылез из бумера и неторопливо зашагал вниз по улице. Когда он оказался в том же дворе, куда свернула Дашка, вокруг не было ни души. Только в ближнем подъезда тяжело хлопнула дверь и снова наступила тишина. Солнце нависло над крышами домов, старый клен таинственно шуршал листвой, и по светло-голубому небу порхала одинокая ласточка.
    Свернув в ближний подъезд, Кот остановился под лестницей, раздумывая, куда двинула Дашка. Из подвала пахло затхлой сыростью и грибком, сверху слышался музон в стиле хип-хоп.

*   *   *   *

    Алексей Круглов отсоединил шнур мобильного телефона от ноутбука, стоявшего на подоконнике. В почте Захарова новых писем не оказалось, возможно, шантажист свяжется с шефом в другое время, поздним вечером, ближе к ночи. Но чутье подсказывало Круглову, что этот человек явится за деньгами с минуты на минуту. Откуда эта уверенность — сказать трудно, но начальник службы безопасности был твердо убежден, что шантажиста он прихватит именно сегодня.
    Круглов и двое его парней стояли на лестничной клетке между четвертым и пятым этажами, наблюдая за домом напротив через заплеванное стекло. Позиция оказалась не слишком удачной, вне зоны видимости оставался угол дома и правая сторона крыши.
    — Отсюда мы ни хрена не увидим, — проворчал Круглов и дал команду своим парням. — Власов, ты со мной. Олег — тут останься.
    Передав бинокль Олегу, Круглов взбежал по лестнице вверх, на последний пятый этаж. Нажал кнопку звонка двадцатой квартиры, но никто не открыл. Круглов бросился через площадку к семнадцатой квартире, забыв позвонить, замолотил кулаком и ногой в дверь. Через пару секунд перед ним стоял мужик в полосатом халате, он, видно, только что вышел из душа и теперь настроился на отдых перед телеком.
    Круглов молча потеснил хозяина грудью, давая войти в квартиру Власову, захлопнул дверь. И, вытащив из нагрудного кармана липовое удостоверение, сунул красную книжечку в морду мужику.
    — Милиция, — сказал Круглов. — Какое окно выходит на улицу?
    Мужик застыл в оцепенении, почему-то он никак не мог слова сказать, будто пробку проглотил. Но Власов уже прошел в комнату, отодвинул от подоконника круглый стол, за которым пила чай какая-то баба, видимо, супруга этого хрена в халате, распахнул створку окна.
    — Кто вы такие? — мужик встал на пороге комнаты, уперев руки в бока. — На каком основании…
    — Тебе сказали: из милиции, — отодвинув хозяина в сторону, Круглов прошел в комнату, бросил через плечо. — Из вашей квартиры мы будем наблюдать за домом через улицу. Там должен появиться опасный преступник, которого мы должны задержать. Чего еще надо?
    — Наблюдайте. Но сначала хочу посмотреть ваши документы, — заявил хозяин. — Немедленно предъявите.
    — А ты чего, шибко грамотный? — огрызнулся Круглов. — Я тебе уже все показал.
    — Я сейчас в наше отделение позвоню, — надрывным тонким голосом взвизгнула хозяйка. — Если вы из милиции, пусть придет участковый.
    — Я тебе так позвоню, — Круглов пригрозил бабе тяжелым кулаком, — что кровью умоешься. Сядьте вон на диван и не маячьте перед глазами. Чтобы я вас не слышал и не видел. А то и вас за компанию определим в одну камеру с этим убийцей.
    — Послушайте, нельзя так вот врываться к людям, — задребезжал хозяин. — Между прочим, я юрисконсульт крупного завода. Знаете, чем это пахнет?
    — Для тебя пахнет могилой, — уточнил Круглов. — Окно, между прочим, открыто. У тебя наверняка нет под рукой парашюта.
    В другое время Круглов рассмеялся бы над собственной удачной шуткой, но сейчас было не до смеха. И он снова сострил, процедив сквозь зубы:
    — А у твоей жены нет совковой лопаты. Чтобы тебя от мостовой отскребать. Или на худой конец собрать твои зубы в платочек. Ну, после падения они далеко разлетятся.
    Отступив от подоконника, Круглов встал по правую сторону оконного проема, отсюда весь дом, его крыша и проезжая часть улицы как на ладони. Бросив взгляд вниз, он отметил, что серая потрепанная «хонда» уже проезжала тут минут пять назад. Номер сверху не увидеть, но наверняка это одна и та же машина, в городе таких драндулетов, раз, два — и обчелся. Совпадение? Возможно.
    Круглов живо вспомнил все машины, заезжавшие на дачу Захарова. На такой же «хонде», только бордовой, ездила подруга дочки хозяина. Дашка Шубина — точно, она. Эта девчонка в списке подозреваемых. Впрочем, машина той Дашки смотрелась получше, как-то свежее, и цвет другой. Впрочем, долго ли тачку перекрасить. И номера она наверняка поменяла. Если это действительно та самая девка, значит, начинается самое интересное.
    Поманив пальцем Власова, Круглов прошептал ему в ухо.
    — Дуй к ребятам, которые на улице. Спроси: они заметили, кто сидел за рулем серой «хонды», которая только что проехала. Мужик или баба. Должны были заметить. Быстро… И номер машины, об этом тоже спроси. И вот еще что. Следом за «хондой» черный джип увязался, «БМВ». Тоже номер узнай.
    Власов выбежал из комнаты, громко хлопнул входной дверью, скатился вниз по лестнице. Хозяева, сидя на диване, переглядывались и делали друг другу страшные глаза. Круглов, прислонившись плечом к стене, продолжал наблюдение, но внизу ничего не происходило. Он думал, что сейчас, когда благополучие Захарова, и, возможно, его жизнь находятся под угрозой, облажаться никак нельзя.
    До того, как получить работу в службе безопасности одного из самых влиятельных бизнесменов города, Круглов без малого пятнадцать лет отпахал в убойном отделе областной уголовки. Начинал с оперов, дослужился до капитана, и уже открылась прямая дорога в начальники управления, но не ко времени служба собственной безопасности затеяла идиотскую возню вокруг разоблачения каких-то «оборотней в погонах». Очередная компания по чистке милицейских рядов.
    Этим придуркам не терпелось найти офицеров, бравших деньги за прекращение уголовных дел или шантаж местных предпринимателей. И не просто офицеров, а хороших, видных работников. Да еще подключили к этой операции сыщиков из Москвы — ясно, сами бы не справились.
    Круглова взяли, когда он выходил из одной коммерческой шарашки, унося с собой наличность, помеченную ментами. И сумма была не велика, но вонь подняли такую, что пришлось писать рапорт, увольняться из органов. Без суда обошлось только потому, что за свою жизнь Круглов поймал столько бандитов и убийц, что им станет тесно, если всех засунуть на одну зону.
    Завалить сегодняшнюю операцию никак нельзя. Два месяца назад Круглов взял у босса взаймы крупную сумму на строительство загородного дома, если что-то получится не так, Захаров запросто потребует деньги назад, да и на работе, пожалуй, не удержишься. Турнут только так.
    Круглов набрал номер шефа и коротко отчитался, изложив свои соображения открытым текстом: так и так, на место, видимо, приехала та проклятая девка, подружка Оксаны. За ней следует джип, возможно, в нем сообщник или сообщники Шубиной.
    — Кто-то ей задницу прикрывает, это точно, — сказал Круглов. — Она одна до такого бы просто не додумалась. И еще: Шубина знает какой-то подход к дому, которого не знаем мы. Но мне в голову ничего не приходит.
    — Заходите в подъезд и берите эту мерзавку, как только заметите что-то подозрительное, — ответил Захаров. — Нельзя просто так сидеть и ждать у моря погоды, нельзя. Нельзя позволить ей уйти. Понял меня?
    — Так точно, — по-военному отрапортовал Круглов. — Все ясно.

*   *   *   *

    Дашка легла на землю и, положив рядом фонарик, разрыла руками лаз сквозь кирпичную перегородку. Через пять минут она, пробежав приличную дистанцию по подземному коридору, оказалась перед дверью, ведущей в подъезд нужного дома. Если люди Захарова не ждут ее в квартире, все получится. В противном случае, дело кончится плохо.
    Дашка открыла навесной замок, распахнула дверь и вслушалась в звуки, доносившиеся сверху. По улице проехала машина, послышались и стихли голоса мальчишек, проходивших мимо подъезда. Ждать дальше не имеет смысла. Дашка мысленно осенила себя крестным знамением, шагнула вперед, пулей взлетела верх по лестнице, проскочив два пролета за четыре секунды. Оказавшись перед дверью в квартиру, сама не зная почему, остановилась, будто кто-то невидимый ухватил ее за рукав ветровки, не давая идти дальше.
    Будь что будет. Дашка влетела в квартиру, встала на пороге комнаты. Вот он круг, очерченный мелом, а вот он пакет с деньгами. Дашка подняла пакет, завернутый в несколько слоев грубой бумаги и обмотанный скотчем. Ничего себе бандероль, увесистая. Дашка попыталась разорвать бумагу, но с первого раза ничего не получилось. Упаковано так, что и ножом трудно разрезать.
    Ладно, с этим успеется. Здесь не самое подходящее место для пересчета денег.